 |
| Русский дом | Сергей Пыхтин | 10.03.2006 |
Николаю I связал руки мятеж декабристов. Стало ясно, что помещик, владеющий землёй, но не обязанный служить, не верен трону. А если так, то и крестьяне ему служить не должны. Но обострять ситуацию в условиях масонских революций в Европе (1848 год), а затем тяжёлой Крымской войны, Царь считал самоубийственным актом.
И всё же за 30 лет своего царствования Николаю I, говорившему, что крепостное право есть зло, удалось сделать многое: крестьянин уже не являлся собственностью землевладельца, их связывали лишь отношения к земле. То есть практически крестьянин стал арендатором.
Александр II, вступив на престол, в Манифесте 1856 года призывал общество «к устранению… недостатков». Острота отношений между дворянством и крестьянством дошла во время войны до точки кипения, и Государь, принимая представителей дворянства Московской губернии 30 марта 1856 года, сказал: «Лучше отменить крепостное право сверху, нежели дожидаться того времени, когда оно само собою начнёт отменяться снизу».
И экономически, и морально страна созрела для отмены крепостного права. Но проблема была в том, как осуществить это преобразование. По ревизии 1857 года население Империи насчитывало 62,5 млн человек, из них 103 тысячи — это землевладельцы-дворяне и 23 млн крепостных — почти треть всего населения.
Законопроект разрабатывали более четырёх лет. Но земельная аристократия не желала делиться с крестьянами землёй даже за выкуп. Однако вопреки мнению Госсовета Государь всё-таки утвердил «Общее положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости».
Реформа сделала свободными помещичьих и фабрично-заводских (на уральских горных заводах) крестьян, превратив их во временно-обязанных с условием, что «в своё время» они «получат полные права свободных сельских обывателей». За помещиками при этом сохранялось право собственности на все принадлежащие им земли. Они должны были предоставлять крестьянам «за установленные повинности в постоянное пользование усадебную их оседлость и сверх того… определённое… количество полевой земли и других угодий». Таким образом, оброк или барщина временно сохранялись, как и вотчинно-помещичий надзор над крестьянами.
Верховная власть, объявляя реформу, не могла не опасаться недовольства дворянства. Потому в Манифесте содержались слова признательности «Благородному дворянскому сословию» за «бескорыстное содействие к осуществлению наших предначертаний» и уверения в том, что «Россия не забудет, что оно добровольно, побуждаясь только уважением к достоинству человека и христианскою любовию к ближним, отказалось от упраздняемого <…> крепостного права и положило основание новой, хозяйственной будущности крестьян». Царь писал, что ожидает от дворянства помощи в исполнении новых положений в духе мира и доброжелательства. Надеялся, что каждый владелец совершит великий гражданский подвиг, устроив быт крестьян и дворовых людей на выгодных для обеих сторон условиях, и тем даст сельскому населению добрый пример и поощрение к точному и добросовестному исполнению Государственных постановлений.
Но ни бескорыстия, ни добросовестности у большинства представителей дворянского сословия не было. Реформа им была не по нраву. Крестьянству, впрочем, тоже. Им предоставлялось право выкупать усадебную их оседлость и по согласию с помещиками приобретать в собственность полевые земли и другие угодья. Они же рассчитывали получить земли немедленно и даром.
В счёт выкупных платежей за землю правительство выдавало помещикам ссуды, которые становились казённым долгом крестьян со сроком погашения в 49 лет. Выкуп обошёлся государству в миллиард рублей с лишком, а платежи земледельцев в казну были отменены лишь в 1905 году. Таким образом, государство заплатило помещикам за землю сразу и сполна. Но и крестьяне, и помещики ходом реформы были разочарованы.
Вместе с отменой крепостного права вводилась система крестьянского самоуправления. Вышедшие из крепостной зависимости соединялись в «сельские общества», из которых составлялись «волости». В сёлах и волостях крестьянам дано было самоуправление. Вводилось также общинное пользование полевой землёй, при котором «мир» перераспределял землю между дворами.
Новая система аграрных отношений дала позитивный результат на южных территориях России, но тяжко отозвалась в Нечерноземье. В целом следует признать, что реформа была антикрестьянской. Взвалив на земледельца долги, она обещала ему свободу только через 50 лет.
Вовлекая русского мужика в водоворот рыночно-капиталистических отношений, реформа создавала новые противоречия. Общинное крестьянство расслаивалось. На территории исторического ядра государства создавался огромный слой безлошадных и однолошадных хозяйств, составлявших от 50 до 65% всех крестьянских дворов. Росла социальная напряжённость, усиленная малоземельем и нищетой, существовавшей рядом с дворянской роскошью. Эти два фактора лежали в основе грандиозного аграрного кризиса конца XIX — начала XX века, который в конечном счёте привёл к революции 1905 года.
Можно ли было в середине XIX столетия провести крестьянскую реформу иначе, избежать в России революционного взрыва? Объективно, наверное, да. Но сработал субъективный фактор. Реформаторов, которых невозможно заподозрить ни в легкомыслии, ни в некомпетентности, ни в своекорыстии, ни в отсутствии любви к Отечеству, гипнотизировал европейский опыт, либеральные идеи. Они недооценивали национальные особенности нашей страны, не учитывали сложившийся веками строй русской крестьянской жизни, характер аграрных, экономических и политических отношений. Россия — не Америка и не Европа. Здесь нужен был другой подход к решению проблемы. Но в истории нет сослагательного наклонения. То, что произошло, уже не вернуть.
