 |
| Правая.Ru | Сергей Лабанов | 02.03.2006 |
История духовного развития Пушкина до сих пор, к сожалению, не является побочной темой для истории русского национального сознания. Однако эту тему нельзя пройти мимоходом. Наоборот, как считает специалист по масонству русского зарубежья, Б. Башилов, и это самая главная тема, ибо история духовного развития Пушкина содержит в себе ответ на очень важный для всех нас вопрос — были ли возможности духовного выздоровления образованного русского общества после восстания декабристов или же правы были те, кто говорил о том, что победа Николая I над масонскими заговорщиками уже ничего не могли изменить в судьбе России, потому что сама Россия уже к этому времени настолько больна духовно, политически и социально, что сам вопрос становится банальным, и время как политической, так и социальной революции был только вопросом времени.
Ответ на вопрос была ли это просто дуэль или специально проведённая масонами акция, исходящая из высших сфер (в частности из Министерства иностранных дел и его министра К.В. Нессельроде) даёт история детства и юношеских лет поэта в Царскосельском лицее, а также принятия его в масонство в Кишинёве в 1821 году. Для ответа на поставленный нами вопрос, необходимо показать тот нравственный багаж, который был у Пушкина к 1821 году, году принятия поэта в масонство.
Начиная с ранних лет и вплоть до конца жизни, Пушкин имел пристрастие к вольтерианским идеям эпохи Просвещения. Этому, в немалой степени, способствовала та среда, в которой он сам жил. Известно, что отец и дядя поэта были членами масонских лож и рьяными поклонниками вольтерианских и масонских идей, имели большие библиотеки, состоящих именно из подобного рода книг. Кроме этого, почти все преподаватели Царскосельского лицея (он возник, незадолго до войны 1812 года, в 1811 году), в том числе и директор Малиновский, были масонами.
Так, профессор Кошанский был членом ложи «Избранный Михаил» членами которой были как лицеисты, так и офицеры, с которыми общался Пушкин, А.А. Дельвиг, Бестужев, Батенков, Кюхельбекер, Измайлов. В самом лицее нравственную философию и логику преподаватель Куницын излагал полностью в духе нравственной философии.
Приходилось ли после этого удивляться тому, что Пущин, Кюхельбекер и другие воспитанники данного учебного заведения, однокурсники Пушкина, стали в итоге масонами, революционерами и декабристами, врагами исторического русского самодержавия.
Что же из себя представлял этот Царскосельский лицей и кто его основал? Момент открытия лицея совпал с тем моментом в жизни поэта, когда его родственникам пришлось выбирать место его обучения. Вначале было решено на семейном совете определить поэта в Пансион отцов иезуитов, где воспитывались дети многих аристократов.
По — видимому, первоначальный проект лицея был составлен директором департамента министерства народного просвещения И.И. Мартыновым не без руководства и указаний М.М. Сперанского. В основу этого проекта была положена идея крупного масона, воспитателя Александра I Лагарпа. Этот проект полностью отвечал либеральным грёзам раннего Александра I, но ко времени его осуществления, эти мечтания, как известно, увяли, так и не расцветши. К тому же М. Сперанский утратил своё значение и вскоре оказался в опале. Проект попал на утверждение графа А.К. Разумовского и претерпел серьёзные изменения. Кроме этого, в это время шла борьба между иезуитами и вольнодумцами — вольтерианцами.
В своём доносе 1826 года «Нечто о Царскосельском лицее и о духе оного» Ф.В. Булгарин указывает на мартинистов как на источник той педагогической системы, которая была положена в основу лицея.
Не лучше был и дух круга петербургского образованного общества, среди которого приходилось бывать Пушкину-лицеисту. В литературном кружке «Зелёная лампа» юный поэт знакомится со многими декабристами (т.к. сама «Зелёная лампа» была только филиалом тайного масонского революционного декабристского общества «Союза благоденствия»). Вступив же позднее в члены литературного общества «Арзамас», Пушкин начал общение с будущими декабристами М. Орловым, Н. Тургеневым и Н. Муравьёвым. И в итоге, с какими бы слоями общества ни сталкивался юный Пушкин, всюду он сталкивался либо с масонами с высоким градусом посвящения, вольтерианцами, либо с людьми, воспитанными под влиянием масонских идей. Исключение составляли П.А. Вяземский, В.А. Жуковский, Н.М. Карамзин, И.И. Козлов, И.А. Крылов и др.
Высланный в 1821 году в Бесарабию, Пушкин попадает уже в полностью масонскую среду. От политического вольнодумства его должен был отучить по распоряжению властей не кто иной, как старый масон И.И. Инзов, один из главных членов кишинёвской ложи «Овидий». Кишинёвские масоны усиленно начинают просвещать молодого, но тогда уже имеющего задатки гения поэта в масонском духе, и вскоре им действительно удаётся его завербовать. Причастности же поэта к ложе «Овидий» многие пушкиноведы и биографы поэта не придавали должного значения. А между тем, данная тема заслуживает нашего пристального внимания.
Сама ложа «Овидий» была основана вскоре после приезда Пушкина в Кишинёв. Одним из её основателей был военный начальник края генерал И.Н. Инзов. Живя на юге, Пушкин встречается со многими масонами и видными участниками масонско — дворянского заговора декабристов: Раевским, Пестелем, С. Волконским и др., а также с англичанином-атеистом Гатчистоном. Он также переписывался с масонами Рылеевым и Бестужевым. Т.о., отправленный на юг исправиться от привитого ему в лицее политического вольнодумия, Пушкин, наоборот, благодаря стараниями масонов и декабристов, оказывается захваченным политическим и религиозным вольнодумством ещё больше, чем в Петербурге. Именно в это время он пишет знаменитое «Послание к Чаадаеву», где говорит: «Товарищ, верь, взойдёт она, звезда пленительного счастья, Россия вспрянет ото сна, и на обломках самовластья, напишут наши имена», «Вольность», а также антирелигиозную и мерзкую «Гаврилиаду», от которой он сам позднее отказывался и стыдился. Только в эту короткую эпоху, его концептуальное мировоззрение поэта носят определённые черты политического радикализма.
Кроме этого, вступив в масонство, Пушкин вынужден был подписать клятву, содержащую верность данному ордену. В итоге, это предопределило дальнейшую трагическую дуэль поэта с Дантесом. За ослушание данной клятвы полагалось следующее: «… страшись думать, что сия клятва менее священна даваемых тобою в гражданском обществе. Ты был свободен, когда оную произносил, но уже не свободен нарушить клятву, тебя связывающую». Если же писатель, вступивший в масонскую ложу, «напишет в своей книге мысли совершенно правильные, но не подходящие к нашему учению или слишком преждевременные, то следует или подкупить этого автора, или его обесславить».
Но эта пора, впрочем, продолжается недолго. Масоны и декабристы скоро убеждаются в неглубокости пушкинского радикализма и атеизма и при этом понимают, что он никогда не стал их верным и убеждённым сторонником.
При этом Пушкин, несмотря на свою молодость, раньше масонов и декабристов понял, что с этими людьми у него нет и не может быть ничего общего. Именно в этот период времени, т. е. вскоре после вступления в масонское братство, он по своим собственным признаниям, более основательно начинает изучать Библию, Коран, а рассуждения англичанина-атеиста называет в одном из своих писем «полной болтовнёй…».
Разочаровался также Пушкин и в радикальных политических идеях по социальному преобразованию общества. Так, встретившись самым «выдающимся» членом союза Благоденствия иллюминатом Пестелем о якобы выдающемся уме которого поэту прожужжали уши все декабристы, он увидел в нём лишь только жестокого «слепого фанатика своих сумасбродных идей».
Пушкин в это время писал произведения «не подлежащие» и «преждевременные» для масонского ордена. Видимо, всё-таки «преждевременные» в том смысле, что объективно они предчувствовали и разоблачали методы, которыми пользовались масоны и их тайные покровители во власти. Подкупить самого Пушкина было невозможно: «И неподкупный голос мой был эхо русского народа».
В 1824−26 гг. поэт отправился в ссылку в своё имение Михайловское, где произошло его «окончательное обрусение». В одном из своих стихотворений Пушкин писал следующее:
«Но здесь меня таинственным щитом
Святое Проведенье осенило
Поэзия, как ангел утешитель,
Спасла меня и я воскрес душой»
В древнем псковском крае Александр Сергеевич пополнял книжные знания некоторыми наблюдениями над народной жизнью, что в итоге привело его к углублению интереса к русской старине и традициям. Теперь Пушкин в основном слышал русскую речь и жил среди тех людей, которые были одеты по-русски, а также пели русские песни, и молились по православному.
В этом контексте можно вспомнить меткие замечания В.В. Розанова, что «вовсе не университеты вырастили доброго русского человека, а добрые безграмотные няни», вполне может быть отнесено как к Пушкину, так и Тютчеву. И именно, через мудрость безграмотной няни Арины Родионовны, как в раннем детстве, так в ссылке в Михайловском, в его гениальную душу ворвался могучий поток русского национального мировоззрения.
Там же, в Михайловском, он очень плодотворно работает: здесь написаны такие шедевры как «Борис Годунов», «Евгений Онегин», «Цыгане», «Граф Нулин», «Подражание Корану», «Вакхические пьесы». И в итоге, там же у поэта вырисовывается убеждение в том, что каждый образованный человек должен задуматься об общественном и государственном устройстве общества, членом которого он является, и при этом должен по мере своих возможностей и сил неустанно способствовать его улучшению.
В 1826 г., вскоре после коронации Николая I, поэт был вызван из ссылки. Между ними состоялась знаменитая встреча, где царь освободил его из ссылки и полностью поддержал его начинания по улучшению государственного устройства. Более того, сам император отзывался об этой встрече следующим образом: «Сегодня я разговаривал с самым образованным человеком в России». И теперь сам царь стал цензором у Пушкина. Кроме этого, новый император дозволил ему ознакомиться с важным документом — архивом Петра Великого. Сам Пушкин с головой уходит в работу, изучает отечественную историю, а также пишет произведения, историко-политическая глубина которых потрясёт затем весь мир.
В этом же году, по поручению императора, он пишет записку «О народном воспитании», где поэт предвосхитил мысль Н.В. Гоголя о необходимости создания в нашей стране инструмента изучения России самым широким образом, создав специальные кафедры: от истории, экономики, философии и кончая географии.
Конечно же, Пушкин знал многочисленные язвы России, критикуя при этом её многочисленные грехи, кому бы они не принадлежали (даже и дому Романовых). Однако, он не терпел «безумных» и несправедливых нападок на своё Отечество. Т.о., здесь Пушкин, впервые наметил проблему русофобии, столь блестяще развитой затем у Тютчева. С его точки зрения, нельзя прощать «клеветников России», особенно ту категорию людей, которая в ответ «на русскую ласку» способна «клеветать русский характер, мазать священные традиции наших летописей, поносить лучших сограждан и, не довольствуясь, современниками, издеваться над гробами у праотцев».
В полемических возражениях П.Я. Чаадаеву, Пушкин доказательно опровергал выводы его первого философического письма об исторической ничтожности России, о «нечистоте источника нашего христианства», заимствованного из Византии и направившего русскую историю не по западному пути. Особенно это хорошо видно из письма Пушкина к Чаадаеву, где поэт отвечает на возражения чаадаевского письма, говоря о том, что «…ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество, или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог её дал».
Всё это никак не могло устроить врагов Пушкина и автоматически можно сказать — врагов России (в том числе и из высших сфер, являющихся масонами). И они решили исполнить ту клятву, которую подписал Пушкин, когда вошёл в ложу «Овидий». Это подтверждает заметка парижской газеты «Temps» от 5 марта 1837 года, написанная через три недели после смерти Пушкина, написанная самими масонами. В ней указывалась о том, что Пушкин сам в юности масоном, теперь идейно отошёл от масонства и более, того, представляет для него опасность. Указывалось и об эмблеме рогоносца, который незадолго до дуэли дали Пушкину.
О роковой дуэли 27 января 1837 года и её предыстории написано до сегодняшнего дня чрезвычайно много и как говорил В.В. Кожинов, избыточность информации нередко способна помешать пониманию сути дела, не в меньшей степени, чем её недостаточность. Кожинов пытается выйти к истинному пониманию событий.
Итак, вглядимся в ход событий. Утром, 4 ноября 1836 года Пушкин получает «диплом» рогоносца, и не вчитываясь из-за охватившего его негодования, посылает вызов Дантесу, который давно уже вертелся вокруг его жены — Наталье Николаевне и сестры жены. Утром следующего дня к нему заявился перепуганный Геккерн — и дуэль откладывается на сутки, а после второго визита 6 ноября на две недели. Тогда же Пушкин заверяет Соллогуба, что «дуэли никакой не будет».
Сам поэт считал Геккерна причастным к «диплому» как раз из-за самых тесных отношений с четой Нессельроде. Однако, дуэль, в итоге, не состоялась, ибо, Дантес 17 ноября объявил, что просит руки сестры Натальи Николаевны, Екатерины. Пушкин воспринял это в качестве полной капитуляции Дантеса и согласился отказаться от вызова. Но сам он не собирался отказываться от борьбы с тем, кто, по его мнению, сфабриковал «диплом» (в Дантесе он видел только марионетку в руках Дантеса). А уже 23 ноября, благодаря А.Х. Бенкендорфу состоялась встреча Пушкина с царём, где царь отговаривал поэта от участия в дуэли.
Одними из основных участников заговора были Геккерн, Дантес, супруги Нессельроде (его жена была основательницей литературного светского салона в Петербурге, где часто распространялись сплетни о поэте). К тому же Дантес и Нессельроде были родственниками и входили в фактически в одну масонскую ложу. Всё это позволяет говорить о едином, «братском» и «родственным» характером заговора против поэта.
В начале 30-х годов XIX века в Россию приехал Жорж Дантес. С первых дней пребывания в России он пользуется большой поддержкой и покровительством барона Геккерна, нидерландского посланника. С появлением в Петербурге молодого француза сам Геккерн усиленно стал распространять слухи, что желает усыновить Дантеса. В светском обществе это произвело соответствующее впечатление. Карьера Дантеса ускорилась.
Он был сыном крупного французского владельца из Сульца, владевшего замком, который раньше принадлежал ордену Тамплиеров (храмовников). Замок достался семье не случайно. Дядя Дантеса был командором Ордена тамплиеров. А сама семья Дантесов, исповедуя храмовничество, находилось на особом положении среди «братьев».
Жорж Дантес, родившийся в 1812 году, был зачислен в 1829 году в военное училище Сен-Сира. После ряда неудавшихся политических авантюр Дантес устремляется в Россию. Он делает это благодаря протекции наследного принца Пруссии Вильгельма, весьма близкого к масонским кругам. В трактире пограничного городка он встречается с посланником Голландии Геккерном, знакомым с семьёй Дантеса, в том числе и с его отцом.
П.П. Вяземский (сын поэта) свидетельствовал, что существовала острейшая вражда между Пушкиным и графиней Нессельроде. Следует сказать о том, что супруги Нессельроде были в высшей степени расположены к Геккерну — и по особенным причинам — к Дантесу: дело в том, что последний являлся родственником, или точнее, свойственником графа Нессельроде. Мать Дантеса Мария-Анна-Луиза (1784−1832) была дочерью графа Гацфельдта, родная сестра которого стала супругой графа Франца Нессельроде (1752−1816), принадлежащего к тому самому роду, что и граф Нессельроде. Поэтому ничего удивительного нет, что супруга министра иностранных дел стала «посаженной матерью» («отцом» был Гекерн) на свадьбе Дантеса с Екатериной Гончаровой 10 января 1837 года.
П.П. Вяземский писал, что графиня Нессельроде была «могущественной представительницей того интернационального ареопага, который свои заведения имел с Сенжерменском предместье Парижа, в салоне княгини Меттерних в Вене и в салоне графини Нессельроде в Петербурге». Отсюда вполне понятна «ненависть Пушкина к представительнице космополитического олигархического ареопага… Пушкин не пропускал случая клеймить эпиграфическими выходками и анекдотами свою надменную антагонистку, едва умевшая говорить по-русски».
Противостояние Пушкина и четы Нессельроде имело в своей основе отнюдь не «личный» характер. Дело шло о самом глубоком противостоянии — политическом, идеологическом, нравственном (кстати сказать, после гибели Пушкина Тютчев (написавший в стихотворении о гибели поэта как о «цареубийстве») словно бы принял от него эстафету в противостоянии Нессельроде.
Н.Н. Скатов в одной своей статье писал о неизбежности противостояния Пушкина и «лагеря» Нессельроде: «Если можно говорить (а это показали все дальнейшие события) об антирусской политике „австрийского министра русских иностранных дел“, то её объектом так или иначе, рано или поздно, но неизбежно должен был стать главная опора русской национальной жизни — Пушкин».
Согласно Д.Д. Благому, пресловутый диплом, который был задуман в салоне графине Нессельроде, преследовал цель вовлечь Пушкина на «прямое столкновение с царём, которое, при хорошо всем известном пылком нраве поэта, могло бы привести к тягчайшим для него последствиям». Г. И. Чулков о книге «Жизнь Пушкина» отмечает следующее: «В салоне М.Д. Нессельроде… не допускали мысли о праве на самостоятельную политическую роль русского народа… ненавидели Пушкина, потому что угадывали в нём национальную силу, совершенно чуждую им по духу…». И в этом отношении таким же врагом для них был и Ф.И. Тютчев.
После смерти поэта Тютчев пишет стихотворение «1837» где, завершая стихотворение, отмечает следующее: «Тебя ж, как первую любовь, России сердце не забудет!». А связь Пушкина с Тютчевым в этом случае, со всей определённостью выражается и в этом… Более того, и непосредственные «исполнители» убийства Пушкина — Геккерн и его «приёмный сын» Дантес — были достаточно хорошо известны Тютчеву. Ведь изгнанный в 1837 году из России Геккерн через пять лет сумел стать голландским послом в Вене и сыграл свою роль в подготовке того отвратительного предательства, которое совершила Австрия по отношению к своей давней союзнице России во время Крымской войны. Что же касается Дантеса, за свои «заслуги» перед Наполеоном III в организации Крымской войны был возведён в сан сенатора Франции.
А сам Тютчев, который, не встретился с Пушкиным ни разу, стал позднее близким другом пушкинских друзей — В.А. Жуковского, П.Я. Чаадаева, П.А. Вяземского. Но столь же важно знать, что и Пушкина и Тютчева были общие враги.
Жизнь Пушкина трагически оборвалась в 37 лет. Космополитические, масонские и антирусские силы не могли простить великому русскому поэту разрыва с масонством, критику декабристов и его монархических убеждений. Травля поэта, которую вели масоны, переросла в заговор против него и против России в целом. Помянем же великого поэта и патриота! Пусть земля ему будет пухом!
