 |
| Русская линия | Александр Репников | 20.12.2005 |
Наконец, читатели смогли ознакомиться и с «политической фантазией» Шарапова — повестью «Диктатор», вышедшей сначала в московском журнале «Новая книга», а затем дважды переизданной. Герой этой книги — полковник Иванов неожиданно назначается Верховным Императорским Уполномоченным. Он производится в генерал-майоры и становится диктатором. После «умиротворения России» Иванов должен сложить с себя все полномочия «к стопам Монарха». В своем первом выступлении перед высшими сановниками империи Иванов обосновывает свою программу: «Россия тяжело больна — ее нужно вылечить. Лекарство для великой страны — не теория, не доктрина, а здравый смысл. Он затуманился и исчез у нас за странными и нелепыми понятиями о либерализме, реакции и т. п. Его надо отыскать и восстановить и тогда только станет возможно правительству править, а народу жить». В наследство вчерашнему полковнику, теперь — правителю России досталась разоренная смутой страна, погрязшая в политиканстве Дума, коррумпированные чиновники и мощный бюрократический аппарат, тормозящий любую инициативу. В предисловии к изданию 1998-го года издатели написали об актуальности книги: «Листая страницы «Диктатора», мы будто начинаем жить в двух пластах времени… Начало и конец ХХ века смыкаются в один краткий миг Истории"…
Сергей Федорович Шарапов родился 1 июня 1855 года в имении Сосновка Вяземского уезда Смоленской губернии в родовитой дворянской семье Федора Федоровича и Лидии Сергеевны. После 2-й Московской военной гимназии (поступил в 1868, окончил с отличием в 1872 г.) Сергей продолжил образование в Николаевском инженерном училище в Санкт-Петербурге, которое вскоре был вынужден покинуть из-за болезни матери (1874 г.), так и не кончив полного курса, но получив специальность сапера.
С началом боевых действий на Балканах, Шарапов отправился добровольцем на войну в Боснию. По воспоминаниям, он «руководил военными действиями по 1 мая 1876 года», затем был захвачен в Загребе венгерскими властями и в мае 1877 г. выпущен на свободу. Ездил по Италии, бедствовал, начал подумывать о самоубийстве («Жалея о проданном револьвере и не имея денег на веревку, я имел право только утопиться, для чего река По представляет хорошие удобства»). Но после нескольких дней полуголодного существования Шарапов, который по собственному признанию к тому времени разорвал «всякую связь с Богом по случаю либеральных теорий… и забыл, когда в последний раз молился», бросился со слезами на колени перед статуей Мадонны. В этот же день пришла почта от известного русского консервативного издателя и публициста Алексея Сергеевича Суворина, предлагавшего сотрудничать. Работа за границей в качестве корреспондента ведущей российской газеты «Нового времени» позволила Шарапову приобрести уникальный опыт. Вернувшись, осенью 1878 года на родину, он вышел в отставку и занялся сельским хозяйством, поселившись в Сосновке. Пробовал себя в политике, но безуспешно. Судьба забросила его в Москву, и он близко сошелся Иваном Сергеевичем Аксаковым (сотрудничал в его газете «Русь»), которого считал своим учителем, отмечая, что именно общение с известным славянофилом сделало его готовым выдержать «экзамен зрелости на русского человека». Помимо «Руси», Шарапов сотрудничал в «Голосе Москвы», «Промышленном мире» и других консервативных органах печати. Как и Аксаков, Шарапов испытал давление цензуры, когда с 1886 года начал издавать газету «Русское дело» финансируемую московским купцом-старообрядцем Д.И.Морозовым, которая получила неоднократные предостережения за критику правительства (1888, 1889 гг.) и в итоге была временно приостановлена.
В конце 80-х гг. завязалась переписка Шарапова с К.Н.Леонтьевым, ныне опубликованная О.Л.Фетисенко, после чего между двумя видными мыслителями установились отношения близкие к дружеским. Кстати, не без влияния Леонтьева Шарапов исповедался и причастился Великим постом 1888 года после 15-летнего перерыва.
23 июня 1890 г. Шарапов с отчаянием писал Леонтьеву о своей газете: «Мое «Р<усское> Д<ело>» окончательно погибло, дорогой Константин Николаевич, и я, кажется, перебираюсь в Петроград… Пожалуйста, Вы ведь читали начало моего романа (речь идет о романе «Чего не делать?» — А.Р.). Скажите по совести и прямо — художник я, или нет? Если да, ударюсь в это дело, если нет, останусь публицистом». В ответ Леонтьев, с присущей ему прямотой заметил, что, вряд ли следует «писать такие повести, которые никто не захочет во второй раз и видеть», и лучше оставаться талантливым и будящим мысль публицистом.
Шарапов создал и выпускал газету «Русский труд» (1897−1902 с перерывами), которую постигла та же участь, затем последовала «Русская беседа», которая разделила судьбу предыдущих изданий. На свет появился «Мой дневник», в виде отдельных брошюр, но название пришлось по цензурным соображениям упрятать внутрь. На обложку были вынесены нейтральные названия: «Сугробы», «Посевы», «Жатва», «Заморозки», «Пороша», «Метели» и т. п. Впоследствии, ненадолго возобновилось издание «Русского дела», за которым последовал «Пахарь». Попыткой прорыва информационной блокады стало издание «Свидетеля» (1907−08).
Шарапов также издал «Московский сборник» (М., 1887), куда помимо его работ вошли произведения М.Д.Скобелева, А.А.Киреева, Ф.М.Достоевского, И.С.Аксакова и др., и сборник «Теория государства у славянофилов» (СПб., 1898), включавший труды И.С. и К.С.Аксаковых, А.В.Васильева, А.Д.Градовского, Ю.Ф.Самарина; был автором ряда художественно-публицистических произведений (роман «Кружным путем», утопия «Через полвека», политическая фантазия «Диктатор» и др.).
Шарапов пытался, по собственным словам, «к русскому церковному учению Хомякова, историческому И.С.Аксакова, политическому Н.Я.Данилевского прибавить русское экономическое учение» и продемонстрировать, что «есть возможность создать научную денежную систему, в основе коей лежало бы также нравственное начало». Объектом постоянной критики с его стороны служил порядок денежного обращения, установившийся в России в результате реформ С.Ю.Витте. «Моей мечтой, писал Шарапов, было освободить, разумеется, легальным путем, Россию от этого проходимца-разорителя…». Борьба шла с переменным успехом, но в итоге Витте благодаря хитрости смог одолеть своего оппонента, навязав ему денежную субсидию, и тем самым, скомпрометировав его.
Шарапов выделял три главные функции государственной денежной системы: счетчика народного труда; «организатора и направителя» народного труда; защитника государства от соседей-конкурентов и «хищной международной биржи». Золотое обращение, по мнению Шарапова, не обеспечивало выполнения этих функций, и он предложил провести ликвидацию золотой валюты, и ввести «абсолютные деньги», которые должны были находиться в распоряжении центрального государственного учреждения, регулирующего денежное обращение. При этом государство должно было выпускать только необходимое количество денежных знаков, а денежная единица должна представлять некоторую постоянную, совершенно отвлеченную меру ценностей (бумажный рубль). Шарапов считал, что введение золотой валюты пагубно еще и тем, что лишило земледельцев оборотного капитала, т.к. при наличии бумажных денег всегда можно прибегнуть к эмиссии, а после возвращения кредита изъять бумажные деньги из обращения. Резко отрицательно отнесся Шарапов и к предпринятому Витте привлечению иностранных капиталов в Россию, утверждая, что эти капиталы не работают на отечественную экономику, оставляя основную часть доходов от производства в руках иностранцев.
Деятельность Шарапова не ограничивалась только публицистикой. Он продолжал хозяйствовать, прославился как изобретатель плугов новой системы, которые с успехом экспонировались на многих выставках (их создатель получил 16 наград, в том числе 10 первых), и основатель Сосновской мастерской этих плугов. В 1903 году российское Министерство земледелия послало коллекцию плугов общества «Пахарь» на сельскохозяйственную выставку в Аргентину. Русские экспонаты, в частности коллекция сельскохозяйственного инвентаря, имели там большой успех.
Попытка «похода в политику» закончилась для Шарапова неудачно. Непродолжительное время он являлся одним из учредителей и руководителей Союза Русских Людей (СРЛ), входил в состав его Исполнительного Совета (1905). Участвовал в составлении программы Союза землевладельцев (1905), стоял у истоков Русской Народной Партии (1905), в которую хотел преобразовать СРЛ. Он также вел активную общественную деятельность, неоднократно выступал с докладами в Русском Собрании, вместе тем, подчеркивая свою дистанцированность от монархических организаций: «Я не принадлежу ни к какой партии и в нашей печати и литературе стою совершенно особняком». Не всегда гладко складывались его отношения с соратниками по правому лагерю. Шарапов критиковал А.И.Дубровина, А.Г.Щербатова, В.М.Пуришкевича и других лидеров монархического движения. Сам мыслитель признавался: «Была у меня идея создать Русскую Народную Партию, но когда я увидел… как почтенные люди… садятся на палочку верхом и пускаются во весь карьер, чтобы обскакать противников на выборах, мне стыдно стало моего увлечения…». В ноябре 1905 года руководителем СРЛ был избран князь Щербатов, вместе с которым Шарапов неоднократно выступал за отмену золотой валюты и проведение правительством протекционистской политики в интересах отечественной промышленности.
Свои надежды Шарапов связывал с сильным самодержавным государством, которое, опираясь на систему самоуправления, смогло бы добиться «приведения капиталистического потока в некоторые рамки». Не в последнюю очередь этому должен был помочь проект устроения «национального, исторического русского земско-самодержавного строя». Главная работа, посвященная этому проекту — «Самодержавие и самоуправление» впервые увидела свет в 1899 году в Берлине. В предисловии к изданию Шарапов писал: «Горько и больно, что подобные вещи приходится печатать за границей, словно какое-нибудь нигилистическое издание, но что же делать? Мы зашли так далеко в нашей нетерпимости ко всякой свежей, не шаблонной мысли, мы так упорно навязываем одну казенную форму патриотизма, не допуская ничего, что подрывало бы святость и непогрешимость бюрократического начала, что ничего другого не остается». Автор не был уверен, что российская цензура пропустит его книгу, и оказался прав. Ее переиздание в 1903 году в Москве привело к конфискации и уничтожению значительной части тиража. В 1905 году работа вновь увидела свет при газете «Русское дело». В 1907 году в Москве вышла книга Шарапова «Россия будущего» с подзаголовком «Третье издание «Опыта Русской политической программы», в которую вошло исследование «Самодержавие и самоуправление», а также переписка с редактором газеты «Гражданин» князем В.П.Мещерским». Различные издания этой работы были известны в монархических кругах. На берлинскую публикацию неоднократно ссылался один из крупнейших юристов самодержавной России П.Е.Казанский в своей работе «Власть Всероссийского Императора». О московской публикации 1905 года с одобрением отзывался известный идеолог монархизма Л.А.Тихомиров, стремившийся найти в ней подтверждение своим мыслям о всевластии и порочности отечественной бюрократической системы.
Как убежденный монархист Шарапов с самого начала своей работы постоянно подчеркивал приоритет власти монарха. Более того, он доказывал, что изложенная им программа сочетания централизма и децентрализма призвана освободить главу государства от решения массы вопросов, которые вполне успешно могут быть решены на местах.
Подсчитав часы, затрачиваемые монархом на решение дел государственной важности, Шарапов приходит к выводу, что поскольку самодержец в силу объективных причин не может все решать сам, то за него действует бюрократия. Именно она и создает тромб в кровеносной системе государства, препятствуя взаимодействию власти и народа. «Самодержавие государя на глазах у всех обращается в самодержавие министра, последнее обращается в самодержавие директора, начальника отделения, столоначальника». Как мы видим, своих рассуждениях о бюрократии и самодержавии Шарапов продолжил традицию от славянофилов XIX века. Он и сам постоянно подчеркивал, что излагаемая им программа, есть «славянофильская программа государственного устройства».
В качестве альтернативы сложившейся бюрократической системе Шарапов предлагает схему управления, отделяющую «дело государево» от «дела земского». Согласно этой схеме, нужно создать «непосредственно под государем ряд крупных территориальных земских единиц, самоуправляющихся в пределах и на основании данного монархом закона. В каждой из этих единиц власть разделяется между представителем монарха, задача коего есть охранение закона от малейшего нарушения, и представителями самоуправления, коим принадлежит совершенно самостоятельное ведение всех дел области в пределах данного закона». Таким образом, возникает «ряд живых общественных самоуправляющихся земских организмов». Государство олицетворяет самодержец, а земщину — крупные самоуправляющиеся области. Согласно Шарапову, существующая земская система должна быть ликвидирована, поскольку число земских губерний излишне велико, к тому же земства введены не во всех регионах России. Должно быть образовано двенадцать «коренных русских областей» и шесть «инородческих областей». Таким образом, всего получается 18 областей, созданных на основе географического, административного и этнического деления.
В своей концепции Шарапов выделил три ступени областного самоуправления. Низшей административно-земской единицей должен был быть всесословный приход, рассматриваемый как совокупность церковной и гражданской организации общества. В его ведение передавались все вопросы местной жизни, включая образование, торговлю, полицию, местное самоуправление и т. д. Эту точку зрения Шарапова критиковал Тихомиров, считавший, что попытки «создать из церковного прихода какую-то первичную единицу социальной и политической организации» были бы полным извращением прихода как церковной единицы, поскольку «приход должен быть первоячейкой коллективной религиозной жизни, а не жизни административной или экономической». 2-й ступенью был уезд, а 3-й, высшей — область. Губернское деление упразднялось, создавалась система областного самоуправления, имевшая законодательную, финансовую и экономическую самостоятельность в пределах общеимперского законодательства. Во главе каждой области должен стоять генерал-губернатор, назначаемый монархом. Административное управление областью осуществляла областная дума, члены которой назначались генерал-губернатором и распределяли между собой отрасли управления, неся ответственность перед генерал-губернатором и земским собранием. Городское самоуправление также подчинялось областной думе. Председатель областной думы — областной предводитель дворянства, утверждаемый Императором и имевший право личного доклада монарху наравне с генерал-губернатором и в его присутствии. 50% мест в областной думе сохранялось за дворянством.
Вместе с тем, значение дворянства заканчивалось на областном уровне: «при областном делении кончается центральная государственная роль дворянства. В государственный механизм во всех его отраслях призываются люди по личному выбору государя, и здесь нет места сословности, а есть лишь место способностям и талантам. Назначенный государем министр или член Государственного, или Народохозяйственного совета или Сената может быть лишь человек, выдвинувшийся из среды земства по своим выдающимся способностям и уже сам факт его выбора и назначения должен давать ему права потомственного дворянина, если он не был таковым, помимо всяких чинов, или выслуги… Таким путем возможно создание многочисленного и действительно «лучшего» общественного класса и в местностях, доселе этого элемента лишенных».
Согласно схеме Шарапова, в состав центрального аппарата должны входить: законосовещательный (по общему законодательству) Государственный совет, назначаемый Императором и пополняемый выборными от областей по определенному служебному цензу (один представитель от «инородческих» и два от «коренных русских» областей, плюс два представителя от Московско-Нижегородской и два от Среднечерноземной областей); Народохозяйственный совет (по экономическому законодательству); Правительствующий Сенат — высшее административное учреждение из назначенных монархом и выборных от областей лиц; Контрольный сенат — высший орган контроля и руководства финансово-экономической политикой; специальные советы из выборных представителей при центральных ведомствах, сохраняющих за собой исключительно технические функции. Представители земства включались в состав Государственного и Народохозяйственного советов, а так же участвовали в специальных советах отдельных отраслей управления: финансовом, банковском, железнодорожном, земледельческом, научно-литературном.
Для эффективности подобной системы областного самоуправления, по мнению Шарапова, было необходимо проведение честных выборов, наличие ответственности перед законом, широкой самостоятельности для отстаивания закона на всех уровнях власти, до Сената включительно, и соблюдение строжайшего финансового контроля.
Предполагалось наличие свободы мысли, слова и печати, хотя цензура и сохранялась как государственная и областная «прокуратория» по делам печати для охраны «нравственной и художественной стороны в печатном слове». К слову, Шарапов никогда не отрицал необходимость цензуры вообще, отмечая в статья «Дезинфекция московской «прессы»», что в России «Образовалось целое сословие «писателей» совершенно безграмотных, невежественных, ни к какой литературе собственно неприкосновенных, и тем не менее ежедневно взбирающихся на газетную кафедру и беседующих с огромными аудиториями… Проституция печатного слова не только требует себе права на существование, не только говорит о терпимости к себе, но уже идет дальше. Сплоченная, она желает власти, желает быть хозяйкою в области печати, управлять и судить. Газетный стрекулист и прохвост почувствовал свою силу и громко кричит: иду на вас!»
Во главе разработанной Шараповым системы управления находился Самодержец, имеющий единоличное управление в международных, военных, церковных, законодательных и судебных делах, а также в народнохозяйственных делах, делах литературы, искусства и просвещения. Выводя из зоны критики фигуру Самодержца, Шарапов обосновывал реформу самоуправления необходимостью борьбы с бюрократией. «Ужас перед результатами бюрократического режима, дошедшего в наши дни до последних степеней безобразия и нравственного уродства и, очевидно, ведущий нашу Родину к гибели, побудил нас, может быть, преждевременно, недостаточно обдуманно и зрело, изложить настоящие мысли», — этими словами Шарапов завершал изложение своей политической программы.
Впоследствии, в переписке с князем Мещерским, Шарапов доказывал, что на нижних этажах бюрократической лестницы возникает ситуация, когда «человек, с высшим образованием, полный всяких либеральных принципов, сначала мирится со сделками с совестью, знакомится с угодничеством, отравляется ложью, затем втягивается и развращается, становясь почти поэтом бюрократического «творчества».
В подтверждение своих слов Шарапов приводил случай из жизни чиновников той эпохи, который, как нам кажется, будет интересен и в наши дни. «Позвольте привести пример — писал Шарапов — Важная правительственная комиссия из больших чиновников, почти сановников. Делопроизводитель новичок, взятый «для освежения воздуха», толковый, честный, одушевленный желанием послужить Родине. Дело идет о крупном и безобразном хищении в одном ведомстве, несколько превосходительств коего сидят в комиссии. На первом же заседании вся грязь всплывает наружу. Журнал составлен образцово. Председатель одобряет, но качает головой
— Что вы, ваше пр-во?
— Молоды вы очень… Ну что же? Ничего. Пошлите для подписи членам. Журнал идет к одному из членов того ведомства, где учинено хищение, самому главному. Возвращается в таком виде: вся запись делопроизводителя перечеркнута, рядом пришит новый лист, и на нем написано нечто совершенно противоположное тому, что говорилось. Бежит делопроизводитель к председателю. Тот улыбается.
— Ага! Ну так и есть!
— Ваше пр-во, да ведь это же подлог?
— Такие слова не употребляются, милейший, — смеется тот — Это «исправление редакции». У нас иначе не делается.
— Ну, а как же дальше? Ведь и другие записи теряют смысл.
— Да ведь журнал ко всем будет послан. Все и исправят.
Когда через несколько недель журнал вернулся и его пришлось вновь пересоставлять, оказалось, что получается нечто прямо противоположное. К министру попал журнал радикально «исправленный», составлял его уже другой чиновник.
Что вы на это, князь, скажете?»
Русский мыслитель подробно разрабатывал аграрную проблематику, выпустив по данному вопросу целый ряд работ. Выступая за некапиталистический путь модернизации сельского хозяйства, Шарапов последовательно отстаивал существование общины являвшейся, по его мнению, «последним прибежищем русских исторических идеалов». Община, с точки зрения Шарапова, это не просто «мертвый» хозяйственный механизм, а великий нравственный регулятор отношений в крестьянской среде, само существование которого имеет огромное духовное и воспитательное значение для ее членов, не случайно Шарапов употребляет в одном ряду слова «община» и «соборность». В речи, произнесенной 30 ноября 1907 г. при открытии Аксаковского политического и литературного общества Шарапов произнес, по сути, панегирик общине: «Русская община, и только она, выдержала и помогла выдержать государству и бесконечные нашествия всяких врагов на наши беззащитные равнины, и крепостное право, и господство петербургской бюрократии. Община претворила и всосала в русский государственный организм бесчисленные инородческие племена, занимавшие когда-то поверхность нынешней России. Община являлась хранилищем и Христовой веры, и народного духа, и исторических преданий в то время, как верхний наш класс изменил своему народу и своей истории. Русский народный мир был тою скалой, о которую до сих пор разбивались все волны».
Шарапов считал, что община представлял собой устойчивую хозяйственную организацию, которая с одной стороны, препятствует разорению крестьянства, а с другой способствует быстрому распространению полезных нововведений. Конечно, сначала община крайне настороженно относится к любым новациям, но зато всякое частное улучшение, произведенное в общине, подхватывается затем всей остальной массой. В то время как «община обладает тысячью орудиями самосохранения», отдельный хозяин, особенно хуторянин, «страшно неустойчив». Что касается имеющей место деградации общины, то она связана не с ее вырождением, а с отсутствием продуманной государственной системы покровительства общинному землевладению.
Из вышесказанного проистекало отрицательное отношение к столыпинской аграрной реформе. Шарапов неоднократно выступал на страницах издаваемых им газет против разрушения общины. «Община не отучает, а приучает нас к собственности… Я смотрю на общину не как на тормоз, а как на лучшее орудие к поднятию сельского хозяйства», — писал Шарапов, предлагая направить средства для технического подъема земледелия, организации агрономической помощи и устройства переселений. Он так же приветствовал переселенческую политику, считая, что она не только устранит земельную тесноту в отдельных регионах, но и поможет закрепить за Россией окраины, эмоционально заявляя о том, что остановка переселенческого движения это «величайшее преступление», которое может стоить России Сибири.
Считая, что разрушение дворянского землевладения повлечет за собой дальнейшее падение уважения крестьян к собственности, а разрушение общины подорвет в народе начала коллективизма, Шарапов утверждал, что финансовая поддержка нужна в первую очередь не тем немногим крестьянам, которые ушли на хутор или в отруб, а самой общине. Вот тогда, при сохранении общинной формы землевладения, постепенно, с ростом культуры, сам собой произойдет естественный переход к подворному владению. Однако, при всей критике политики П.А.Столыпина, последний представлялся Шарапову большим государственником, чем С.Ю.Витте.
Проекты модернизации аграрной сферы соседствовали в работах Шарапова с критикой промышленной индустриализации России. В издаваемой им газете «Русское дело» появлялись статьи с жалобами на то, что развитие российской промышленности приводит к росту рабочего сословия, «которое чуждо сельскому патриархальному миру и даже презирает его». Государство должно в первую очередь развивать не промышленность, а сельское хозяйство, поскольку Россия — аграрная страна. Усиленное насаждение промышленности отнимает рабочие руки у земледелия. В связи с этим Шарапов критиковал Витте за то, что тот способствовал созданию крупной текстильной промышленности в результате чего «нужно было совершенно уничтожить наше домашнее ремесленное прядение и ткачество и заставить русский народ бросить льняные и шерстяные домодельные ткани и начать одеваться в хлопок».
При всех критических выпадах Шарапов понимал, что «капитализм идет своим ходом», устранить этот капитализм нельзя, и он должен «логически завершить свой круг». Все надежды связывались только с сильным самодержавным государством. Обращаясь к рабочему вопросу, Шарапов, подобно многим другим консерваторам, отрицал существование глобальных противоречий между трудом и капиталом, утверждая, что труд и капитал — это «члены единого организма». Занимая такую позицию, он призывал рабочих радоваться, если предприниматель наживает «огромные барыши» и богатеет. «Барыши возбуждают зависть в других, открываются новые дела, являются новые капиталы. Этим капиталам нужны рабочие руки, их не хватает, и вот капиталисты наперебой поднимают заработную плату». Интересы рабочего должен был защищать закон и правительство. Именно закон должен был регулировать продолжительность рабочего дня, обеспечивать охрану труда, решать вопросы социального страхования, пенсий и т. п. Профессиональные организации рабочих отвергались Шараповым наравне с синдикатами и союзами промышленников. В роли арбитра при решении споров выступало государство.
Шарапов так же надеялся, что государство сумеет удержать управленческие традиции за дворянским сословием. Реформа 1861 года привела к тому, что помещики, оставшиеся без рабочей силы были вынуждены или обращаться в земельных ростовщиков или же, попытаться любой ценой заполучить себе в качестве наемного работника крестьянина, отрывая его от собственного хозяйства. Чем хуже было положение крестьянина, тем больше было у помещика шансов заполучить его к себе. Выход из этого замкнутого круга Шарапов видел в создании взаимовыгодного союза помещика и свободного крестьянина. Дальнейшую перспективу дворянства он определял следующим образом: «сословие абсолютно бескорыстное, совершенно лишенное классового эгоизма. Все живут более или менее для себя и имеют свои интересы. Интерес дворянства — интерес общий: государства, земли, народности. Все говорят за себя — дворянство говорит за всех».
Шарапов выступал за восстановление Патриаршества, считал, что необходимо изменить отношение к старообрядчеству, в котором он видел воплощение традиции и крепкого быта. Однако, его взгляды на положение старообрядцев и церковную реформу были противоречивы.
Критически относясь к социалистическим идеям, Шарапов не только допускал необходимость открытой полемики с ними, но и полагал, что социализм являлся своеобразной «религией», занимающейся поисками счастья на земле. Но в противоположность христианству («религии добра»), социализм, пытаясь добиться счастья путем борьбы, есть «религия ненависти». Шарапов рассуждал о «полном параллелизме социализма и христианства», предлагал переместить «у любого из атрибутов» христианства «плюс» на «минус», в результате чего «получится соответственное понятие у социалистов». Однако ни о каком синтезе социализма и христианства здесь речи нет. Шарапов, наоборот, опасается, что России, возможно «придется пережить еще нечто совершенно неизведанное — опыт государственного и общественного творчества в духе социальной доктрины».
Геополитические прогнозы Шарапова нашли отражение в романе-утопии «Через полвека», в котором описана Российская Империя 1950-х годов. Герой утопии, уснувший в 1901 году, пробуждается через полвека и видит осуществление славянофильских проектов. Константинополь является четвертой столицей новой Империи. Он представляет вольный имперский город с небольшой территорией вокруг. Укрепления Босфора и Дарданелл хотя и упразднены, и потеряли военное значение, находятся в руках России.
Правительство расположено в Киеве, вторая столица — Москва, третья — Петербург. Западная граница проходит у Данцига (Гданьска), включает всю Восточную Пруссию, Австрию, Чехию с Моравией, мимо Зальцбурга и Баварии граница спускается к Адриатическому морю, включая в состав страны Триест. В эту Империю входят Бухара, Персия, Афганистан, Царство Польское с Варшавой, Червонная Русь со Львовом, Чехия с Веной, Венгрия с Будапештом, Сербо-Хорватия, Румыния с Бухарестом, Болгария с Софией и Адрианополем, Греция с Афинами. Империя раскинулась «на половину Европы и Азии, от Северного до Индийского океана и от Великого Тихого океана до Архипелага и Адрии».
Идеи Шарапова не были восприняты ни в либеральных, ни в консервативных кругах. Либералы считали его «замшелым» ретроградом, готовым обслуживать власть. Именно в таком духе высказался о нем В.П.Обнинский в своей крайне пристрастной книге «Последний самодержец: Очерк жизни и царствования императора России Николая II».
Время все расставило по своим местам… В период смутных событий 1917 года либералы, которые по собственному признанию Шарапова «терпеть не могли» с удивлением и ужасом прочитали в «Петроградских ведомостях» одно из его давних предсказаний о возможности осуществления в России конституции, парламента, свободы печати и т. п.: «Поверьте мне на слово, что самая возмутительная стамбуловщина покажется детской шалостью перед тем, что будет у нас. При нашей некультурности и необузданности, при нашей свободе от всяких традиций мы явим миру такое поучительное зрелище «свободной страны», что самые ярые либералы станут вздыхать о временах Толстого, Сипягина и Плеве». Так и произошло. Уже в эмиграции поэт В.А.Смоленский спросил А.Ф.Керенского: «Скажите, Александр Федорович, если бы завтра большевизм рухнул, какую бы вы хотели для России свободу?». «Такую, как при Александре III» — подумав, ответил бывший трибун революции.
К сожалению, не принимали идей Шарапова и многие консерваторы, видевшие в его проектах покушение на административную и территориальную целостность России. Это послужило причиной конфликта со «Светом», в котором Шарапов на некоторое время нашел приют, и возможность печатать свои работы. Как публицист, он ощущал чувство «политического одиночества», как писатель не был популярен. Его попытки повлиять на власть заканчивались, как правило, столкновением с цензурой.
Сергей Федорович внезапно скончался 26 июня (ст. ст.) 1911 года в Петербурге. По свидетельству современников гроб с его телом из Петербурга был перевезен в Сосновку «на собранные среди друзей деньги», поскольку мыслитель так и не скопил состояния, «и после смерти его ничего не осталось».
В последний путь его провожали крестьяне: «На станции Красное к прибытию из Петрограда поезда с телом Шарапова собрались крестьяне многих сел и деревень; из бывшей его вотчины, сельца Сосновки, прибыло буквально все его население со своим старостой во главе… Многосотенная толпа, вся промоченная дождем, измученная тридцативерстным переходом пешком… долгие часы угрюмо и сосредоточенно, молча дожидалась поезда с телом Сергея Федоровича… Металлический гроб из вагона был перенесен в зал станции, и там была отслужена панихида. Почти все… расстояние от Красного до Сосновки крестьяне пронесли гроб на руках при беспрерывном пении «Святый Боже…» и «Спаси, Господи, люди Твоя». На каждом повороте дороги похоронная процессия останавливалась, и служились литии. Процессия все больше и больше увеличивалась: к ней по пути ее присоединялись крестьяне отдаленных сел и деревень, спешившие отдать последний долг усопшему». Дорога была усыпана ельником, а последние две версты — живыми розами. Поздно вечером процессия прибыла в Сосновку, гроб с телом был внесен в дом покойного и поставлен на большом письменном столе, за которым долгие годы работал Сергей Федорович. 30 июня в селе Заборье состоялись похороны. Над открытой могилой звучали прочувствованные, скорбные речи. Бывший священник Заборьевского уезда о. Петр Руженцов говорил, обращаясь к стоящим в молчании крестьянам, о бессеребреннической деятельности покойного: «Сергей Федорович умер, не оставив после себя ничего. Своими громадными талантами, своей беспрерывной упорной работой он не только не составил себе состояния, но на служение народу разорился: его труды и труды большие пошли на пользу вам: тридцать тысяч плугов из его мастерской в одном только Вяземском уезде заменили прежнюю соху и облегчили вам обработку земли, и для того, чтобы вы получили это облегчение, — он не остановился перед собственным разорением».
Лучшим памятником русскому патриоту, более тридцати лет работавшему не покладая рук, стали его произведения, которые в последние годы постепенно возвращаются к читателю.
ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ:
1. Конягин М. Ю. Раскол в неославянофильской публицистике // Вестник РГНФ. 2001. N 1.
2. Лукьянов М. Н. Консерватор и реформа: С.Ф.Шарапов о столыпинской России // Исследования по консерватизму. Политика и культура в контексте истории. Материалы международной научной конференции… Пермь, 1998. Вып. 5.
3. Панаэтов О. Г. Публицистическое наследие С.Ф.Шарапова в контексте социально-экономической жизни России // Наследие В.В.Кожинова и актуальные проблемы критики, литературоведения, истории, философии. Материалы 2-й международной научно-практической конференции. Армавир, 2003.
4. Панаэтов О. Г., С.Ф.Шарапов о прессе и проблема подбора кадров // Журналистика: историко-литературный контекст: Сб. статей и материалов. Краснодар, 2003. Вып. 2.
5. Переписка К.Н.Леонтьева и С.Ф.Шарапова (1888−1890). Вступительная ст., подготовка текста и коммент. Фетисенко О. Л. // Русская литература. 2004. N 1.
6. Платонов О., Степанов А., Шарапов Сергей Федорович // Святая Русь. Большая Энциклопедия Русского Народа. Русский патриотизм. Гл. ред., сост. О.А.Платонов, сост. А.Д.Степанов. М., 2003.
7. Репников А. В. Последний романтик славянофильства. Земская утопия С. Шарапова в «мертвом поле» идеологической борьбы // Муниципальная власть. Российский журнал местного самоуправления. 2001. N 4.
8. Репников А. В. С.Ф.Шарапов // Москва. 2003. N 3.
9. Репников А. В. Шарапов С.Ф. // Общественная мысль России XVIII — начала ХХ века: Энциклопедия. М., 2005.
10. Суслов М. Д. Политическая программа С.Ф.Шарапова // Вестник Пермского университета. История. Пермь, 2003. Вып. 4.
11. Шарапов С. Ф., Пасхалов К. Н. Землеустроение или землеразорение? (По поводу закона 9 ноября 1906 года). М., 1909.
12. Шарапов С. Ф. Дезинфекция московской «прессы» Публ. О.Г.Панаэтова // Журналистика: историко-литературный контекст: Сб. ст. и мат-лов. Краснодар, 2003. Вып. 2.
13. Шарапов С. Ф. Диктатор: Политическая фантазия. М., 1998.
14. Шарапов С. Ф. Крестьянский плуг. СПб., 1896.
15. Шарапов С. Ф. Опять сначала… (Размышления перед третьей думой). М., 1907.
16. Шарапов С. Ф. Пахота в высочайшем Его Императорского Величества присутствии. М., 1903.
17. Шарапов С. Ф. После победы славянофилов. М., 2005. Под ред. и с пред. О.А.Платонова.
18. Шарапов С. Ф. Пособие молодым хозяевам при устройстве их хозяйств на новых началах. СПб, 1895.
19. Шарапов С. Ф. «Россия быстро движется к государственному банкротству». Записка С.Ф.Шарапова великому князю Александру Михайловичу. 1895 г. Публ. М.Ю.Конягина // Исторический архив. 1999. N 3;
20. Шарапов С. Ф. Собрание сочинений. М., 1900−1906.
21. Шарапов С. Ф. Самодержавие и самоуправление. Публ. А.В.Репникова // Москва. 2003. N 3.
22. Эфрон С. К. Воспоминания о С.Ф.Шарапове // Исторический вестник 1916. N 2−3.
http://rusk.ru/st.php?idar=161436
|
|
