 |
| Нескучный сад | Священник Александр Шантаев | 01.03.2006 |
В 1613 году в Троицком соборе Ипатьевского монастыря был совершен торжественный обряд избрания на царство Михаила Романова. В 1919 году монастырь был закрыт. Костромской историко-архитектурный музей-заповедник существует здесь с 1958 года. В фондах — десятки тысяч исторических экспонатов.
Первая служба в монастыре после многих десятилетий гонений состоялась 23 ноября 1989 года. С 1992 года здесь возрождена монастырская община.
Сейчас из 400 тысяч единиц хранения Костромского музея-заповедника церковному музею передано 3 тысячи предметов религиозного назначения, реквизированных советской властью из древлехранилища Ипатьевского монастыря и других обителей и храмов Костромской епархии. Самые древние экспонаты датируются XV веком. Музей-заповедник, выехав из стен монастыря, получил новые, гораздо большие площади.
Изгнание черного терьера
Полтора года назад в Ипатьевскую обитель пришел новый наместник — архимандрит Иоанн (Павлихин). В то время монастырю принадлежала лишь небольшая часть келий над погребами. На большую часть территории музея после шести часов вечера монахам войти было невозможно.«В шесть часов музейщики выпускали огромного черного терьера, единственное, что он умел делать — гавкать и нападать на священнослужителей. Милиция была на стороне музея, который никак не хотел отсюда выезжать. Когда монахи пытались входить в переданные им помещения (свободные от коллекций), работники музея тут же вызывали ОМОН. Каждый вечер приходилось с бумагами доказывать, что у нас есть право здесь находиться», — рассказывает архимандрит Иоанн. Теперь о. Иоанн не только наместник монастыря, но и по совместительству — директор Церковного историко-археологического музея Костромской епархии.
Церковь и музейное дело — друг другу не враги, считает отец наместник. Но музейные работники в Костроме этого долгое время не понимали.
А ведь музейное дело в России сформировалось во многом благодаря монастырям; прообразами музеев выступали монастырские ризницы. На рубеже XIX—XX вв.еков во мно гих местах организовывались церковные древлехранилища, так было и в Ипатьевском монастыре. Родоначальниками искусствоведческого изучения древнерусского искусства стали выдающиеся специалисты, вышедшие из стен семинарий и духовных академий.
Каковы настроения музейных работников и местной интеллигенции сегодня? «Все зависит от гражданской и религиозной позиций каждого конкретного человека, — свидетельствует о. Иоанн. — Людям, которые глубоко знают и любят русскую историю, ясно: Церкви должно быть возвращено ее движимое и недвижимое имущество». А среди сотрудников Костромского музея-заповедника давно наметился круг людей, которые хотели перейти в музей церковный. Сейчас в ЦИАМе шесть научных работников и около 20 смотрителей. Помимо настоятеля в музейном коллективе работают два насельника монастыря.
Музей возвращается из каменного века
Мы беседуем в зале с полукруглыми оконцами и мощными приземистыми арочными сводами. Называть «кабинетом директора» эти покои XVII века как-то язык не поворачивается. Здесь еще пахнет свежим ремонтом, звуки гулко отлетают от стен. Отца архимандрита то и дело отвлекают телефонные звонки и посетители, попутно он просматривает бумаги, ставит подписи, согласовывает позиции по экспонатам, отправляющимся на какую-то важную выставку в Бельгию. Полным ходом идет ремонт помещений и фасадов. И одновременно — еще более важный процесс передачи в пользование епархиального Историко-археологического музея собрания церковного искусства из коллекции Костромского музея-заповедника.Для сотрудников прежнего музея естественно чувство страха за судьбу экспонатов, передаваемых Церкви. «Это, наверное, основной вопрос, который может и должен обсуждаться, — считает отец Иоанн. — Уровень требований, выдвигаемых к церковному музею, заведомо выше, чем к светскому музейному заведению. Мы не избегаем этой ответственности и понимаем, что начинаем развивать церковно-музейную традицию не только под доброжелательными взорами окружающих. У нас хватает оппонентов, но главное — есть множество союзников, нас поддерживающих».
Оканчивая Московскую духовную академию, отец Иоанн защищал диссертацию сугубо искусствоведческой направленности — по древнерусским тканям — под руководством великолепного ученого, недавно почившей Натальи Андреевны Маясовой. Он подготовлен к серьезной музейной деятельности.
«Сейчас я могу констатировать: практически никакой научной работы по предметам церковной принадлежности в стенах Костромского музея-заповедника не проводилось, — говорит отец Иоанн. — С тремя тысячами первоклассных экспонатов работал только один человек, хотя всего в штате было двести сотрудников. В период временной передачи экспозиции в наше пользование, при участии московских специалистов, делалось открытие за открытием. Яркий пример: плащаница конца XVI столетия, которая считалась произведением Ирины Годуновой, супруги Бориса Годунова, и таким образом вошла в научный оборот, является на самом деле произведением мастерской Дмитрия Ивановича Годунова (дяди царя Бориса), главного ктитора и основного строителя Ипатьевского монастыря в XVI веке. Было неправильно прочтено имя на одном из лицевых изображений на этой плащанице — „Ирину“ перепутали с „Ариной“».
В краткие сроки в новом музее организовали великолепную выставку к 260-летию Костромской епархии. Были привезены ценнейшие экспонаты из собраний ведущих российских музеев. ЦИАМ демонстрирует серьезные намерения сохранять и изучать экспонаты. Заключены договоры о сотрудничестве с Государственным историческим музеем, с Музеем Андрея Рублева, с музеями Московского Кремля, с реставрационными мастерскими имени Грабаря. К совместной работе привлечены известные специалисты по древнерусскому искусству — например, А.В. Силкин, крупнейший в настоящее время специалист в исследовании древнерусских тканей.
Сейчас экспонаты находятся в тех же стенах, под той же самой системой сигнализации и под присмотром той же самой вневедомственной охраны, что и раньше. «В музее-заповеднике все эти годы не было самых необходимых приборов, обеспечивающих фонды и экспозицию правильным микроклиматом, — говорит отец Иоанн. — Для нас одна из первоочередных задач — вывести музей на должный уровень из „каменного века“, когда, к примеру, в зимнее время в натопленных помещениях воздух увлажнялся за счет мокрых половых тряпок».
Церковный эксперимент
На территории монастыря предполагается организовать четыре постоянно действующие экспозиции: истории самой обители, истории Дома Романовых, чудотворной Феодоровской иконы Богородицы и российских новомучеников.К разработке концепции нового музея привлечены серьезные специалисты. Казалось бы, какие в музейном деле могут быть оригинальные идеи? Музей — это хорошие экспонаты, хорошие помещения, освещение и т. п. «Все намного сложнее! — говорит о. Иоанн. — Легко „смартышничать“, взяв лучшие образцы для подражания — например, Оружейную палату, новые залы ГИМа. Однако этого мало. Музейное дело движется вперед. Законодателями моды становятся Скандинавские страны, Америка, прекрасная экспозиционная методология отработана в Англии, в Венгрии». Особый упор делается на интерактивность, что заставляет сотрудников ЦИАМа напряженно думать и искать свой подход к новейшим возможностям, исходя из церковно-исторической специфики. «Есть надежда найти такие формы подачи материала, которые станут ненавязчивой формой миссионерской деятельности, — считает отец архимандрит. — Культурные и религиозные ценности должны преподноситься музеем в равной степени как для человека верующего, так и для неверующего. Чтобы и неверующий человек вышел из монастыря хотя бы задумавшимся».
Церковный музей в Ипатьевском монастыре -это уникальный полигон для всей Русской Православной Церкви. Успех эксперимента будет означать, что в деле сохранения и изучения национального наследия будущее — за церковными музеями. Ведь за ними и прошлое! Задача на сегодня: заслужить к себе доверие со стороны государства, чтобы в церковных музеях видели серьезных и добросовестных партнеров. Я спросил у о. наместника, пытается ли он как-то вводить старинные предметы из собрания ЦИАМа — потиры, облачения — в монастырские или архиерейские богослужения. Ответ был неожиданным. «Я удивляюсь некоторым метаморфозам, которые происходят во мне самом, помимо моей воли, — признался о. Иоанн. — Если прежде такая мысль казалась вполне естественной, то сейчас я стараюсь ее всячески подавлять. Помимо страха за сохранность предметов появилось чувство чисто музейного благоговения к вещам. Я становлюсь все более и более консервативным в этом отношении. Если раньше я мог смело надеть себе на голову какую-нибудь митру, хранящуюся в запасниках, то сейчас, при всем внутреннем желании, у меня не поднимается рука».
