Закат голубой луны

Московские власти опустили шлагбаум на пути гей-фестиваля в столице

Полстраны вздохнули спокойно. Лихо миновало. Кое-кто сложил дубье, арматуру, краскопульты и газовые баллончики в дальние углы — до следующего раза. Ноль возмущения. Нет, может быть, кто-то там, внутри, возмущается, может быть, антигомофобственный Евросоюз и взял нас на карандаш (в который раз!), но на поверхности — совершеннейшая тишь и никакого шума. Что характерно.

И, наверное, следует констатировать: совершилась очень правильная вещь. Поскольку санкционирование этого фестиваля означало бы одновременно санкционирование уличных беспорядков. И даже если бы московское правительство направило на защиту публичных мероприятий море милиции, не факт, что милиционеры стали бы выполнять свою работу.

Надо поблагодарить за большую государственную мудрость тех, у кого сработал добротный чиновничий инстинкт: как бы чего не вышло!

В Прибалтике вот вышло. А у нас и народ тяжелей на руку…

* * *

Автор этих строк склонен видеть в запрещении гей-фестиваля важную веху современной российской политики. Более важную, чем это может показаться на первый взгляд. Очень долго нынешняя политическая элита демонстративно солидаризовалась с Европой, шла к Европе, копировала Европу, торопилась заявить: «Мы скоро станем совсем Европой». Постепенно эксперты расчислили современное социокультурное сообщество, в просторечии именуемое Европой, и осторожно озвучили: Европ-то, собственно, не одна, а как минимум три. Не в географическом, разумеется, плане.

Европа-1 — старая белая женщина, крепко и ровно верующая, то ли католичка, то ли протестантка, по складу характера своего — фермерша, хоббитиха, основательная хозяйка. Россию она не любит за православие, большие размеры и способность, вторгшись за железный занавес, крепко побить горшки на ферме.

Европа-2 — либерально-демократическая бизнес-вумен, верующая в помесь Будды с доном Хуаном, а на деле ни во что не верующая, по складу характера своего — распутница и стяжательница, помесь Анны Монс и сумасшедших баб, которые повели толпу на штурм Бастилии. Россию она не любит за православие и принципиально иной государственный строй. Ведь как бы в России ни комбинировали с социально-политической сферой, а все получаются варианты самодержавия…

Европа-3 носит хиджаб. Остальное прикладывается. Россия для нее — территория для колонизации истинной веры.

Скопировать/принять/влиться нам встанет дороже чего угодно. Мы давно приняли внешние формы европейской культуры (которая Европа-1), давно называем себя европейцами, но действительными европейцами не являемся и не станем, думается, никогда. Основной процесс, идущий в современной европейской культуре: добивание Традиции, разрушение всех и всяческих запретов на фоне постепенного затягивания поясов и укрепления финансовой дисциплины. «Если хочешь сунуть распятие в банку с мочой — сунь, только не забудь заплатить налоги». Основной процесс, идущий у нас: возрождение Традиции, укрепление традиционных религий, выжигание самой памяти о мутной уголовной вольнице 90-х на фоне… всеобщего затягивания поясов и укрепления финансовой дисциплины. «Ты не только будешь вести себя прилично, ты еще и налоги заплатишь все, до копеечки!»

У них впору выделять депутатскую квоту для гей-сообщества, у нас впору выделять большие земельные участки и производственные мощности монастырям — для эффективной организации производства. Паровоз европейского модернизма, идучи к городу Зион из фильма «Матрица», резко затормозил в России. Оказалось, что на нашей почве Вудсток, 68-й год во Франции, антигомофобские законы и прочая хипа разделяется ничтожным количеством людей. Есть в России небольшое количество уже-европейцев — настоящих, на всю катушку, у них доход от 120.000 у.е. в год, условно-российское гражданство и одна проблема: как бы на истинной родине не выглядеть грубыми русскими зверушками. У нас есть политическая элита, готовая делать все, что велят, но не видящая горячего взаимного чувства с той стороны. А у остальных граждан России государственные взбрыки с мултикультурностью, антигомофобством, глобализмом, либертарианством и т. п. либо вызывают полное равнодушие, либо рвотный рефлекс.

Итак, Европа слишком холодна к современному политическому менеджменту в России, а в народе процент верующих с каждый годом растет. И сейчас, видимо, количественные изменения перешли в качество: когда одни, снизу, громко заявляют, чего они хотят и что им противно, а другие, сверху, позволяют им делать это, поскольку со стороны не поступают адекватные бонусы за последовательную политику «держать и не пущать лапотников».

Запрет гей-фестиваля — это очень не-европейское поведение. Это плевок. Это резкое по тону сообщение для умных людей с той стороны: «Не будете ощутимо любить в ответ, — не будем делать так, как вам хочется».

Подождем ответа.

* * *

Кто протестовал против гей-фестиваля? Прежде всего, русская Православная церковь и столичные мусульмане. Плюс общественные организации и СМИ, связанные так или иначе либо с православием, либо с исламом («Народ собор», Ассоциация православно-патриотических СМИ, Правая.ru, «Русский взгляд»). Конечно, соответствующими материалами и призывами наполнилась сеть и, прежде всего, сообщество ЖЖ. Это уже сработал тот самый массовый рефлекс: «Не желаем!» И, наконец, показательным было выступление ТВЦ, где у московских властей имеются широкие возможности для информационных действий. По всей видимости, передача, в которой декларировалась нежелательность гей-фестиваля, была акцией по подготовке почвы к его запрету.

Таким образом, в сухом остатке видим: общий глухой ропот и активная позиция традиционных конфессий. Именно на нее, как на титановый, несгибаемый крючок и повесила столичная административная иерархия свое окончательное решение.

А поскольку роль конфессионального фактора в реальной российской политике с каждым годом повышается, говорить: «Рано! не пришло еще в нашем обществе время для гей-фестивалей! Не та стадия развития!» — совершеннейшая ошибка. Социокультурное развитие России идет в направлении, противоположном гей-фестивалям, модернизму, партисипативной демократии, политкорректному гоблинизму и т. п. В 1997 г. страна была несравнимо ближе к безболезненному введению крайних форм культурной модернизации, в том числе и гей-фестивалей. Сейчас господствуют принципиально иные настроения, да и слава Богу.

* * *

Автору этих строк неоднократно приходилось слышать: «Да что там, ерунда, красивенький веселенький праздничек, кому они мешают?»

Звучит до крайности наивно.

Любое публичное действо — политика. Празднование Рождества в стране, где со времен окончания гражданской войны оно пребывало под запретом, — политика. Празднование 4 ноября и Патриотический марш — политика. Молитвенное стояние 11 декабря — политика. Шествие московских антифа — политика. Во всех случаях идеалы, разделяемые частью общества, получают громкую «прописку» или подтверждение. Во всех случаях происходит ритуальное заявление: «Мы существуем, мы сильны, мы готовы отстаивать свои взгляды и ценности!» Во всех случаях требуется волевое усилие многих людей, причем время от времени оно будет встречать отпор. Таковы правила игры: хочешь выйти на улицу, готовься к тому, что тебе кто-то будет противостоять.

Сторонники гей-фестиваля в Москве стояли на самом острие политики. За ними длинным шлейфом тянулись идеалы европеизма и антитрадиционности. Им противостояли религии Книги и общий поворот лицом к Традиции. Полемика и противоборство на этой почве, а особенно их результат, четко показали, какой вектор развития в России слабеет.

Хорошо. Надо продолжить.

http://www.apn.ru/?chapter_name=advert&data_id=894&do=view_single