 |
| Русское Воскресение | Василий Дворцов | 28.02.2006 |
«Именно поэтому царское самодержавие и было крепко в России, что являлось не политической доктриной, а миросозерцанием, образом жизни, воспроизводящим в сфере государственной повседневную этику — этику долга и служения — типично русского человека…». «Ведь любого рода раздвоение, душевный раскол, даже просто какая-нибудь нравственная слабость или порча, то есть любая неправда, угнездившаяся в личности самодержца, грозила бы смутой и распадом государственному и народному целому, потрясением всего русского космоса, держащегося и хранимого тем Богом, который не в силе, а в правде…» — так глава за главой через царский крест, несение которого человеку возможно лишь в благодати, в Божьей помощи, отворяются смысл сотворения и бытия самой Руси, её призвание на крестоношение Вселенского Православия.
Особо необходимо отметить язык писателя — богатый, точный, вкусный. Полнота палитры позволяет автору создавать совершенно объёмные, фактурные образы Государя и его семьи, родных и царедворцев, сподвижников и противников, превращая публицистику в увлекательное «сюжетное» чтение. Следуя за динамично развивающимся повествованием, невольно забываешь, что перед тобой достаточно молодой автор и это его первая большая работа, порой вообще кажется, что текст биографии Александра III создавался в то время, когда были живы свидетели и участники царствования, ещё не растворилась та атмосфера, не утратилось то мировоззрение — настолько точно Иван Дронов «взял голос» второй половины девятнадцатого века, продолжил страстное упорство в консервативном «стоянии» Победоносцева и Тихомирова, Каткова и Леонтьева.
Просто поразительны проработки экономических и внутриполитических реформ Александра III. На гигантском, скрупулезно обследованном фактическом материале тринадцати лет «консервативной революции» Дроновым проясняется принципиальность именно духовного противоборства экономических моделей общественного развития мировоззрений «феодально"-православного и «капиталистического» иудео-протестантского, их непримиримая противонаправленность:
«Решение государственных задач имело в виду прежде всего повышение жизненного уровня каждого жителя империи». «Постепенный, но постоянный и равномерный рост народного благосостояния при Александре III резко контрастировал с той горячкой хищнического «первоначального накопления» 1860−1870-х годов, когда единицы счастливцев, знающих кого и как «подмазать», за неделю наживали на ниве биржевых спекуляций, железнодорожных афер и «финансовых пирамид» миллионные состояния, а сотни и тысячи неудачников разорялись в пух и прах…».
Вывод о неизбежности для Александровской России выбора направления развития национально-государственной экономики в сторону православных законов общежития настолько современен, что становится даже тоскливо от нашего неумения делать выводы из собственных же ошибок, от нежелания учиться у собственной истории.
Несколько сложнее с национальной политикой рассматриваемого периода. Автор, встав на позицию принципиального отказа от какой-либо критики своего героя, попытался оправдать раздёрганность, половинчатость, иногда просто излишнюю резкость правительственных решений остротой оперативных вопросов, поднимаемых слабостью власти в слишком независимых пограничьях Империи: «Вопрос, таким образом, сводился для Александра III и его соратников к роковому «быть или не быть» России. И эта борьба не на жизнь, а на смерть с Западом, во всех его обличьях, требовала соответствующих крайних методов, присущих скорее военному, а не мирному времени: правильное акцентирование патриотизма, унификация многих сфер жизни, насильственные депортации и пр.». И здесь (Глава VIII) впервые почувствовалась некая натяжка, «заговаривание» читателя, подмена аргументации запугиванием в сослагательном наклонении. Ибо, при всём понимании ситуационности и оправдании жёстких мер временного «усмирения», все прекрасно понимают, что стратегически центробежности окраин противопоставляема только «притягательность» центра.
Зато вновь достоин самой высокой оценки анализ природы и целостность виденья истоков и целей противостоящих России легионов: германский канцлер Бисмарк и «царь иудейский» Ротшильд, швейцарский Интернационал и польские националисты, разночинные народовольцы и венценосные либералы — «Связанные общей масонской дисциплиной, и революционеры, и руководители некоторых европейских держав (последние — часто вопреки национальным интересам своих стран), всегда действовали заодно, получая директивы из тех сфер, которые по самому своему духу были органически враждебны православно-самодержавной России».
Да именно «по духу» проходила, проходит и будет проходить война «гуманизма» с Православием, со Христом, где «свобода, равенство и братство» — сатанинская антитеза «Православию, Самодержавию и Народности». И радостно, что для самого молодого автора «Православие, Самодержавие и Народность» — не лозунг, не внешний призыв, а естественность, такая же, как свободное дыхание для труженика, как сердечная молитва для монашествующего. Скорее всего, эта гармоничная «русскость» Ивана Дронова естественна в нём как раз благодаря возрасту, ибо она не является плодом поиска истины искалеченного безбожным воспитанием сознания старших поколений, а впитана им вовремя, без ненужных сомнений и потери времени доказательства самому себе очевидного.
И этой самой молодостью хотелось бы объяснить его принципиальную ошибку в непонимании им причин крушения «консервативной революции»: «Россия Царская была, несомненно, теократическим государством — как формально: Царь Русский одновременно являлся и главой Русской Православной Церкви, так и по сути: она, Россия, по принятии Православия жила Словом Божьим, жила не для того, чтобы потреблять больше, ещё больше, как можно больше, — а для того, чтобы осуществлять в себе правду Божию, Христов закон, быть Святою Русью…».
Увы, нет, личная религиозность Российского Императора не могла возместить ужасающую ущербность религиозной жизни Российской Империи — утерянного Патриаршества. Не смотря на свою, с детства, стойкую любовь к Москве, искреннюю тягу к русской Волге и киевской старине, Александр III был законченным «петербуржцем», то есть, уже не воспринимал восстановление полноты Православия в Патриаршестве, как свою первейшую, наиглавнейшую задачу в возрождении истинно Русского Царства. Неразличение двух видов империй — цезареоцентриской Римской и христоцентричной Византийской — и обуславливала обречённость не конкретной деятельность конкретного государя, а всего «петербургского периода» Русской государственности.
Позволю самоцитирование (статья «Бафомет — идол постмодерна»):
«Языческий Рим основывал наднациональную и полирелигиозную империю на цезареоцентризме. Культ обожения императора до Юпитера не связывал государственную власть с «неведомым» Демиургом: пантеизм с его революционной (отцеубийство) сменой поколений богов, отдалял акт сотворение мира за пределы интересов людей. В современной Риму вселенной император-юпитер воплощал космополитическую силу, сдерживающую эту вселенную от вандальского хаоса и только. Но Рим стал последним языческим сверхгосударством, и святой Константин — с переносом столицы — преобразил наднациональную империю в христоцентричную, переосмыслив её полирелигиозность децентрализацией чуждых христианству культов на периферию жизни Византии. Христоцентричность создала не просто новый тип государственности — она создала новый мир, новую цивилизацию — с новыми идейностью, моралью и культурой.
Православие в своём патриаршестве эхом вторит христоцентричности вселенной, и Русь-Россия наследным византийским православием воплощала эту христоцентричность в своей самодержавности — симфонии царства и патриаршества. Но на конфликте Алексея Михайловича и патриарха Никона пресеклось развитие Святой Руси, её самобытие. А молодой «реформатор» Петр — опять же переносом столицы! — свернул христоцентричное царство в ветхость наднациональной империи. Патриаршество не вписывалось в модель механического бюрократического государства, и было отсечено за нецелесообразностью, и Российская Империя вновь утверждалась только на цезареоцентризме — на внешней, физической противосиле хаосу.
1 октября 1909 года митрополит Антоний (Храповицкий) произнёс слово о храме Василия Блаженного: «Святая Русь должна объединить все восточные народы и быть их водителем к небу. Замысел этот есть осознанная нашими предками задача, данная Богом нашему народу… Но вот, настал печальный перелом, плачевное отклонение русской жизни от своего призвания. Столица перешла к пределам пакостных чухонцев, удалилась от древних святынь и чудотворных ликов, от хранимого здесь Христова хитона и «земного неба», под сводами которого помазываются Цари на царство».».
Слово владыки Антония отозвалось пророчески уже в империи советской, когда уже не Православный Царь, а тиран принял на себя крест «удерживающего».
Человек велик делами. И великий человек, даже закончив свой земной путь, продолжает своё дело, которое уже и без него вовлекает и вбирает в себя всё новых и новых сотрудников. Значит, описывая век девятнадцатый, в двадцать первом веке Иван Дронов написал и про себя: «Все лучшие, наиболее духовно одарённые люди России как будто вложились в него лучшей частью себя, самой русской, самой светлой своею частью, — и всё это лучшее, русское, слилось в нём и дало плод добрый.»
Действительно, исполинская фигура Александра III возвышается над своим столетием, равняясь в величии лишь с дедом, Николаем I. Те испытания и тяготы, противостояния и противления, явные и тайные войны, выпавшие на долю Государя, и его достойнейшее пронесение этого мистического бремени, вплоть до принятия смерти за своё служение, как ничто иное иллюстрируют христианское виденье власти как особого таланта, за который спросится сторицей. И русский человек может лишь гордиться тем, что великая русская история сияет бессчётными созвездиями таких крестоносцев, чьи имена из летописей плавно переносятся в патерики.
Недавняя встреча с сербскими монахами, приезжавшими в Россию послужить на месте убиения и сожжения останков Царственных мучеников, оставила напутствие-предупреждение: «В мире есть только один Бог — Иисус Христос, которому мир должен поклоняться. И всякий, кто поставится нами на место Бога — государство ли, великий политик или любимый человек, родная земля или искусство — идол. И мы тогда — идолопоклонники». При явной влюблённости в личность Государя, Ивану Дронову удалось избежать соблазна такого «идолопоклонства». Для Дронова Александр III — Богопомазанный Русский Царь, то есть, прежде всего, герой веры, а уж затем руководитель государства и национальный лидер. Умение же послушествовать и служить помазаннику Божьему — христианское смирение, умение любить жертвенно любящего Россию — духовное благородство, и эти качества автора в полной мере «считываются» со страниц его замечательной книги, призывающей и научающей послушествовать, служить и любить.
«СИЛЬНЫЙ, ДЕРЖАВНЫЙ: Жизнь и царствование Александра III «- несомненный знак нового времени, знак приближения к духовному Иордану, за которым кончается наше брожение по пустыни. Иван Дронов — тот, кому дано жить в обновлённой России, и его труд — труд уже новый, уже «не рабский», по духу принадлежащий уже грядущему поколению обетованного Царства.
