 |
| Правая.Ru | Александр Елисеев | 28.02.2006 |
Конечно, речь не должна идти о тех законах, которые охраняют уголовный кодекс и конституция. Нам сейчас интересно поговорить о нарушении совершенно других, неписанных законов, которые положены в основу существования мира сего. Того самого мира, который возник после грехопадения Адама, бывшего страшной вселенской катастрофой. Скорее всего, именно ее академическая наука и имеет в виду, когда говорит о «Большом Взрыве». Его поспешили отождествить с Творением, но взрыв — он и есть взрыв, поэтому на самом деле тогда произошла страшная «авария», которая расколола и разорвала Вселенную, исказив ее первоначальный облик. (Об этом весьма убедительно и интересно пишет епископ Василий (Родзянко) в работе «Теория распада вселенной и вера Отцов».) Прежде наш мир находился в Раю, что и придавало ему реальную целостность. Здесь не было разделения на Центр и Периферию, точнее они существовали в некоем синтезе — каждая точка была и Центром, и Периферией. (Примерно также Плотин описывал соотношение Части и Целого.)
Но после Катастрофы все стало иным. Центр и Периферия оказались отчужденными друг от друга. Более того, они вступили в состоянии вражды. Центр отныне пытался поглотить Периферию, а она, в свою очередь, пыталась сама стать Центром. Из этого противоборства возникали великие государства, которые, несмотря на всю свою мощь, разрушались. Окраины, выстраиваемые вокруг Центра, сами становились Центрами — с тем, чтобы завтра уступить место новым Окраинам. В принципе, это было вполне естественное стремление к восстановлению утраченного единства. Оно, конечно, так и не восстанавливалось, но какое-то подобие, какой-то символизм все-таки возникал — пусть и на время.
Но то были государства традиционные, которые декларировали прямое, имперское господство. Они были основаны, прежде всего, на духовно-героическом величии, на военно-политическом могуществе. В своем роде каждая из древних империй была как бы маленькой копией утерянного Рая.
Однако в Новое Время, эпоху буржуазности, ситуация стала существенно меняться. В Западной Европе возник империализм колониального типа, который слишком большую роль отводил коммерческой прибыли. Причем сначала эти империи еще сохраняли некоторую преемственность от традиционных, но затем коммерческая составляющая стала всецело доминировать. Это произошло во второй половине XX века, когда были демонтированы европейские колониальные империи. Теперь их место заняла совершенно новая империя — США, которую правильнее было именовать квазиимперией. Она сплотила вокруг себя Запад и стала претендовать на роль мирового Центра, всецело повелевающего Периферией. Конечно, такие претенденты, как уже указывалось, были и ранее. Но они не стеснялись сообщать о своих амбициях, к тому же ставили на первый план именно политическое господство. США же стали первой по-настоящему коммерческой империей, которая прикрывает свои истинные мотивацией либерально-демократической риторикой. Теперь Центр не столько властвовал Периферией, сколько торговал ею. Идея Центра, Империи достигла, в рамках американизма, своего мощнейшего искажения.
Более того, стали возникать концепции господствующего «золотого миллиарда», который должен возникнуть на основе нынешних западных демократий. Здесь уже идея империи подверглась еще большему искажению и растворению. Хотя в настоящий момент у «золотомиллиардной» концепции довольно-таки туманное будущее. Внутри Запада усилились разногласия между США и Европой. Последняя, в определенном плане, является некоей периферией, пусть и наиболее близкой, США, что вызывает у нее желание дистанцироваться от Запада, стать чем-то вроде империи, только гуманитарной. Отсюда и некоторая солидарность с настоящей Периферией, странами третьего мира — например, по вопросу об Ираке.
Тем не менее, завтра (или послезавтра) идея золотого миллиарда может быть реализована — не обязательно нынешними западными странами и исключительно на западной почве. Важно, что актуальным остается и, судя по всему, будет оставаться само разделение на Центр и Периферию. (Возможно, оно, это разделение, даже лишится своего пространственно-географического измерения и будет основываться на доминировании крупных фирм-корпораций, подменяющих государства.) Причем, нынешние способы его преодоления становятся все более и более пародийными. Очевидно, что эта пародийность достигнет своего высшего пика тогда, когда все страны (или их большинство) будут объединены во всемирную квазиимперию под властью главного пародиста — лже-мессии — Антихриста.
Во всем этом раскладе весьма примечательна роль России, под которой мы, в данном случае, вовсе не имеем в виду одну лишь нынешнюю РФ. Разговор идет об исторической России, которая веками складывалась в грандиозную Империю. А вот она всегда, так или иначе, партизански нарушала законы этого мира и противоречила мировой логике, выпадая из нее — полностью или частично.
Для России всегда было характерно стремление ощутить себя и Центром, и Периферией, достичь их синтеза. Россия стремилась не столько поглотить Периферию, сколько придать ей центральный характер. Вот почему в Российской Империи так и не было четкого разделения на Метрополию и Колонии. Порой это наносило вред и самим русским, которые начинали поднимать окраины за свой счет. Это — иная крайность, которую в будущей Империи еще только предстоит одолеть.
Россия, конечно, вела экспансию, рассматривая многие страны как Периферию, которую нужно покорить. Да и присоединялись очень и очень обширные территории. Но вот чего не было, так это стремления покорить мир. Скорее наблюдалось желание самой стать особым миром, находящимся как бы и вне мира сего.
Россия, в отличие от других держав не борется за мировое господство, хотя у нее и появляются вполне реальные шансы его завоевать. И даже занимая доминирующее положение в посленаполеоновской Европе, она использовала его не для собственного укрепления и, тем более, обогащения, но в целях удержания Европы и всего мира от революции. Многими историософами отмечалось, что русский мессианизм часто носит, как это ни парадоксально, изоляционистский характер. Так, Московская Русь, ощущая себя Третьим Римом, стремилась не к одолению латинян или басурман, но к отличию от них (впрочем, наверное, это и было своеобразным, еще более действенным, одолением).
Можно сказать, что Россия строила Партизанскую Империю, чьей главной целью было уйти в Леса, сохранив себя от захватчиков. Эта Империя могла (причем весьма успешно) действовать и как регулярная армия, вступающая в маневренные схватки с другими странами за обладание Периферией. Ей было по силам осуществлять и победоносные рейды в самое сердце противника. Но свое собственное сердце она полагала в родимых лесах — там и хранила его, чем сохраняла весь мир. То есть «регулярный» характер Империи стоял на втором плане, а на первом находился характер «партизанский». Именно партизанским уходом в себя Россия преодолевала столь сильное различие между Центром и Периферией.
Причем само партизанство Россия рассматривала не как вещь для себя. Нет, у нашей Империи, как у партизанской «Малой Земли», была и «Большая Земля» — покинутое и утерянное Небесное Отечество, которое не знает трагического дуализма Центра и Периферии. Здесь и находится наше Главное Командование.
Отсюда, кстати, и такой, распространеннейший образ, как Китеж-Град. Это символ города, который предпочел опуститься на дно, уйти в охранительное сокрытие. Отсюда же и такая воля к партизанству в отечественных войнах.
Характерно, что в 1812-м и 1941−1945 годах имперское руководство поначалу испытывает некоторую настороженность в отношении партизан. Это связано с тем, что партизанский пласт находится в «имперской» почве глубже, чем «регулярный». Поэтому нужно время, чтобы его разглядеть, понять его государственнический и аристократический характер (последний ярче всего был воплощен в фигуре Дениса Давыдова — аристократа, воина и поэта, испытывавшего, кстати сказать, стойкую нелюбовь к прогрессистам). И Александр I, и Сталин сумели его увидеть.
В то же время русское партизанство может перейти в партизанщину — в том случае, если оно забывает о регулярном аспекте. Таковой партизанщиной были знаменитые крестьянские войны крепостной эпохи, которые отразили стремление каждого повстанца (крестьянина или казака) уйти в свой Лес, укрыться в собственной Периферии. Бунт против дворянства не ставил своей задачей ликвидировать Центр, он преследовал цель избавиться от его влияния, удалиться на Периферию, скрыться в ней полностью и безвозвратно. Отсюда и локальность Бунта, нежелание повстанцев уходить далеко за пределы своей округи. (Отсюда, кстати, и менее брутальные, но все равно достаточно партизанские поиски волшебного Беловодья, мистической, сокрытой страны.)
В 1917 году, после крушения Монархии, партизанщина приняла невиданные доселе размеры. Крестьянский бунт (а ведь даже и рабочие тогда были почти крестьянами) готов был достигнуть космических размеров. Тогда его энергией воспользовались большевики — сначала в целях построения всемирной красной империи, потом (при Сталине) — для строительства евразийского Союза ССР.
Ныне заметна иная крайность. Российская Федерация, сохраняясь как ядро возможной Империи, сосредоточилась на регулярном аспекте. Сегодня она стремится вписаться в мировую логику — стать, используя свой сырьевой комплекс, одним из секторов Запада, полноправным субъектом всемирного Центра. При этом ее маневрирование между разными силами (США, ЕС, Китаем) можно рассматривать как своеобразные регулярные сражения. Безусловно, данная политика лучше той, что проводилась в 90-е годы, когда наблюдалась одна сплошная капитуляция перед Западом. И на какой-то период времени она способна сохранить единство и целостность страны. Но на далекую перспективу регулярщина может и не сработать. Запад, скорее всего, не пустит Россию в свой Центр. Он ощущает ее отличность, несоответствие мировой логике. Для него она есть страна, которая не способна быть ни Центром, ни Периферией. Кстати, она также воспринимается и периферийными странами третьего мира.
Поэтому для Российской Федерации вернее всего вспомнить о своем партизанском начале. И в этом ей можно помочь еще одно русское государство — Белоруссия, Белая Русь. Как раз она сейчас и воплощает архетип Русского Партизанства, находясь в своеобразном тылу у Запада. Белая Русь не вступает в открытую, «регулярную» конфронтацию с ЕС и США, но и не желает встраиваться в их Центр. Она хранит свое сердце в родных белорусских лесах — там, где некогда бились с захватчиками ее отважные партизаны. Не случайно и вождя этой страны часто называют «Батькой», что как бы указывает на «повстанческую», партизанскую суть его правления. Наверное, такие же вот усатые председатели колхозов во время Великой Отечественной уходили в леса, выстраивая там целые партизанские республики, которые противостояли армадам тогдашней Единой Европы. Сегодня Белоруссия является воплощением исторической России, образцом для нашей Федерации. И если, не дай Бог, наша Московия распадется, то возможно отсюда и начнется новое собирание русских земель — уже под знаменем Белой Руси.
Но ничего еще не потеряно. Россия может выбрать путь Партизанской Империи, который соответствует пути Консервативной Революции. Последняя вовсе не есть Бунт, как это кажется некоторым экзальтированным «ультра». Это «Восстание», понимаемое как «Восстановление», новое воплощение вечных архетипов. Это и имел в виду Юлиус Эвола, когда писал: «Странная судьба слов: «революция"… происходит от re-volvere, субстантива, который выражает движение, возвращающее к началу, к корням. Поэтому для победы над современным миром именно из этого начала и следует черпать «революционную» и «обновляющую» силу…».
