 |
| Православный Санкт-Петербург | Константин Ерофеев | 22.02.2006 |
И вот двадцать лет спустя раздался пере- звон — к нам едет Воланд! С рекламных роликов, растяжек, со страниц глянцевых журналов полыхнули в лицо алое пламя и две золотые литеры «М». По всем каналам телевизионные мудрецы настоятельно рекомендовали обратить внимание на самое громкое событие уходящего года. Но и без назойливых напоминаний мы считали дни до премьеры.
Впечатления от увиденного не заставили взяться за перо разве что ленивого. Многочисленные рецензенты недоумевали: гремучая смесь детектива, мистики и эротики не привела к победному результату! Внушительный актерский состав, спецэффекты бюджетом в пять миллионов долларов не предотвратили всеобщего разочарования! На Владимира Бортко посыпались обвинения в том, что он не смог преподнести публике столь гениальный «исходный материал».
Мы же не сомневаемся в том, что успех не мог быть достигнут ни при каких условиях. И дело здесь не в таинственном роке, пятнадцать лет не позволявшем многим съемочным группам завершить работу. Секрет провала кроется в самом романе.
Фильм сняли старательно, дословно озвучивая диалоги героев, повторяли каждую описанную автором складку на их одеждах… Тем самым тайное сделали явным.
Роман перенасыщен оккультной символикой. Автор предстал перед читателем знатоком мистических обрядов, тайных знаний и философских учений, ересей и суеверий. К христианству Булгаков, давно отказавшийся от Православия, испытывал пренебрежение. Как и многие пустосвяты, он стремится осовременить евангельские события, сообщить читателям собственную их версию. Ортодоксальный взгляд на Евангелие отброшен. Переиначены на языческий манер имена Спасителя и Его апостола. А мы помним, что имя несет и духовную нагрузку.
Бродячий философ Иешуа не вездесущ. Ему под силу лишь несложные психологические фокусы вроде определения желания Пилата погладить свою собаку. Он и не всеведущ: философские построения Иешуа убоги и беспомощны. Железная аргументация Пилата ставит его в тупик. Иешуа не благ, его доброта наивна и неглубока. Он лишь именует каждого встречного «добрым человеком», но ничего не совершает во имя доброты и человеколюбия. И уж ни в коем случае нельзя представить Иешуа жертвующим своей жизнью ради ближнего. Наоборот, цепляясь за жизнь, он вымаливает у прокуратора пощаду. «А ты бы меня отпустил, игемон, — неожиданно попросил арестант, и голос его стал тревожен…»
Как не похож жалкий бродяга на нашего Спасителя! Под стать Иешуа и его ученик, которого философ безжалостно выдает Пилату. О записях Левия Матвея на пергаменте из козлиной (!) кожи Иешуа отзывается с сомнением. «Нет, нет, игемон, — весь напрягаясь в желании убедить, говорил арестованный, — ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там записано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты ради бога свой пергамент!». Но и сам «учитель» ничего не проповедует. Его диалоги с Пилатом весьма путаны и прозаичны, напоминая безплодные мудрования советских интеллигентов на кухнях. Он не Христос, Который учит и литургисает до последнего вздоха на кресте. Весьма критические замечания Иешуа о записях Левия позволяют Булгакову сделать вывод даже не о спорности, но о подложности Писания.
Центральной фигурой романа является Воланд. Известно, что многочисленные комментаторы назвали роман «Евангелием от Воланда». Сам автор судорожно перебирал названия основного труда своей жизни — «Сатана», «Черный богослов», «Он появился», «Подкова иностранца», «Консультант с копытом». Последнее было мило сердцу Булгакова, он оставлял его вплоть до окончательной редакции романа.
Как справедливо замечено, главная цель сатаны уверить окружающих, что его не существует. Но это для начинающих грешников, лишь вступающих на скользкую тропу. А грешников в «законе», закоренелых и самовлюбленных, «консультант» настойчиво уверяет в своем существовании. Для этого предъявляются все, в том числе и «последние», доказательства. «Но умоляю вас на прощанье, поверьте хоть в то, что дьявол существует!.. Имейте в виду, что на это существует седьмое доказательство, и уж самое надежное! И вам оно сейчас будет предъявлено». Доказав же свое существование, предстает всемогущим властителем, жестко навязывающим свою волю. Преждевременно и нераскаянно по вине «консультанта» уходят из жизни главные герои романа. Наигравшись их трагедией, выпив души, Воланд распоряжается их судьбой, даруя в конце некий «покой». Но не окажется ли покой — обманом? Что ожидает героев в конце «лунной дорожки»?
Достойных соперников у Воланда в романе нет. По мере повествования все громче раздаются славословия в честь мессира его новоявленных адептов — Мастера и Маргариты. Наказаны посмевшие спорить с сатаной местечковый философ Берлиоз и бездарный поэт-энтузиаст Бездомный.
Оторванные головы, трупы, заключенные в больницы и психушки люди, погромы и мошенничества — все это вызывает восхищение Булгакова. И как часто читатель вслед за Михаилом Афанасьевичем восклицает: «Так им и надо!» Думаю, что здесь автор угадал «музыку» времени. Герои романа — «человеческий материал», «винтики», над которыми можно безнаказанно творить любые эксперименты. И уже только поэтому я не отнесу роман к русской классической литературе.
Немало комментаторов романа видят в нем утверждение дуалистических принципов о равноценности Добра и Зла, их тесной взаимосвязи и взаимообусловленности. Что ж, дуализм был не новостью для современников Булгакова, а тем более его идейных предшественников. В частности, для Дмитрия Мережковского с его идеей «двойной бездны»: «Небо — вверху, небо — внизу, звезды — вверху, звезды — внизу. Все, что вверху, все и внизу…»
Роман глубоко личен для больного Булгакова. Авторская грусть и безысходность разлиты на его страницах. Даже любовь мрачна — какая-то пагубная страсть. Впрочем, в романе есть и юмор. Блестящими «гэгами» насыщены похождения черного кота. Остро, со знанием дела, подмечены типажи московских обывателей.
Что ж, вспомнив еще раз булгаковский роман, вспомним и совет мудрого царя Екклесиаста. «И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость; и узнал, что и это — томление духа. Потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь».
