 |
| Православный Санкт-Петербург | Владислав Кириллов | 21.02.2006 |
— Да, здравствуйте… Конечно, узнал… Нет, мера наказания вашему сыну еще не определена, и я не могу сейчас ничего сказать. Разумеется, суд учтет его раскаяние. Не волнуйтесь так — вы уже сделали все, что в ваших силах: молились за него, уговорили его прийти с повинной… Положитесь теперь на волю Божию: думаю, Господь ваши слезы не забудет…
Владислав Петрович выключил телефон, вздохнул:
— Вот видите, что в жизни случается… Это звонила мать одного преступника. Представьте себе: она женщина верующая, православная, а ее сын церковь обокрал. А ведь мать молилась за него каждый день! Когда узнала, что он натворил, уговорила прийти его в милицию с повинной, показать, где спрятано украденное. И он пожалел мать, раскаялся в содеянном, помог следствию…
— А что же он украл? Расскажите поподробнее об этом деле!
И В.П. Кириллов, начальник 9-го отдела оперативно-розыскной части N3 — отдела, занятого раскрытием преступлений, связанных с хищением культурно-исторических ценностей, — рассказал нам такую историю:
— Это случилось 1 сентября. Двое питерских молодых людей решили провести выходные в псковской деревушке под названием Хредино. Приехали, подышали деревенским воздухом, под вечер решили выпить. Выпили немного и, как сказал потом один из них, захотелось им «какой-то экзотики». Там в деревне стоит храм во имя свв. Фрола и Лавра, — вот на его-то колокольню они и полезли за экзотикой. Пьянствуя на колокольне, друзья вдруг заметили, что крыша в церкви прохудилась и сквозь нее можно попасть в храм. Они не упустили возможность. Ну, а если уж забрались в церковь, то не уходить же обратно с пустыми руками! Прихватили с собой три современные иконы софринской работы, напрестольное Евангелие в серебряном окладе, серебряный напрестольный крест, медный посеребренный крест, вышибли окно и выбрались наружу… Видите, как один грех влечет следом другой, больший: началось с пьянства, пьянство навело на мысль о кощунстве, — ведь пить водку в церкви, пусть даже и на колокольне — это самое настоящее кощунство; а там дело дошло и до кражи святынь… И это еще не все… Не хочется рассказывать, но что было, то было: одному из воров мало показалось всего совершенного, он еще и — язык не поворачивается! — нагадил в церкви… Мерзко все это вспоминать… И тем удивительней, что у второго преступника все-таки заговорила совесть! Мы знали, кто именно совершил кражу, но они прятались от милиции… Сначала мы пытались самостоятельно найти похищенное, но потом было принято другое решение: переговорили с мамой одного из парней — той самой, верующей женщиной, — и попросили ее повлиять на сына. И она сумела найти дорогу к его душе… Вскоре эта женщина позвонила мне на мобильник и сказала, что переговорила с сыном и что он покаялся. Парень во всем признался, приготовился к тому, что придется отвечать за содеянное: сам побрил себе голову, собрал мешочек с продуктами и одеждой… А главное — он привел нас на место, где было спрятано украденное. Там, правда, выяснилось, что Евангелие украли еще раз — унесли из воровского тайника и перепрятали на острове возле Приозерска. Нам пришлось ездить на этот остров, целый день искать пропажу… Но все-таки нашли.
— Владислав Петрович, какова была ценность украденного Евангелия и креста? Я понимаю, что в этом преступлении страшен не столько факт кражи, сколько скотское, поистине сатанинское отношение к нашим святыням… Но ведь суд будет оценивать именно материальный ущерб?
— Да! В этом-то и заключается наша беда: кража икон — это надругательство над святыней, а для Уголовного кодекса понятие «святыня» не существует, есть только понятие «особая культурная и историческая ценность», которую устанавливают на основании субъективного мнения эксперта. Что касается псковского Евангелия и напрестольного креста, то эти вещи, несомненно, дорогие: изготовлены в XIX веке и трудились над ними именитые мастера, — я перерыл соответствующие справочники и нашел там клейма обоих художников, — стало быть, создавали их не безвестные кустари-самоучки. Что же до конкретной стоимости, то тут я ничего сказать не берусь, да и не хочу… Мне вспоминается, как однажды у известного петербургского батюшки похитили найденную им в лесном скиту икону Воскресения Господня. Это отдельная — и очень интересная — история, как пришла к нему эта икона… Замечательный, исполненный благодати образ: верующему человеку эта печать благодати была видна сразу. И вот эту икону (и с нею еще несколько образов) украли. Чтобы определить ценность похищенного, обратились к специалистам из Русского музея. Это очень хорошие, квалифицированные эксперты, настоящие асы своего дела, но и они рассматривали пропажу со светской, нецерковной точки зрения. И вышло, что ценность похищенного не так уж велика: «Икона представляет определенную культурную и историческую ценность, но она неоднократно подвергалась реставрации, а потому особой ценностью признана быть не может». Стало быть, и безпокоиться особенно не стоит.
В нашем уголовном законодательстве есть статья 164 — «Хищение предметов, представляющих особую ценность». Данная статья предполагает наказание от шести лет до восьми лет за кражу и от восьми до пятнадцати за уничтожение. Но тут-то и заключена загвоздка: что значит «особая ценность»? Законодатель этого не определяет, — определение отдается на откуп экспертам. А эксперты все до одного — светские люди и практически не оперируют такими понятиями, как «духовная ценность». И выходит, что среди всех икон, хранящихся в петербургских храмах, в графу «особая ценность» попадают единицы. Таким образом, кража иконы из храма расценивается по статье 158 «Кража из нежилого помещения», — а там наказание от нуля до пяти лет. Как правило, похититель получат половину срока — года два, и дай Бог, чтобы он хотя бы год из этих двух отсидел.
— То есть преступление остается безнаказанным?
— Скажем точнее: преступник не наказывается должным образом. Вор идет на дело с легким сердцем: он знает, что если повезет, то ему достанется большой куш, а при неудаче отделается, в худшем случае, незначительным сроком лишения свободы.
— А ведь, наверное, в царской России законодательство относилось к таким преступлениям иначе?
— Несомненно: тогдашние уголовные уложения рассматривали целый блок преступлений в отношении веры, и весьма серьезно карали их… Да, сейчас у нас Церковь отделена от государства, но вот ведь какая вещь получается: в современной России около 80% процентов населения в той или иной мере считают себя православными. Не будем сейчас обсуждать, как глубока их вера: достаточно того, что они, осознавая себя русскими, не отделяют себя от Православия, числят его среди своих насущных ценностей. Кражи икон наносят ущерб всем этим людям, а государство никак не защищает их от этого ущерба. Налицо тяжелая дискриминация 80% населения страны. Так почему бы не решить на законодательном уровне, чтобы экспертиза украденных икон велась не только светскими специалистами, но и экспертами, представленными Русской Православной Церковью?
— Владислав Петрович, что же за люди воруют иконы? Мне приходилось слышать, что этим занимаются главным образом бомжи…
— Нет, это далеко не так! Ни в коем случае! Бомжи могут стянуть медный подсвечник, приняв его за золотой, могут оторвать, отпилить, откусить кусачками какую-то деталь иконостаса — опять же, приняв ее за драгоценность… Серьезные кражи совершаются людьми, специально подготовленными. Это не простая операция. Где-нибудь, в городе N сидит заказчик, который находит посредника, живущего в городе Х, и тот, в свою очередь, ищет исполнителя, для чего едет в город Z. Исполнители отправляются в город Y, там проводят разведку на местности: находят нужный храм, изучают слабые места его охранной системы, ищут пути отхода, подготавливают необходимые инструменты… Иногда эту работы проводят специальные разведчики: они ходят по храмам и берут на свой учет все, что представляет ценность. Подходит такой человек к старушке в церкви: «А что, бабушка, эта икона-то, поди, старинная?» — «Да, сынок, я еще девчонкой перед ней молилась, и тогда она старой считалась!» Вот уже собрана первичная информация… Могут сфотографировать икону. Составляется каталог, по нему ищется заказчик… И сами исполнители — это люди, как правило, весьма подготовленные. Вспоминаю один случай, когда преступники шли на дело, имея запасную одежду и обувь: после выхода из храма они тотчас переоделись, а старую одежду сожгли. Когда уезжали на машине, впереди них ехал разведчик и по мобильнику докладывал, нет ли на пути постов милиции. Иконы у них были спрятаны в особом тайнике в автомобиле… Словом, это были настоящие профессионалы своего дела. А как они могли отточить свой профессионализм? Дело в том, что в этой области, как нигде, высок процент рецидива. Человек совершает кражу, садится на свои год-два, и в тюрьме, в разговорах с «коллегами», проводит анализ своих ошибок с тем, чтобы больше их не повторять. И так несколько раз… А ведь современное уголовно-процессуальное законодательство практически не рассматривает такое понятие, как «рецидив"…
— Если вернуться к началу нашего разговора: какое наказание получат молодые люди, ограбившие деревенский храм в Псковской области?
— Не могу знать. Это решит суд. Против них возбудили 164-ю статью, но опять-таки — признают ли похищенное особой исторической ценностью? Видимо, к покаявшемуся пареньку будет проявлено снисхождение, хотя, по-моему, он должен ощутить тяжесть содеянного: кража вообще — тяжкий грех, а связанная с осквернением храма, — вдвойне. Недавно был у меня разговор с одним человеком… Он рассказывал: «У нас в деревне две церкви стояли — обе недействующие. Мы мальчишками бегали туда из любопытства. Так вот, те, кто в этих церквах вел себя недостойно, кощунственно — ни один не дожил до старости. Все кончили очень плохо».
— Владислав Петрович, что вы посоветуете нашим батюшкам? Как им уберечь свои храмы от воров?
— Лучше укреплять храмы. На окна ставить прочные решетки, не боясь, что они разрушат красоту интерьера (решетки эти можно сделать фигурными, художественными). На двери ставить сигнализацию — очень хорош бывает корабельный ревун, который, если сработает, то поднимает на ноги всю деревню или квартал в городе. Известно, что, услышав его рев, преступники сразу убегают, не успев ничего с собой прихватить. Во время службы кто-то из служителей храма должен следить за прихожанами, в особенности за незнакомыми. Лучше бы заранее запастись фотографиями всех храмовых икон и какими-то данными о степени их ценности. Подобный каталог храмовых икон мы сейчас пытаемся сделать в Князь-Владимирском соборе в сотрудничестве с о. Владимиром Сорокиным…
— И последний вопрос: Владислав Петрович, вы верующий человек?
— Да. Кроме того, иконопись интересовала меня давно — еще задолго до моего крещения. В юности сам для себя копировал известные иконы, даже хотел поступить в иконописные мастерские при Троице-Сергиевской Лавре… Но потом узнал, что для этого нужно выйти из комсомола, — и отказался от такого решения. Я рассудил так: вступая в ВЛКСМ, я ведь давал какие-то клятвы, а теперь, выходит, придется от них отказаться? Хорошо ли начинать новое дело — пусть даже святое, с клятвопреступления?
Вопросы задавал Алексей БАКУЛИН
http://www.piter.orthodoxy.ru/pspb/n170/ta018.htm
