Проблемы послевоенного развития мира в консервативно-либеральной публицистике И.А.Ильина

Доклад на VII Международных Ильинских научно-богословских чтениях (Екатеринбург, 27−28 апреля)

Важным положением консерватизма мыслителя была ориентация на лучшие дореволюционные традиции и отказ от заимствования идей, программ, теорий на западе. Иван Александрович писал: «Мы отвергаем безбожие, интернационализм, бесчестие и всякую социализацию. Мы в этом цельны, последовательны и непримиримы. Но мы не ограничиваемся этим опровержением. Пусть окончится революция, Пусть рассеется воинствующее безбожие. Пусть исчезнет насилие и кривда. Все это необходимо. Но этого мало! Все это только начало восстановления нашей чудесной родины, России. Настоящая работа, настоящее творчество начнется лишь после этого… Для этого необходимы положительные, творческие идеи. Такие идеи не заимствуются; они родятся изнутри, в душе верующей, совестной и патриотической. Такие идеи могут быть выдвинуты только русскими; иностранцы не любят Россию, не знают ее, не живут ее интересом. То, что им подходяще, может оказаться для нас вредным и гибельным… Только русские люди — верующие, совестные и патриотические, могут выдвинуть творческую патриотическую идею. Для этого мы должны прежде всего — укорениться в Боге и затем — принять сердцем и волею историческую Россию, какова она была и какою она стала, во всем ее своеобразии…» [1; С.496−497].

Размышляя о том, какой должна стать будущая Россия, Иван Александрович отмечал, что революции, случившиеся с нашей страной в XX веке должны быть осмыслены с помощью христианской методологии. Это важно для того, чтобы в дальнейшем не допускать создания утопичных планов: «Не для того, чтобы выдумать неосуществимый идеал, „утопию“ или „идиллию“; не для того, чтобы создать неосуществимую мечту или выдвинуть ряд внутренне-нечестивых демагогических „требований“. Но для того, чтобы сочетать трезвый политический реализм с духом Христова учения» [1; С.497]. Таким образом, создание сильной и духовно цветущей России требует переосмысливания прошедшей истории. Иван Александрович выделил следующие уроки революции: 1) безбожие разлагает в душе священные основы жизни: веру, совесть, правосознание, чувство ответственности, чувство ранга, справедливость и дисциплину; 2) материализм обессмысливает, опустошает жизнь, которая не сводится только к чреву и похоти; 3) на ненависти и зависти невозможно построить ни культуры, ни хозяйства, так как можно только созидать на основе любви к Богу, доверии, братстве граждан и классовой солидарности; 4) Ильин выделял принцип классовой солидарности как важнейший принцип функционирования государства в противовес марксисткой теории классовой борьбы: «Общественный класс имеет смысл и жизнь как живая часть народно-государственного организма. Различные классы нуждаются друг в друге и восполняют друг друга. Они должны ценить друг друга и сотрудничать. Диктатура одного класса (все равно какого!) разваливает всю народную жизнь: восставший и посягающий класс погубит государственное единение, обессилит страну и сам будет порабощен своими вожаками» [1; С.499]. Классовая борьба представляет собой откровенную гражданскую войну. Кроме гибели государства и больших жертв она не приносит ничего хорошего. Ильин был прав утверждая, что если в стране начинают править интернационалисты, то об исторических интересах народа нужно сразу забыть: «… они не захотят и не сумеют блюсти исторические интересы народа. Порабощенный народ станет средством для чуждых ему интересов. Он будет разорен и обессилен, а в последний час предан на поток и разграбление воинственным соседям» [1; С.500]. Деятельность Троцкого, Бухарина, Радека, Зиновьева, Каменева и др. служит тому ярким примером. 5) Революция 1917 г. стала для Ильина подтверждением того, что среди народа был крайне низок уровень политической культуры и правосознания. Вина за это, кончено лежала на монархии, которая на протяжении веков мало уделяла образованию народа, и в том числе правовому воспитанию. Одну из опасностей революции Ильин видел в том, что она научает людей пренебрежению праву и закону: «Народ, не уважающий права и закона, — потеряет все свои права и будет порабощен» [1; С.499].

Критика советского тоталитарного строя, стремящегося распространить свое влияние на другие страны, была одной из главных тем послевоенных публикаций Ивана Александровича. В статье «Америка и Европа» он отметил важную тенденцию мировой политики — глобализацию: «За последние десятилетия произошло много такого, что и донесло главную истину до совести всего человечества, или, по крайней мере, до влиятельных политиков всех государств, а именно: человеческий мир — это единый организм» [1; С.13]. То, что мир стал единым, взаимосвязанным организмом, ощущается, прежде всего, по мнению Ильина, в области экономики, транспорта и связи: «…экономически он стал единым: единством самостоятельно хозяйствующих, конкурирующих и снабжающих друг друга народов. Ведущим в мире является то государство, которое, благодаря транспорту и связи имеет быстрый доступ в самые дальние регионы мира. В XX веке человек научился эффективно преодолевать расстояния благодаря самолетам и радио. Мыслитель полагал, что процесс глобализации пока еще не так отчетливо просматривается в области духовной культуры, которая повсюду остается свободной и развивается самостоятельно и самобытно.

Тесные экономические связи, необходимость бесперебойной поставки сырья приводит к необходимости мирного и полного взаимопонимания в организации мира: «… делиться друг с другом сырьем; позволять друг другу пользоваться дорогами (океаном, реками, воздухом, железнодорожным транспортом) и обеспечивать перевозки. Необходимо общаться друг с другом, учитывать взаимные правовые притязания, заключать и соблюдать договоры… И тот, кому достанется ведущая роль в экономике („гегемония“), должен в величайшей степени разумно и прозорливо включаться в мировой организм, защищать и поддерживать его равновесие. Атомная бомба — угроза миру и одновременно предостережение ему: народы стоят вместе и падают вместе. Опасность грозит культуре в целом: все должны или очень много выиграть или очень много потерять. Мир — взаимосвязанный организм» [1; С.14].

Для Ивана Александровича было очевидно, что во второй половине XX века экономическая гегемония будет принадлежать Соединенным Штатам Америки. После участия в двух мировых войнах Америка сказочно обогатилась. Нельзя оспаривать и тот факт, что, обладая самым мощным экономическим потенциалом в мире, США будут претендовать на мировое политическое лидерство. В этой связи Ивана Александровича интересовал ответ на следующие вопросы: что принесет глобализация России, какова будет стратегия Запада в отношении СССР в условиях глобализации? Реальность послевоенного мира состояла в том, что в нем существовали две мировые державы, одна из которых обладала до 1949 года монополией на применение атомного оружия. Мыслитель предрекал серьезное противостояние между двумя державами. Американцам будет далеко не безразлично, каких экономических и политических конкурентов выставит Азия и Европа: «Им не все „равно“, буду для них свободны морские пути и станет ли надежным воздушный транспорт, Они не забудут о том, что всякая будущая война вновь может перерасти в мировую, и их городам, от Нью-Йорка до Сан-Франциско и от Чикаго до Нового Орлеана, всей их промышленности будут угрожать атомные бомбы. Они не упустят из виду, что возможный экономический конкурент, который стремится бурными темпами построить свою промышленность, обладает территорией в 22 млн. км кв. км, так что его восточные границы открывают ему Тихий океан… В США также не смогут не увидеть, что этот возможный конкурент и в будущем станет исповедовать странную тоталитарную и антибуржуазную идею, которую он очень ловко проповедует и которой помогает революционными методами». Иван Александрович призывал США не устраняться и не уклоняться от собственных интересов в европейских и азиатских делах, активно противодействовать расширению сферы влияния коммунистической идеологии в мире: «Европа кончается ныне во Владивостоке; а Азия начинается ныне в Берлине и Белграде. Здесь нет искусственных границ; здесь есть единая проблематика. Ибо мир стал единым организмом». Поэтому американские войска должны оставаться в Западной Европе из соображений мирового порядка и мирового равновесия. Таким образом, оплотом демократии и свободного мира в послевоенном мире для Ильина оставались США.

Консервативно-либеральные взгляды Ивана Александровича проявлялись в том, что он был сторонником свободы личности и западноевропейской демократии. Разоблачению большевистской демократии посвящена его статья 1946 года «Борьба за демократию». Большевики во главе с Лениным отрицали и высмеивали буржуазную демократию. Ленин понимал под новой советской демократией диктатуру пролетариата. В 1936 году с СССР появилась новая конституция. В ней Советское государство превозносилось как олицетворение истинной демократии. После победы над фашизмом советское государство стало распространять коммунистическую идеологию в освобожденных странах Восточной Европы. Под предлогом искоренения остатков фашизма, в странах «народной демократии» по образцу сталинской России стали проводиться массовые репрессии против антикоммунистических элементов, запрещались оппозиционные коммунистам политически партии и средства массовой информации. Известия, поступающие из Болгарии, Венгрии, Польши, свидетельствовали о политическом терроре. Ильин упоминает о политике ультиматума, который предъявил Ворошилов руководству Венгрии, что не допустить победы на выборах помещичьей партии. Он потребовал предоставить коммунистической и социалистической партиям большинство голосов в парламенте. Политика Сталина по советизации Европы позволила Ильину сделать вывод, что Европа превратилась в настоящее поле битвы между истинной западноевропейской и новой восточноевропейской демократией. Для Ильина были очевидны недостатки западноевропейской демократии, но по сравнению с ними советская демократия с ее нарушениями, различается как небо и земля. Оценивая сталинскую демократию, он писал: «Восточная демократия» есть не что иное, как тоталитарная классовая диктатура с монополией коммунистической партии".

Мыслитель дал в статье свое понимание демократии: «Для нас демократия прежде всего означает свободу — свободу мысли, свободу образования партий, свободу голосования; а затем — тайное голосование, которое будет лояльно проведено, безо всякого давления, и конечный результат которого не будет известен заранее. Демократические выборы протекают как органичный свободный процесс политической дифференциации и консолидации. Здесь никому не дано приказывать, никому не дано угрожать «гражданской войной» или «кровавой резней"… Здесь противоестественно и просто невозможно авторитарно предписанное распределение ролей. Там, где все это имеет место, нет никакой демократии; там есть партийный террор, диктатура, принуждение и тоталитарная политика».

Продолжая разъяснять швейцарским читателям сущность советской политической системы, Иван Александрович посвятил одну из статей функционированию выборной системы в советском государстве. Он отмечал: «Было необыкновенно поучительно изо дня в день наблюдать по советским газетам подготовку к этим выборам. Вся политическая машина тоталитарного государственного строя так ясно проступила, что было лишь жаль, что нельзя прямо показать всем эту картину». Мыслитель сделал вывод о том, что советская пропаганда, стремящаяся внушить всему миру миф о советской демократии как о политическом прорыве, не должна обмануть внешний мир: «Ибо эта мнимая активность народа была настоятельна приказана, вызвана и организована сверху; политическая машина во всей стране должна была быть запущена монополистической партией, проникнуть всюду, охватить и сделать подход к избирательным урнам обязательным для всех». Цель сталинской демократии состояла для Ильина в том, чтобы заставить большие массы народа маршировать в единственном разрешенном принудительном направлении и представить этот марш добровольным. Мыслитель отдавал должное Сталину как блестящему организатору и режиссеру сделавшему гигантскую инсценировку полностью отсутствующей свободы. Он подробно показывает механизм выборной советской системы. В СССР как тоталитарном государстве существовала одна единственная партия — коммунистическая. Кандидаты могли выдвигаться только от признанных коммунистической властью организаций. В предвыборной большевистской агитации должны были участвовать все партийные и все крестьянские коллективы. Этим они должны были доказывать свою политическую лояльность. Поэтому, не является чем-то неожиданным то, что в качестве кандидатов выдвигались сплошь опытные государственные и партийные бюрократы. Таким образом, сделал вывод Ильин, в тоталитарном государстве для самостоятельных и свободолюбивых элементов безопаснее не высовываться.

Усиление влияния коммунистических партий в странах Запада тревожило Ивана Александровича. В статье «Тактика мирового коммунизма» (1946 г.) он отмечает, что коммунисты в этих странах поменяли свою тактику. Они отошли от резких заявлений о необходимости осуществления пролетарской революции, уничтожения эксплуататорских классов, немедленного установления диктатуры пролетариата. Коммунисты в странах Запада почти повсюду говорят как умеренные политики. Так лидер итальянской компартии Тольятти, возглавлявший 1 700 000 коммунистов, выступал сдержанно и кротко. Ильин старался ответить на вопрос том: чтобы это значило? Как человек прекрасно разбирающийся во всех хитростях коммунистических властей, он писал: «Новая тактика коммунистов во всех странах едина: требуется свести программу до буржуазно-приемлемого минимума, замаскировать максимальную программу революционного социализма, пока что никого не пугать, всех успокоить и всех поймать на удочку, повсюду создать широкий «единый фронт», добиться большинства голосов, скрытно занять сильнейшие и важнейшие позиции и лишь тогда установить настоящую тоталитарную и социалистическую «демократию».

Тактика коммунистов в странах Запада состояла в следующем: во-первых, провести унификацию социалистических стремлений во всех странах, во-вторых, преодолеть раскол в социалистически мыслящей части народа. Несогласные с программой коммунистов рабочие организации следует разложить и ассимилировать. Иван Александрович правильно призывал и предостерегал не верить коммунистам. Он был их стойким противником: «Нельзя предаваться иллюзиям относительно коммунистов по поводу якобы наступившего у них „отрезвления“. Принципиально коммунисты своей программы не меняют. Их мнимая „эволюция“ затрагивает лишь их тактику». Хотя после войны Коминтерн уже не существовал, Ильин полагал, что тайный мировой центр коммунистического движения анонимно продолжает работу по подготовке мировой революции. Он приводит в пример Югославию, руководимую И.Б. Тито, которая, несмотря на определенное отдаление от Кремля, демонстрирует характерное для социалистических стран развитие: «…этот явный, в чистом виде тоталитаризм, это преследование духовенства всех конфессий, это социалистическое законодательство и т. д.».

Иван Александрович сделал вывод о том, что после второй мировой войны тактика коммунистов переменилась. Они уже не предаются оптимистическим иллюзиям, как в 1917—1929 гг., что достаточно одного хорошего толчка, чтобы мир стал коммунистическим. Мировой коммунистический центр не рассчитывает ни на скорую победоносную коммунистическую мировую революцию, ни на мировую войну. Коммунисты настроены на долгую, выносливую и тайную войну. Новая тактика коммунистов, руководимых, как и прежде из одного центра, предполагала создание широкого фронта с участием западноевропейских социал-демократов. С их помощью коммунисты хотели придти к власти. В статье «Отношения между левыми партиями» (1946 г.) Ильин делает вывод о провале планов коммунистов по захвату власти в Западной Европе: «Европейская социал-демократия в целом проявляет стремление к тому, чтобы придерживаться своих прежних позиций, идти собственным путем и не соединяться с коммунистической партией. То есть инициатива так называемого «слияния» исходит не из рядов социал-демократии, а из коммунистической партии. Социал-демократов почти повсеместно осаждают и преследуют своими домогательствами коммунисты; почти повсеместно их ответ гласит «нет» [1; С.51]. В статье приводятся примеры западноевропейских социал-демократических партий — немецкой и английской, как и прежде придерживающихся политических основ западной демократии и ни в малейшей степени не доверяющих лояльности своих коммунистических партий. Ильин делает вывод, что в целом западноевропейская демократия продолжает все еще верить в совместимость свободы и социализма.

В своих публикациях Иван Александрович старался предостеречь европейцев, что ожидает их в случае реализации плана советизации Европы. Им важно «… вполне зримо и последовательно представить себе эту жизнь в тотальном государстве…». В статье «Правда о коммунизме» (1947 г.) есть такие строки: «Наше поколение испытало на себе коммунизм в его ренальном обличье… Имеющий очи, да увидит; имеющий уши, да услышит» [1; С.175]. К числу статей, также посвященных этой теме, относится публикация 1946 года «Что мы отвергаем». Участи жителей, в случае прихода коммунистов к власти не позавидуешь. Она будет несчастна. Эта статья демонстрирует нам стойкие антикоммунистические взгляды мыслителя. Коммунизм не несет с собой никакого братства и освобождения. Напротив, он доводит классовую борьбу до пика последнего ожесточения.

Тоталитарное государство, во главе которого стоит меньшинство из полуинтеллигенции и люмпен-пролетариев, т. е. политических авантюристов старается охватить, поставить под свой контроль всю жизнь людей. Коммунизм означал для Ивана Александровича диктатуру насилия меньшинства: «Коммунистическое государство — классически совершенный пример тоталитарного государства. Оно — властитель, который распоряжается всем, всем управляет и исключает всякую самодеятельность в стране. Свобода, личная инициатива, независимое мнение, свободное голосование, свободная печать и свободная культура — категорически и окончательно подавлены. Человек так несвободен, как не было нигде и никогда» [1; С.177]. Истоки коммунизма он видел в трудах Платона, Кампанеллы и Томаса Мора.

Вездесущий государственный контроль начинается с жилья. Жилищные управления определяют, кто, где и с кем должен жить человек. Обобществлена и торговля. Продовольствие, одежда, мебель, книги распределяются по карточкам. В советском государстве земля также не является собственностью крестьян. Она была сначала насильственно экспроприирована, а затем и национализирована. Небольшим участком приусадебной земли крестьянин пользуется, как потребитель.

Тоталитарный контроль государства распространяется и на средства массовой информации. В СССР нет ни свободных газет, ни свободного радио, ни свободных типографий и издательств. Свободы слова также не существовало, так как существовала монополия власти на средства массовой информации. Публично высказываться можно было лишь по тем вопросам, которые были разрешены советской властью: «… господствует партийная монополия, Свободного общественного мнения больше нет. Становится опасным для жизни — мыслить, говорить, хотеть и поступать иначе» [1; С.29]. Тоталитарный строй не оставляет человеку выбора и в выборе работы. Так как частный сектор уничтожен, человеку оставалась одна возможность — наемная государственная служба. Тоталитарное государство не может существовать без взаимного подслушивания и стукачества.

Иван Александрович сделал правильный вывод, что тоталитарное общество представляет собой «… окостенение жизни, исключение личного инстинкта самосохранения, парализацию здорового инстинкта в человеке».

В этой статье ярко выраженная суть консервативно-либерального мировоззрения Ивана Александровича, которая была одинаково враждебна, как левому, так и правому радикализму: «На самом деле человек призван быть самостоятельным, должен сам любить, хотеть, размышлять и творить. Государство — не машина, поглощающая все, а свободная общность самостоятельных людей. Лишение их свободы и самостоятельности обесчестить человека».

Как либеральный консерватор Ильин придавал большое значение защите свободы личности и свободе печати. Его статья «О свободе печати» вышла в 1947 году. В ней он писал: «Нам надо… поднять свой голос и взять под защиту свободную индивидуальность. Ибо человек без свободы более не человек; он — жертва чужого насилия, орудие чужой воли, лишенный прав объект, крепостной государства — или раб. Человеку нужна свобода, как легким воздух, как телу пространство, как сердцу молитва» [1; С.203]. Считая свободу печати неотъемлемым правом человека, необходимым средством для выражения самостоятельного мышления, Ильин в то же время предостерегал об опасностях злоупотребления свободой. Так она не означала для него освобождения от совести. Свобода печати не должна была означать свободу для разнузданности и мерзости. Таким образом, для печати необходима нравственная цензура.

Тему свободы в публицистике Ивана Александровича продолжает его статья «Социально или социалистически?», опубликованная в апреле 1947 году под псевдонимом Петер Юст. В ней мыслитель так пишет о свободе: «… мы ценим свободу, защищаем ее и не хотим ее лишаться. Без свободы нет ни социальных программ, ни социального общественного строя. Без свободы нет и справедливости. Ибо свобода культивирует индивидуальность, уважает отдельного человека, предоставляет ему свободную инициативу в его мнениях, вере и творчестве» [1; С.229]. В то же время социализм был возможен для Ильина лишь как насильственное приобщение к господствующей идеологии. Идеал социалистов — государственная, принудительная экономика. Это означало для мыслителя монополию работодателя и порабощение трудящегося. Человек, экономически зависимый от государства становится от него и политически зависимым.

Предостерегая об европейцев опасности советизации Западной Европы, Иван Александрович видел спасение в условиях послевоенной политической нестабильности в наличии среднего сословия. В статье «О политической радикализации» (1946 г.) он писал: «Не подлежит сомнению, что здоровое развитие надо ждать с середины, и оно идет с середины. Во-первых, потому, что середина — носительница столь важной для каждого государства политической лояльности — исключает кровавые конфликты и дает гарантию от революционных разрушений. Во-вторых, потому, что середина принципиально отвергает всякую политику классовых интересов и обладает здоровым чутьем по отношению к справедливости и истинным интересам государства. В-третьих, потому, что она также принципиально требует здоровой свободы и демократии, высоко ценит самодеятельность каждого человека и поощряет частную инициативу…» [1; С.164]. Ильин понимал, что среднее сословие Европы вышло из войны ослабленным, распыленным, обедневшим. Поэтому опасность усиления позиций левого экстремизма представлялась мыслителю реальной. Левый тоталитаризм стремиться добиться власти. Иван Александрович писал: «Политическая радикализация в Европе нездорова и опасна. Против нее существует только одно средство: европейское среднее сословие должно пробудиться, сформулировать новые идеи сохранения государства и социального созидания…» [1; С.166].

Вопрос о том, возможна ли большевизация Европы и какие для этого нужны условия был поднят впервые не Иваном Александровичем Ильиным. Одним из первых над этим вопросом стал размышлять другой либеральный консерватор Петр Бернградович Струве. Между этими мыслителями было много общего. Оба прошли в юности через увлечение радикальными идеями, враждебно восприняли большевистскую революцию 1917 года, постепенно, с годами, путем длительной эволюции пришли к либеральному консерватизму. Важно чертой их либерального консерватизма было отрицательное отношение, как к левому, так и правому радикализму. К мировоззрению двух этих мыслителей, применима оценка, данная С.Л. Франком П.Б. Струве: «И никогда он не стал ни „крайне правым“, ни даже вообще „правым“ в типичном русском смысле этого понятия; пред революцией 1917 года и даже сейчас же после нее, он, будучи убежденным „консерватором“, отчетливо и страстно противопоставлял свой „консерватизм“ демагогическому черносотенству, сходство которого в его „погромном“ существе с большевизмом он ясно сознавал и определенно высказывал» [2; С.208]. Струве, как и Ильин, был действенной натурой, моральным борцом, сторонником активной борьбы с большевизмом. С.Л. Франк так вспоминал о встрече Ильина и Струве в 1922 году: «И.А. Ильин — один из немногих, прибывших из России безусловных приверженцев Белого движения — произнес, по своему обыкновению красивую патетическую речь; он восхвалял моральную красоту Белого движения, как борьбу за право умирать за родину. П.Б. сразу затрясло от этих слов: он признал себя «потрясенным ими» [2; С.131].

Немало публикаций П.Б. Струве было посвящено моральному, политическому и социально-экономическому опровержению большевизма. В 1921 году в Софии он издал брошюру «Размышления о русской революции». В ней он дал оценку большевизма, как явления угрожающего всему миру. Очень важным для него был вопрос о том, возможна ли большевистская революция в странах Европы по примеру России. Опираясь на свои наблюдения российской жизни, истории развития общества и политической мысли, Струве делает правильный прогноз о невозможности победы большевизма в европейских государствах. Его рассуждения о глубоких противоречиях, приведших к революции, феномене большевизма и причинах стойкого сохранения политического радикализма в Европе не утратили значения и в настоящее время.

Он отмечал, что первая мировая война имела демократическую идеологию в том плане, что государства апеллировали к народным массам. Народная война закончилась целым рядом революций, крушением монархий в России, Германии и Австро-Венгрии. Во время войны «… народные массы и, в частности, социалистически настроенные народные массы почувствовали свою силу. И вот, когда произошла русская революция, сразу принявшая крайний демократический и социалистический характер, это событие имело крупное значение для психологии западноевропейских народных масс» [3; С.10]. Струве стремился разобраться в том, как возникла проблема большевизма на Западе.

Для мыслителя большевизм представлял собой целое социально-политическое движение стремящееся организовать социалистический строй при помощи захвата власти. Большевизм рассматривался им как чисто российский феномен.

Струве писал о том, что западноевропейские социалистические партии вопреки разуму и очевидности идеализировали большевизм. Успешный захват власти большевиками был для них ярким примером для борьбы со своими правительствами. Кроме того, немало западноевропейцев идеализировали русскую революцию. Эту идеализацию он называл детской, так как она шла от незнания реальной ситуации в Советской России: «Западные люди в массе не способны были, да и сейчас неспособны понять, что господство большевиков объясняется незрелостью народных масс, культурной отсталостью страны. Никакого реального представления о русском большевизме у западноевропейских масс нет; они знают только то, или вернее мнят себе, что знают, что большевизм есть осуществление того социализма и того господства рабочего класса, о котором они слышали так много умных речей, вещий прорицаний и соблазнительных посулов. Отсюда — крайняя идеализация русского большевизма в широких кругах западноевропейской рабочей среды, идеализация, если угодно детская, но именно потому что непобедимая доводами разума, ни уроками истории…» [3; С.11]. Тем не менее, мыслитель сделал вывод о том, что роль социалистической революции в России в мировом масштабе была велика: «Это — первая в мировой истории социалистическая революция, первый опыт осуществления социализма в широком масштабе, т. е. как целостной системы, проводимой велением власти» [3; С.15]. Распространению социалистических настроений способствовала мировая война. Мировая война вывела на сцену широкие народные массы «… и в то же время заставила государство применить в небывалых размерах тот принцип государственного вмешательства в экономическую жизнь, доведение которого до конца и составляет социализм» [3; С.16].

Хорошие знания социальной истории Запад, богатые личные впечатления и наблюдения позволили Петру Бернгардовичу сделать очень важный прогноз относительно возможности распространения и укоренения большевизма на Западе. Мыслитель задает следующий вопрос: имеет ли большевизм шанс на Западе? Он считал, что не имеет: «Я на этот вопрос даю категорический ответ: нет, невозможен. Социальное строение запада и его культурный уровень несовместимы с большевизмом в этом смысле. Что это значит? А это значит, что всякая попытка в большевистском смысле встретит такое сопротивление и во всей массе буржуазного запада, и в значительной части его трудящихся масс, какого она не встретила в России» [3; С.12]. Можно сделать вывод, что аргументы Петра Бернгардовича относительно большевизации Европы были четко обоснованы, и как показало историческое развитие, подтвердились. Таким образом, консервативное прогнозирование было характерно не только для мировоззрения Тихомирова, Дурново, Ильина, но и Струве. В основе его объективных прогнозов о невозможности распространения большевизма в Западной Европе было хорошее знание экономики, политики и социальных процессов.

По мнению Струве, стихийный, или бытовой большевизм был порожден комбинацией двух тенденций: «Прежде всего бытовой основой большевизма, так ярко проявившейся в русской революции, является комбинация двух могущественных массовых тенденций: 1) стремление каждого отдельного индивида из трудящихся масс работать возможно меньше и получать больше и 2) стремление массовым коллективным действием, не останавливаясь ни перед какими средствами, осуществить этот результат и в то же время избавить индивида от пагубных последствий такого поведения» [3; С.11].

В работе Струве дается оценка рабочему классу Западной Европы. Большевизм, по его мнению, мог иметь временный успех лишь в слаборазвитых европейских странах, или в странах, где политические и экономические противоречия были до предела обострены мировой войной. Он писал: «И это не случайно,… что из всей Западной Европы большевизм продержался некоторое время только в Венгрии, экономически и культурно самой отсталой западноевропейской стране» [3; С.12]. Другим ярким примером неудачной попытки утверждения большевизма в Европе была Германия. Эта попытка для коммунистов оказалась неудачной.

Анализируя состояние рабочего класса в Англии, Струве писал о наличии в нем двух тенденций: наивно-боевой и обдуманно-деловой. Обдуманно-деловая тенденция исходит из того, что улучшение материального положения рабочего класса возможно лишь путем постепенных реформ, переговоров профсоюзов и власти. Эта тенденция, по мнению Струве, была укоренена в Англии особенно сильно. Благодаря активной роли профсоюзов для большинства представителей рабочего класса Англии классовая борьба рассматривалась не как политическая, а как «… деловое состязание реальных экономических сил» [3; С.13]. Английские пролетарии были десятилетиями подготовлены к борьбе за улучшение условий труда, а к политическим вопросам относились отрицательно.

Наивно-боевая тенденция в рабочем движении Англии усилилась под влиянием русской революции 1917 г. Она ставила во главу угла решение политических задач: захват политической власти, проведение национализации и экспроприации. Сторонники этой тенденции устраивали стачки, забастовки. Но первые опыты рабочих выступлений в близком к большевизму направлении встретили решительное сопротивление правительства, буржуазии и значительных элементов самого рабочего класса и были подавлены. В целом Струве дает высокую оценку сознательности английского рабочего класса, отмечая особо, что он не одурманен лозунгами и не идет на поводу у демагогов. Таким образом, в Англии возможен лишь большевистский уклон, но невозможен большевизм в русском смысле. Статьи Ивана Александровича Ильина подтверждают вывод П.Б. Струве. Так в своей публикации «Как живут в нынешней Англии» (1946 г.) он писал: «Война настолько сконцентрировала мысли и чувства англичанина на вещественно необходимом, так обострила трезвое чувство реальности, так воспитала партии к сотрудничеству по спасению государства, что окончательно теряешь всякую веру в «возможную английскую революцию"… В Англии точно знают, что истощение частного капитала означает обнищание государства, а следовательно, и всего народа. Поэтому нельзя толковать и оценивать действительное обобществление, произошедшее из-за мировой войны, как начало государственного социализма. Напротив, в Англии нет социалистов, которые охотно взяли бы на себя разрушенное частное хозяйство и разрушенное государство. Здесь проходит граница между лейбористкой партией и коммунистами, последние всегда поклоняются формуле «чем хуже — тем лучше» [1; С.56−57].

Рассматривая положение рабочего класса во Франции, Струве делает вывод о несколько другой ситуации. Французские пролетарии, с учетом богатой истории политической борьбы, были предрасположены к большевизму: «Идея захвата власти рабочим классом и насильственного введения социализма есть идея французского происхождения» [3; С.14]. Во Франции традиционно были сильны позиции социалистических партий. Однако, по сравнению с Англией, рабочий класс во Франции малочисленнее. Преобладающую роль в экономике страны играло крестьянство, т. е. сельская буржуазия. Велика была также роль городской буржуазии. Эти группы населения, в особенности крестьянство, являются носителями консервативных идей: «Эти классы в подавляющем своем большинстве враждебны социализму и в особенности враждебны в его насильственной большевистской форме» [3; С.14]. Любая попытка осуществления большевизма может вызвать прямое и непосредственное сопротивление.

Таким образом, вывод Струве звучит следующим образом: большевизм в русской форме на Западе невозможен.

По мнению Струве, большевистская революция и последовавшая за ней попытка построения социалистического общества в России представляли собой пример кризиса социалистической идеи. Этот кризис мыслитель видел в следующих моментах: во-первых, еще до мировой войны революционное понимание социализма стало вытесняться эволюционным, во-вторых, насильственные методы завоевания власти стали заменяться парламентскими методами борьбы. Струве доказывает, что «… большевизм есть и крушение социализма» [3; С.16]. Социализм, требующий равенства людей и организации народного хозяйства, противоречит, по глубокому убеждению мыслителя, человеческой природе. Как консерватор Петр Бернгардович утверждал, что на основе равенства людей нельзя организовать производства: «Социализм — учит опыт русской революции — несовместим с ростом производительных сил, более того, он означает их упадок» [3; С.16]. Всемирно-историческое значение русской революции он видел в том, что она представляла собой «… практической опровержение социализма, в его подлинном смысле учения об организации производства на основе равенства людей». Эгалитарный социализм не способен заинтересовать людей в результатах своего труда, так как он представляет собой отрицание двух основных начал, на которых основывается всякое развивающееся общество: «… идеи ответственности лица за свое поведение вообще и экономическое поведение в частности, и идеи расценки людей по их личной годности, в частности по их экономической годности. Хозяйственной санкцией и фундаментом этих двух начал всякого движущегося вперед общества является институт частной, или личной собственности. Мы дали великий урок нашей социалистической революцией:… опытное опровержение социализма».

Для Ивана Александровича усиление влияния левых и правых радикалов в Европе было связано с тем, что идея социальной справедливости и социальной реформы попала «… в политически неопытные, нелояльные, неискренние руки, ее деспотически извратили, исказили, ожесточили и скомпрометировали. Перед войной у Европы, по-видимому, был лишь один выбор — между левым и правым тоталитаризмом» [1; С.165].

Для Ильина в послевоенный период большой интерес представляла расстановка политический сил в среде русской эмиграции. Эмиграция была расколота. В ее составе осталось уже мало представителей ее первой волны. Выросло поколение молодых людей, не знающих ужасов большевистского террора. Многие из русских эмигрантов испытывали эйфорию от побед Красной армии в Европе, заслуженно благодарили ее от освобождения от фашистской чумы. В статье «Течения в русской эмиграции» (1946 г.) мыслитель не только рассматривает расстановку сил в ее среде, но и формулирует свою позицию по отношению к советской власти после второй мировой войны. Он писал: «Очень интересно следить за течениями в нынешней русской эмиграции. Дошло до того, что из большей проблемной путаницы мнений и обусловленного войной раскола образовались вполне определенные и политически зрелые течения» [1; С.40]. При анализе русскоязычной литературы, писал Ильин, может возникнуть впечатление, что большинство эмигрантов настроено к советам вполне дружелюбно. По мнению мыслителя, такой вывод ошибочен. Надо учитывать, что в большинстве европейских стран существует послевоенная цензура, «…которая (чтобы оказать любезность победоносному „союзному государству“) разрешает любую симпатизирующую Советам публикацию и создает трудности для всякого критического или отрицательного высказывания».

Иван Александрович сделал вывод о том, что симпатизирующая советам эмиграция распадается на две группы: «Одни сотрудничают безоговорочно, одобряют все прошлое и настоящее, ни против чего не возражают, и готовы воспринимать любой намек из-за дипломатических кулис, восхваляя всякий новый шаг советского империализма… Вторую группу симпатизирующих Советам эмигрантов все же охватил националистический дурман победы, и с самого начала она не считала нужным делать различие между советским правительством и русским народом. К победе Красной армии она относится как к критерию добра и зла: советское правительство одержало победу, значит его деятельность оправдана и теперь оно с полным правом может ее продолжать. Его достижения отмечаются и восхваляются; его неудачи обходят молчанием; его внутренние трудности — едва подмечаются» [1; С.41]. Однако представители второй группы старались склонить тоталитарное правительство к западноевропейскому демократизму. Они выдвигали требования настоящей политической свободы, свободного образования партий в стране, свободы печати.

Сам Иван Александрович разделял точку зрения лагеря, враждебно настроенного к советской власти: «Здесь начинают с того, что государство вообще представляет собою целевую организацию и что великая цель, к осуществлению которой неустанно стремиться советское правительство, не благосостояние и культура России, а мировая коммунистическая революция. Приветствуют победу над Германией, говорят об этом с сердечным трепетом; но утверждают, что победа одержана не благодаря советскому правительству, а вопреки его существованию… Здесь полностью отвергают всю политику и дипломатию советского правительства, исключение из жизни личной инициативы, коллективизацию крестьян, тридцатилетний террор в стране, уничтожение нового офицерского корпуса в 1937 года,… пакт о ненападении с Гитлером, армию которого советское правительство снабжало из России еще полтора года…» [1; С.42]. Ильин категорично отвергал советский империализм. Он считал, что национальная Россия больше всего заинтересована в обеспечении мира, в дружественных отношениях с США и Англией. Таким образом, Иван Александрович придерживался следующей позиции в отношении советской власти: «…советское правительство не представляет интересов России, а его политику ни в коем случае нельзя одобрять и принимать в ней участие» [1; С.43].

Еще одна публикация «Позиция русской эмиграции» (1946 г.) посвящена его отношению к опубликованному 14 июня 1946 года постановлению Верховного Совета Советского Союза, согласно которому всем бывшим гражданам Российской империи, Советского Союза, живущим теперь во Франции, Югославии и Болгарии, предоставлялось возможность возвращения и получения советского гражданства. Это постановление раскололо российскую эмиграцию. Кое-кто из эмигрантов, например Маклаков, Бердяев, Тэффи, Бунин перешли на советскую сторону и начали агитировать эмигрантов за возвращение за возвращение в СССР. Ильин отмечал, что эти люди использовали два основных аргумента: «… первый — в войне советское правительство подтвердило свою приверженность национальным интересам; второй — русский человек, как никогда прежде, призван поддерживать и поднимать престиж советского правительства во всем мире» [1; С.89]. Таким образом, сделал вывод публицист, речь шла о прекращении критики и послушном, дисциплинированном сотрудничестве.

Для Ивана Александровича возвращение в Россию и служба ей возможны были только при выполнении следующих условий: «…в России должен быть установлен режим свободы, т. е. должна быть отменена монополия коммунистической партии, распущена политическая полиция НКВД, ликвидирована концентрационные лагеря и выпущены на волю все политические заключенные; в стране должна быть установлена подлинная свобода слова, печати, собраний, политических организаций и партий; должны быть гарантированы права личности и независимость судов; должны быть окончательно уничтожены принудительные работы в промышленности и сельском хозяйстве» [1; С.90−91]. Так как, в СССР не признают ни одного из элементарных прав человека и гражданина, и в ней по-прежнему господствует произвол диктатуры, поэтому у эмиграции нет причин для прекращения своей борьбы и возвращения в СССР.

Продолжая разрабатывать в послевоенный период основы консервативно-либеральной идеологии, Иван Александрович в нескольких публикациях высказывает свое мнение в отношении левого и правового экстремизма. Любой экстремизм вызывает у мыслителя стойкое неприятие, так как он представляет собой отрицание религии, слепую веру в силу тоталитарного государства и его принуждения, презрение к человеческой свободе. По его мнению, экстремизм появляется «… из безбожия, начинает с презрения к людям и заканчивает тоталитарным, технически обеспеченным деспотизмом» [1; С.46]. Важно отметить, что для Ивана Александровича левый и правый экстремизм являлся порождением европейской цивилизации: «Европейское развитие произвело в последние десятилетия новый вид человеческой души, а именно — «экстремистов"… Бруно Бауэр, Карл Маркс, Макс Штирнер, Михаил Бакунин… были не согласны и друг с другом и имели лишь одно общее: не верили в Бога и отвергали христианскую традицию. Политически они не могли придти к согласию: ибо Б. Бауэр был последовательным разрушителем без программы, Маркс стремился к социализму путем революции, Штирнер проповедовал крайний эгоизм без морали и государства, а Бакунин — анархию, безбожие и коммунизм. Однако это были настоящие предки нынешних предков левоэкстремистов, к которым позднее, со своей ненавистью к христианству, восхвалением разнузданной воли к власти и мнимой расовой аристократии присоединился отец правого экстремизма Фридрих Ницще» [1; С.44]. Для экстремистов христианская вера представляет собой мешающее и вредное. Вместо христианских основ культуры, ограничивающих злые инстинкты, экстремист «…не верит во все Божественное и старается устроить все на земле собственной властью и по своему собственному разнузданному вожделению своего инстинкта» [1; С.45]. У экстремистов твердокаменная доктрина, которую они стремятся реализовать, невзирая на природу человека и страдания народов. Характерной чертой тоталитарного строя является презрение к человеческой свободе. Иван Александрович писал: «Свободная воля, свободная душа, стихийное стремление к жизни и работе не представляют для них никакой ценности. Для экстремистов человек — это или послушная овца, или вредитель, которого нужно ликвидировать» [1; С.46]. Таким образом, для мыслителя и правый и левый экстремизм являются одним и тем же: тоталитарной государственной властью, имеющей целью — окончательную ликвидацию человеческой свободы.

Тема послевоенного восстановления Европы постоянно возникает в публикациях Ивана Александровича второй половины 1940-х годов. Так в статье «Восстановление Европы и его противники» он отмечал: «Политическая судьба европейских государств теперь зависит от того, удастся ли им сделать верный демократический выбор и поставить у руля объективно настроенных, деятельных и бесстрашных людей» [1; С.47]. Для Европы четырьмя важнейшими неотложными задачами были: умиротворение, порядок, снабжение и обеспечение работой. Эти судьбоносные задачи можно решить, отказавшись от политики всевозможных фантазий и экспериментов. Ильин призывал политически партии Европы забыть о всех партийных расколах, отложить борьбу за власть. Противниками экономического возрождения Европы Ильин называет крайне правые и крайне левые элементы, спекулянтов, военнопленных и беспризорников.

Можно выделить и другие темы статей Ивана Александровича 1946−1947 годов: голод 1946 года в СССР, замалчиваемый властью; атомный проект коммунистов; возрождение германского реваншизма; уровень жизни в СССР и послевоенной Европе; сущность советской демократии; насильственный угон людей из стран Европы в СССР. Эти публикации показывают его широкую эрудицию, большую информированность, умение прогнозировать дальнейшие события во внешней и внутренней политике.

Среди его публикаций были и такие, которые содержали довольно неожиданные выводы. Нам более привычно видеть Ивана Александровича как патриота, видящего в Западе врага России. В этой связи представляет интерес его статья «И снова известия с востока», написанная в сентябре-октябре 1947 года. Статья была посвящена возможным перспективам третьей мировой войны. Тема очень актуальная в то время, если учесть, что в мире набирала обороты холодная война между СССР и США. Ильин так обосновывает неизбежность этой войны: «Третья мировая война неизбежна может быть, года через 2−3, может позже. Англия и Америка ничего не могут сделать, чтобы предотвратить беду: стоит им признать нынешние требования Сталина, он тут; и он тут же бесцеремонно предъявит новый список неслыханных требований. Любезностью здесь едва ли можно чего-нибудь добиться: программа коммунистов тоталитарна и распространяется на весь мир. Именно поэтому неизбежна война» [1; С.275]. Как же должна вести себя Америка в случае начавшейся войны? И хотя Ильин считал, что дело освобождения от власти большевиков должно совершиться руками только русских, однако в данном случае он отмечал: «Самое важно, что могла бы сделать Америка, чтобы выиграть эту войну, это соответствующим образом повлиять на мировоззрение русского народа. Следовало бы с величайшей ясностью и однозначностью внушить и ему и всему миру, что, если Сталин навяжет Соединенным Штатам третью мировую войну, она будет вестись не против русского народа, а против коммунистического режима. Выиграть войну должны мировые демократии; а этого можно достичь только в союзе с русским народом. Сталин сделал все, чтобы подготовить безмерно страждущий русский народ к этому новому, спасительному для мира „коллаборационизму“ с его врагами. Половина русского народа во Второй мировой войне сделала ставку на победу Германии: мечтали о „человечности“ и „спасении“, но наступило разочарование, врага распознали и благодаря огромному народному подъему расправились с ним. Третью мировую войну надо выиграть по-иному: демократическое войско должно выступить как верный друг и освободитель; главное — чтобы не было разочарований, и тогда доброе дело победит».

Делая вывод о неизбежности третьей мировой войны, Иван Александрович в принципе не ошибался. Америка бы первая начала войну, если бы у СССР в 1949 году не появилось атомного оружия. Вообще следует отметить противоречивость идей Ильина по этому вопросу. Так в одной из статей, посвященных голоду в СССР, он сделал вывод о том, что начинать войну в таких условиях со стороны Сталина является безумием. В публикациях Ильина послевоенного периода четко пролеживается надежда на США, как на единственную силу, противостоящую распространению мирового коммунизма. Так в статье «Проба сил», опубликованной в 1947 году он возлагал надежду на план Маршалла в плане противодействия распространения коммунистической идеологии в Запанной Европе: «…действует план Маршалла, протягивающий руку помощи. Если он будет осуществлен, если он удастся, то… нужда в Европе смягчиться, станут возможны работа и порядок, европейские государства будут спасены политическим и экономическим „западным ветром“, а настроение, царящее в народах, утратит свое революционное звучание» [1; С.297]. И хотя он много писал об обездоленном советском народе, у него не было уверенности, что именно этот народ сможет свергнуть сталинский режим.

Начапкин Максим Николаевич, кандидат исторических наук, доцент Российского государственного профессионально-педагогического университета (Екатеринбург)

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:

1. Ильин И.А. Собрание сочинений: Справедливость или равенство? — М.: ПСТГУ, 2006. — 576 с.

2. Франк С.Л. Биография П.Б. Струве. — Нью-Йорк: Издательство имени Чехова, 1956. — 237 с.

3. Струве П.Б. Размышления о русской революции. — София. 1921.