Боль христианина

На ХШ-м съезде Союза писателей России православный литератор Николай Коняев из Санкт-Петербурга, один из авторов «Русского Дома», говоря о предстоящем 90-летии со дня рождения выдающегося советского писателя Фёдора Абрамова, сказал: «Нам ещё предстоит, наверное, осмыслить, отмечая этот юбилей, великую, непостижимую загадку: как получается, что на страницах произведений Солженицына, который позиционировал себя как православный человек, живёт сатанинский дух разрушения, а произведения Абрамова, всегда считавшего себя коммунистом, проникнуты духом Православия, любви и смиренномудрия?»

Одна из разгадок состоит в том, что Абрамов был истинным сыном северной деревни, матери-земелюшки, русским солдатом. И этот дух, исконный, впитавший века веры, преданности, отчелюбия, пронизал всё его творчество. Не только повести, романы, эпопею из жизни Севера «Пряслины», но и публицистику, которую он и при славе лауреата — не оставлял.

На том же съезде ещё один автор «Русского Дома» Александр Арцыбашев, из лучших знатоков современного российского села, заявил: «Двадцать лет уже талдычим о каких-то реформах, о каких-то демократических преобразованиях и так далее. И за эти же двадцать лет двадцати миллионов народа не стало в России! Въезжают в Россию каждый год по полмиллиона человек, и вот за счёт этого не показывают всю истинную нашу трагедию. А ведь в год уходит из жизни по миллиону! И главным образом потому, что плюнули на деревню». Арцыбашев привёл в своей речи цифры: «В начале XXI века Россия имела 30 миллионов коров, теперь — всего 9 миллионов».

Что бы испытал сегодня автор гневных статей и дорожных очерков в защиту русской деревни? А тогда в выступлении по телевидению из концертного зала «Останкино» (вот какие замечательные, мудрые люди по 2—3 часа вещали на всю страну!) писатель признавался, что написал ту статью по причине нарастающего равнодушия, безразличия, с которым ему нередко приходилось сталкиваться — и не только на родной пинежской земле. Советовался он с Михаилом Григорьевичем Поздеевым, первым секретарём Пинежского райкома партии: надо, мол, хоть словом подтолкнуть людей, разбудить в них гражданскую совесть, чтоб устыдились своей пьяной жизни, расхлябанности, прежде вовсе не свойственной северянам. Поздеев согласился, поддержал.

Абрамов сам не ожидал, что его обращение к землякам окажется столь действенным.

«Жизнь взбурлила просто. По всему району — сельские сходы, везде обсуждают, потому что есть же честные люди и немало их, надоел беспорядок, надоела безалаберщина, ведь от нас многое зависит. У нас всё в деревне закрутилось… Письмо, конечно, подхватили. Но некоторым товарищам показалось, что у нас и так инициативы хоть через край, нечего о развитии инициативы народной беспокоиться. Короче говоря, письмо должного обсуждения не получило», — такой горький вывод сделал Абрамов.

Только две районные газеты в Архангельской области перепечатали его «Открытое письмо землякам». 17 ноября того же года «Чем живём-кормимся» с некоторыми сокращениями напечатала центральная «Правда».

Когда в феврале 1980-го отмечали его шестидесятилетний юбилей, только в «Пинежской правде» была небольшая публикация З. Бутюковой «Верность жизни», а в областной печати ни словом не обмолвились о юбилее выдающегося писателя-земляка — юбилее, который оказался последним в его жизни…

Много воды утекло с тех пор в реке Пинеге, на которой стоит огромная деревня Веркола. Архангельский журналист Александр Антипин поехал узнать, «чем живут-кормятся» земляки писателя сегодня? Его экскурсоводами стали глава здешней администрации Нина Иняхина и директор музея писателя Александра Абрамова (здесь много родственников и однофамильцев его раскидистого крестьянского рода). Разговор оказался мало торжественный: жителей на селе нынче небогато. В Верколе проживает 456 человек, а когда-то счёт шёл на тысячи. Всё как везде, молодёжь уезжает, в деревни одни старики.

«Погода выдалась светлая и ясная, а в деревне, казалось, ни души, — писал журналист. — Мимо прошла только бабушка с авоськой да проехали на тракторе пьяные мужики. Вообще-то, Веркола представлялась мне маленькой уютной деревушкой, а тут, оказалось, — огромная деревня, разбежавшаяся едва ли не на пять вёрст вдоль Пинеги. Река давно уже поменяла русло, отошла в сторону, и под берегом, в подугорье, раскинулись луга. Столетние избы с древними датами постройки на подкурятных брёвнах, деревянные кони, венчающие охлупни, «журавли» над старыми колодцами и амбары, которые тут на каждом шагу. А ещё речное приволье, видимое с угора, сосновый дух из обступившего село леса… Нет, не зря так любил свою Верколу Фёдор Абрамов, не зря так щемило его сердце от неурядиц в жизни этого дивного края.

Многочисленные амбары, сплошь разбросанные по деревне, — признак былого достатка Верколы… Кое-что осталось от прежних времён: почта, фельдшерско-акушерский пункт, три магазина (два частных), библиотека, клуб, детский сад и прекрасная кирпичная школа, которой позавидует любой райцентр. Но вот о сельхозпроизводстве — основе основ любой деревни — серьёзно говорить не приходится. Здесь, как и повсюду в округе, сплошная разруха. Поэтому молодёжь подаётся за счастьем в город, а те, кто остался, выживают, а не живут. Зато в Верколе появился новый вид отходничества. Люди уезжают «на вахты», работают на лесозаготовках и даже на нефтепромыслах. А рядом стоят некошеные луга, и о былом сенокосе можно прочитать разве что в книгах писателя-земляка.

Бедный Фёдор Александрович! Что бы он написал, как бы прокричал на всю Россию, увидев этот поистине вселенский погром? Ведь тут, в его родной Верколе, как в капле воды, отразились все беды русской деревни".