«Неправильные» люди

Несколько лет назад случилось мне посетить старинный северный городок. И зашла я там в церковную лавочку. В нее же следом за мною зашел человек лет сорока пяти, солидного вида. Минут десять стоял и все рассматривал, затем обратился к пожилой продавщице:

— А вот есть книга такая — Е-ван-гелие. Правильно я говорю, да? Она вообще, про что?

Я с изумлением уставилась на человека, дожившего до таких лет и не знающего, про что книга Евангелие. Он почувствовал мой взгляд и покосился на меня довольно хмуро. Но тут его отвлекла продавщица. Она уже раскрыла перед ним Новый Завет и рассказывала ему о четырех Евангелиях — не очень складно, отчасти наивно, но с такой неподдельной радостью и любовью.

— Обязательно прочитайте! Никак уж не пожалеете!

С Евангелий она перешла на Апостольские послания. Интерес посетителя возрастал:

— Павел?.. Я тоже Павел.

Когда этот Павел с Новым Заветом и двумя иконками покинул лавку, продавщица перекрестилась:

— Слава тебе, Господи — не поздно. Не старый еще.

Все дело здесь — в наших моментальных реакциях. У меня — удивление и раздражение: да откуда ж ты такой взялся?! У нее — радость: пришел-таки, захотел-таки что-то об этом узнать.

* * *

А вот это я наблюдала уже в Саратове. В самом начале Причащения, когда к Чаше традиционно подходят дети, на пороге храма неожиданно и, по всей видимости, спонтанно появилась молодая женщина. И столь же спонтанно у нее возникла идея. Обернувшись наружу, она схватила за руку свою дочь — девочку лет одиннадцати-двенадцати в шортах, в какой-то маечке и кепочке — и быстренько подтащила ее к священнику, не сомневаясь, по всей видимости, в том, что он должен безотказно проделать с ее дочерью то же, что с другими.

Наблюдая это, я была зла. Но священник и диакон, к моему удивлению, не рассердились. Напротив: они терпеливо и участливо объясняли женщине и девочке, что это невозможно, что детей такого возраста без исповеди уже не причащают, а что такое исповедь — можно прочитать в книжке, которая продается у нас в храме, а прийти можно в следующую субботу, только одеться лучше немножко по-другому.

Последняя реплика: «Обязательно приходите».

* * *

Если это называть искушением, то самое большое искушение для меня — это люди с бидонами и канистрами, осаждающие храмы в праздник Богоявления. Объяснять этим людям, что сила крещенской воды не измеряется в литрах, практически бесполезно. Но меня даже не емкость их бидонов злит, а само отношение — потребительское и абсолютно бездуховное: «А когда святую воду давать будут? После. чего?.. молебна? Это во сколько? В час примерно?».

Минувшей зимой, однако, меня поразила одна пожилая женщина, стоявшая в небольшом храме за свечным ящиком. Она терпеливо и ласково объясняла им всем, когда и почему вода станет святой, а под конец беседы так радушно предлагала прийти пораньше и побыть на молебне. что кое-кто из них так и делал.

Сравнивая реакции этой женщины с собственными реакциями (т.е., с тайным желанием надеть бидон кое-кому на голову), я подумала, что не имею права на агрессивное отношение к этим людям — хотя бы уже потому, что они ведь тоже по-своему верят, и кто знает — может быть, эта несовершенная вера их спасет.

* * *

Люди, которые ничего не знают. Ничего не понимают. Неправильно себя ведут. И ужасно мешают.

В конце концов, кто поставил нас над ними судьями?

Наш гнев представляется нам праведным, а меж тем мы ведь не столько святыню защищаем, сколько собственный свой огород. В основе нашей рассерженности лежит неосознанное высокомерие: недостойные лезут в ту сферу, в которую только мы, достойные, можем быть допущены. Нам не приходит в голову ни то, насколько мы сами недостойны, ни то, что люди эти при всей своей непросвещенности и неумелости движутся — или хотя бы пытаются двигаться — в правильном направлении. И если в нас есть сколько-нибудь любви, то мы должны им помочь.

* * *