Карпатский край — «общеславянское гнездо»

Доклад на конференции «Прикарпатская русь и Русская цивилизация»

В Прологе к доведенной до 1273 г. Великопольской хронике утверждается, что «Паннония является матерью и прародительницей всех славянских народов». По пересказанной автором генеалогической легенде «от этих паннонцев родились три брата, сыновья Пана, владыки паннонцев, из которых первенец имел имя Лех, второй — Рус, третий — Чех. Эти трое, умножась в роде, владели тремя королевствами: лехитов, русских и чехов, называемых также богемцами, и в настоящее время владеют и в будущем будут владеть, как долго это будет угодно божественной воле…». Придя к месту «с весьма плодородной почвой, изобилующему рыбой и дикими зверями», Лех основал свою столицу — Гнезно. При этом он якобы заявил: «Будем вить гнездо».

Спустя века, очевидно не без оглядки и на этот фольклорный сюжет, В.О.Ключевский сделал знаменательное заключение: «Карпаты были общеславянским гнездом, из которого впоследствие славяне разошлись в разные стороны». Великий ученый считал, что русская история началась в VI в. «на северо-восточных склонах и предгорьях Карпат», ставших промежуточной, хотя и долгой стоянкой восточных славян в их движении на Днепр, которое усилилось во второй четверти VII в. в связи с аварским нашествием. Историограф отметил, что вятичи, которых «Повесть временных лет» выводит «от ляхов», оказались на Оке.

Рассмотрение своеобразного феномена карпатской истории, несомненно, заслуживает внимания не столько в свете вновь накопленного фактического материала, сколько в виду постепенно меняющихся подходов к пониманию роли природных особенностей региона. Непременные структуры повседневности славянского населения края — это те же реки и луга, поля и леса, но так или иначе сопряженные с условиями вертикальной поясности горы. Именно горный ландшафт создавал для местного населения фатальную в эпоху средневековья обстановку существования.

На протяжении многих столетий ход истории разворачивался так, что регион раз за разом оказывался периферийным по отношению к таким культурным и социально-политическим общностям как:

1) евразийская степная (кочевая);

2) среднедунайская или центральноевропейская;

3) нижнедунайская или балкано-дунайская;

4) цивилизационно-ойкуменническая (Южные Балканы и Малая Азия);

5) северо-восточная лесостепная и лесная.

Взаимодействие непохожих миров стало здесь постоянно действующим фактором, обусловившим неоднократную смену доминант культурно-исторической ориентации страны, чересполосное развитие процессов интеграции и дезинтеграции.

В средние века, по меньшей мере, три из пяти названных миров на том или ином этапе приобретали ярко выраженный славянский облик. Славяне, став одной из наиболее мощных сил Европы, обжили обширные пространства от побережья Балтийского моря на севере до Пелопоннеса на юге, от бассейна Эльбы на западе до Заволжья на востоке. Славянское начало явилось составной частью многих общих процессов европейской истории. Вместе с тем, в славянских обществах происходили глубокие внутренние изменения — они шли по пути создания собственных государств, формировались отдельные языки и варианты материальной культуры. Обособлялись три ветви славянства — восточная, западная и южная.

Разумеется, высокой степенью природного разнообразия Прикарпатского ареала объясняется его притягательность для многих народов с мало сходными способами адаптации к естественной среде. Не случайно обитаемого пространства, прилегающего к Карпатскому хребту, часто не хватало. По этой причине край многократно становился ареной кровопролитных столкновений. Впрочем, победителям никогда не удавалось освоить завоеванные земли целиком. В социальном отношении Прикарпатье оставалось столь же многоликим, как и его природа.

Если говорить о «государственной грани» регионального взаимодействия, нельзя пройти мимо вклада Руси, Византии, Болгарии, Венгрии, Польши, Золотой Орды, Литвы, Молдавии… Значительна роль в местной истории славян, волохов, венгров, поляков, литовцев, тюрок, чехов, армян, немцев, евреев, и др. Велика религиозная пестрота людей, стремившихся обосноваться в этих землях. Помимо христиан нескольких конфессий, источники называют среди обитателей края мусульман, иудаистов, язычников.

Современные исследователи подтверждают мысль о том, что Прикарпатье является древнейшей областью этногенеза славянских народов. В частности, это хорошо показано на примере хорватов, которые как племенное образование формировалось в регионе уже с конца IV в. Со временем Великая Хорватия значительно расширила свои владения на севере и северо-западе. До 80-х гг. IX в. «страну русов» восточные авторы размещали на севере Восточной Европы, а земли Среднего Поднепровья и Прикарпатья именовали «страной славян». Здесь находились два главных славянских города. Один из них сопоставляется с Киевом, а другой — с центром хорват, в котором пребывал их «царь».

Затем понятие «Русская земля» стало соотноситься со сравнительно небольшой территорией между Киевом, Черниговом и Переяславлем, превратившейся в вотчину киевских князей. Это было известно и Константину Багрянородному (944−959), писавшему о том, что в ежегодных походах на Константинополь участвовали союзники россов — «их пактиоты,. и прочие Славинии». Менее чем через три десятилетия после того как «Повесть временных лет» отметила появление страны, которая «начала прозываться Русская земля», в 885 г. князь Олег воевал с племенами уличей и тиверцев, которые жили в Поднестровье, доходя до Черного моря и Дуная, а в верховьях Прута и Днестра их земли смыкались с владениями хорватов. В 907 г. тиверцы и хорваты принимали участие в походе киевского князя на Константинополь, в котором «много… зла сделали русские грекам». К концу правления Игоря (912−945) и тиверцы, и уличи подчинились власти Киева и вошли в состав населения Древнерусского государства. Однако периферийное положение западных и юго-западных русских владений в какой-то мере обусловило невозможность достижения их полной покорности.

После падения под ударами венгров Великой Моравии (906 г.) западная часть Хорватии вошла в Чешское государство, а затем ее захватил занимавший недолго в 1003—1004 гг. пражский трон польский князь Болеслав Храбрый (992−1025). Восточную часть края у верхнего Днестра завоевал Владимир Святославич, а южнокарпатские земли хорватов подчинил Стефан I Святой (997−1038). В 1001—1003 гг. первый венгерский король присоединил Потисскую низменность, где был создан пограничный округ — «Русская марка», которой управлял наследник трона. Принц Имре погиб в 1031 г., но марка, возможно, существовала и позднее. При этом в Закарпатье пограничье Киевской Руси, Польши и Венгрии составляла лесистая горная область, которая вплоть до XIII в. именовалась «ничейной землей».

Обстоятельства той эпохи и описывает сочинение арабского географа ал-Идриси (1154 г.). Он сообщает, что «Страна ар-Русийа» на западе ограничена Польшей, а на юге — Дунайской Болгарией («земля бурджан»), Черным морем и Куманией, т. е. половецкими владениями. Согласно описанию «это большая страна, но города [ее] невелики, а возделанные земли чередуются с необработанными. Расстояния между городами большие, а области изолированы [одна от другой]. Там [ведутся] постоянные войны и усобицы». Одна из известных автору областей — «Галицкая земля». Он называет города этой «наиболее отдаленной Руси», которые отождествляются с Червеном, Перемышлем, Звенигородом и Галичем.

До середины XII в. киевских правителей знали на Западе как «королей». Однако в одной из германских хроник под 1165 г. впервые встречается сообщение о русских «корольках». Как допускают некоторые исследователи, что речь идет о князьях из западнорусских земель.

Обособление Галицкой земли связывается с князьями-изгоями братьями Рюриком, Володарем и Василько Ростиславичами, которые появились в Прикарпатье в 1084 г. После смерти Рюрика (1094 г.) владения были разделены — Володарю достался Перемышль и Звенигород, а Василько — Теребовль и Галич. В противостояние у западных пределов Руси втягивались и чужеземцы — поляки, венгры, половцы. Первое нападение венгерский король Ласло I (1077−1095) совершил уже в 1092 г. В 1099 г. Ростиславичи с помощью половцев разбили приведенное их противником Ярославом войско короля Коломана (1095−1116). Чтобы заручиться поддержкой Византии, в 1104 г. Володарь отдал дочь замуж за императора Алексея Комнина (1081−1118), также враждовавшего с Венгрией. Владимирко Володаревич (1124−1152) сделал в 1141 г. Галич столицей. Он быстро обзавелся широкими международными связями, благодаря вывозу соли.

Тогда же в отношении Галиции обнаружились завоевательные намерения Венгрии. Вторжения венгров отмечены в 1139, 1144, 1148, по два раза в 1150 и 1151, 1152 гг. Бела III (1172−1196) посылал войско на Русь четырежды: в 1188, 1189, 1190, 1202 гг. В 1188 г. он явился в Галич якобы для помощи беспутному, мало походившему на отца Владимиру Ярославичу и «не посади в нем Володимера, но даде весь наряд Галичанам и посади в нем сына своего Андрея». В результате Бела III присвоил себе титул «короля Галича». В сложнейшей обстановке покорял обширное княжество Роман Мстиславич, покоривший галицкие владения только в конце жизни — 1199−1205 гг. После гибели Романа жестокая борьба за галицкое наследство продолжалась еще треть столетия. На троне сменилось 11 князей. Практически не прекращались вмешательства извне. Русские князья многократно сами приводили сюда половцев — 1202, 1208, 1213, 1217, 1219, 1226, 1228, 1235 гг. Захватнические вторжения из Венгрии в галицкие земли имели место в 1205, 1206, 1208, 1211, 1212, 1213, 1214, 1216, 1220 гг. Не оставалась в стороне и Польша. В 1214 г. венгерские и польские правящие круги заключили соглашение о разделе страны. В 1215 г. часть местного боярства даже признала венгерского принца Кальмана «королем Галича». В постоянно менявшейся тяжелой обстановке законному наследнику Даниле Романовичу (1202−1264) с раннего детства и до зрелого возраста несколько раз довелось занимать престол — 1205−1206, 1211−1212, 1230−1232, 1233−1234 гг. Окончательно он смог утвердиться Галиции накануне нашествия монголов, только с 1238 г.

Тесные личные отношения верхушки общества с заграницей, так или иначе строившиеся посредством браков, — еще одна отличительная черта галицко-волынской истории. Местным княжичам, да и боярским сыновьям гораздо чаще, чем в других частях Руси подыскивали жен из цивилизационно чуждых пределов. Генеалогия Романа Мстиславича (1152−2005) и его потомков пестрит именами представительниц правящих семейств Чехии, Польши, Венгрии, Австрии, Византии, Литвы, Половецкого поля. В свою очередь княжны этого рода нередко становились супругами правителей тех же стран. Такие прочные и долгие семейные контакты, обнаруживающие явный крен в сторону Запада, привели к появлению на Руси сначала королевского титула, а затем правителя-католика. И если венгерскому принцу закрепиться в Галиче не удалось, то это в 1324 г. смог легко сделать польский ставленник Болеслав-Юрий.

Показательно наполненное терминами родства и подробностями кровопролитной борьбы описание Великопольской хроникой одной политической карьеры Романа Мстиславич, который «в детстве воспитывался» у своего деда Казимира, а правителем Галиции оказался благодаря помощи двоюродного брата. Согласно источнику, он умолял Лешка, «чтобы тот привязал его к себе вечной службой и назначил [пусть] не князем галицким, но своим прокуратором». Однако, получив власть, Роман провел жестокие репрессии «знатнейших галицких сановников». Описав в самых черных красках деяния «тирана», автор сделал категорическое заключение, что князь являлся «для своих граждан более чудовищным врагом, чем для неприятелей». Византийский историк Никита Хониат подтверждает, что для наведения порядка князю пришлось «обагрить меч в крови своих соплеменников».

Конечно, смазывание этнической и религиозной идентичности, проявившееся в XII—XIV вв. как у отпрысков волынской ветви Рюриковичей, так и вообще у местной знати — процесс постепенный и противоречивый. В острых ситуациях двойственность самосознания неизбежно ставила конкретных людей перед необходимостью выбора, нередко дезориентировавшего целые слои населения. Не покидавшие Галицкую Русь и окрестные районы неурядицы наиболее пагубно сказывались на сельских жителях. Спасение от бед могли дать только лес и горы, куда и уходили люди. Вне освоенных государствами территорий, которые, похоже, совпадали с пределами зон кровопролитных столкновений, жизнь была безопаснее. Это обособляло и консервировало социальные устои целых массивов населения, выходившие из-под власти административно-политических центров.

Одна такая общность известна под именем «выгонцев Галицких», о которых написано много, но достаточной ясности до сих пор нет. В отличие от других отрядов «выгонцы» прибыли в расположение русско-половецкого войска накануне битвы на Калке весной 1223 г. на тысяче ладьях, чем смутили многих князей, включая Данилу Романовича. О странном войске сказывали, что его составляют «простые люди, пуще половцев». Поскольку необычная днестровская флотилия названа «олядии Рускых», на них, по всей видимости, находились русскоязычные команды. Любопытно, что представители Руси, в том числе галичане и волынцы, прибыли «киждо со своими князьми», а находившиеся при «выгонцах» Юргий Домамерич и Держикрай Володиславич таковыми не являлись. Вышедшая из района галицких владений, но явно не подвластная их князю ватага в массе русских воинов выглядела экзотически. Высказано вполне аргументированное мнение, что в «выгонцах Галицких» следует видеть предков молдаван — «волохов», культура которых развивалась на основе славяно-романского синтеза.

Очевидно, дело не только в том, что на протяжении веков в Прикарпатье сосуществовали многие народы, пересекались потоки миграций и сталкивались интересы враждебных политических сил. Более важной представляется способность края синтезировать из местной этнокультурной мозаики новые социальные феномены. В частности, родом отсюда оригинальные группы населения, которые складывались из двух и более компонентов, но в соответствии с велением времени демонстрировали тот из них, который более других обеспечивал им жизнестойкость. Таковыми были тиверцы, уличи, берладники, бродники, галицкие выгонцы, у которых славянство являлось лишь одним из обликов этнической сущности. Уже цитированный польский хронист XIII в. уверяет, что славянские народы, живущие вблизи Карпат, «понимают друг друга», а венгры «и сами являются славянами». Это возможно представить, только если иметь в виду, что на стадии «обретения родины»венграми двуязычие стало для части местных славян — «паннонцев»— способом постепенного вживания в новую социальную реальность. Действительно, по данным «Повести временных лет» в 898 г., придя из-за Карпат в Паннонию, венгры «наследиша землю ту, и седоша с словены, покоривше я под ся». Тем самым возник и «славянский мостик» на восток, объясняющий и венгерские претензии на господство в Галицкой земле. Своеобразным отражением этого своеобразного диалога является наименование Карпат, которые русские называли «Угорскими горами», а венгры знали как «Рутенские».

Типичным представителем свободного населения юго-западного пограничья древнерусских владений может считаться «вольный добрый молодец» Дунай Иванович, местом «выезда» которого называется Волынь. В отличие от «былинной троицы» — Алеши Поповича, Добрыни Никитича, Ильи Муромца эту «яркую и трудную для понимания фигуру русского эпоса» народная память никак не связывает с верной службой киевскому князю. Сам о себе богатырь говорит:

Я пришел, Дунай, к королю в Литву".

За годы чужеземной службы он не сделал блестящей карьеры, не разбогател, но сумел тайно сойтись с королевской дочерью. Во время одного из пиров при дворе, куда возлюбленная просила Дунаюшко не ходить, захмелевший герой опрометчиво похвастал правителю: «Сплю со душенькой с Настасьюшкой с королевичной». От верной погибели его буйну голову спасла Настасья, также дорого поплатившаяся за свой поступок:

Сама уехала да во чисто поле" .

По другой эпической песне Дунай, находившийся в киевской темнице Владимира, взялся добыть «в хороброй Литве» невесту для князя. Ею стала Опракса-королевична — младшая сестра его несчастной возлюбленной Настасьи. Выполнив задание, на обратном пути Дунай лично убедился, что его потерявшаяся зазноба «все полякует». Герой победил «в чистом поле» остававшуюся до последнего момента неузнанной богатыршу-Настасью. Их свадьба в Киеве обернулась смертью беременной молодой и самого Дуная.

Представляется, что с Дунаем и Настасьей следует связывать особый образ жизни, обеспечивавший независимость богатырей. Каждый из них живет в шатре среди чистого поля и «полякует» — сражается с разными противниками (ср. с более поздним понятием «казаковать»). Так люди, ушедшие из-под чуждой им власти, ставили себя как бы вне закона и поэтому рисковали многим, будучи по существу изгоями. Разумеется, их положению оппозиции «свой — чужой» также была свойственна двойственность. Не случайно в былинном Дунае видели русского, не исключая выходца из «бродников», или болгарского богатыря с дунайских берегов.

Любопытно, что в Галицкой Руси в XIX в. записаны близкие по характеру и месту действий народные песни. В них поется о воинах, которые отправляются на челнах «на тихий Дунай», прослышав о живущем где-то в направлении к Царь-городу «добром пане». Он «щедро платит за службу молодецкую». За один год — по 100 червонных, коню, сабельке, кафтану, шапке и «красной девице». Кроме того, нельзя не вспомнить, что Василько «хотел переять болгары дунайскыя и посадити я в себе». Эти намерения князя фиксируют обычные идеи и практику средневековых правителей. С одной стороны, ненаселенные территории Прикарпатья не интересовали землевладельцев, а острая нужда в зависимом сельском люде на рубеже XI—XII вв. была. С другой стороны, нестабильность существования оставляла возможность уйти в труднодоступные горные места, либо за пределы региона.

Предполагается, что живучесть Дуная в мифологии и обрядах языческого происхождения является коллективной реакцией русского народа на христианизацию. Именно на юго-западе Руси документально зафиксированы сознательные случаи нарушения крестной присяги. В 1153 г. князь Владимирко проявил прямое пренебрежение к важнейшему христианскому символу. Причина отсутствия «твердой» веры опять же видится в множественности духовных ориентиров, характеризовавших религиозное сознание местного населения.

Об особенностях такого вероисповедания уже в литовско-польский период сохранилось свидетельство 1573 г.: «С 980 года все русские приняли христианство, хотя и по греческому обряду, которое большинство из них исповедывают и поныне, как ни стараются они скрывать это. Однако же они были обращены в католическую веру еще со времени Казимира Великого, который первый учредил епископскую кафедру во Львове, в 1361 году». Кроме того, «жители Руси во все времена были сильно преданы магии, колдовству и другим ужасным чародействам», — добавляет автор. Он рассказывает как в 1431 г. русские, осажденные Владиславом Ягайло в Луцке, принесли в жертву молодого поляка. При этом «все главные вожди пили по глотку горячей крови» несчастного пленного. Затем они продолжили обряд — окуривали крепость, положив «внутренности и сердце» жертвы «в большую жаровню, наполненную горящими угольями». По словам составителя записок, русские «были убеждены, что при помощи этих волшебств освободятся от осады».

Современные исследования археологов подтверждают религиозный синкретизм населения Восточного Прикарпатья, не одно столетие после принятия христианства сохранявшего элементы язычества в различных сферах своей жизни. Если языческие храмы святилища функционировали у славян Буковины, по крайней мере, еще в XI—XIII вв., то немало дохристианских обрядов дожило до нового времени.

Пограничное положение региона предлагало населению целый спектр религиозных доктрин, а в ряде случаев делало ту или иную форму приобщения к ним условием существования. Этому способствовало соседство с католиками и язычниками — половцами, литовцами, монголами. Знакомый с юных лет с католическим вероучением Данила Галицкий не только смиренно принял корону от посланника папы, а ранее вынужден был испытать «честь татарскую» и участвовать в чуждой ему религиозной церемонии в ставке монгольского хана. Его правнук-католик Болеслав, чтобы занять галицкий трон перешел в православие под именем Юрия, а женат он был на язычнице Офке, ставшей после крещения Евфимией. Массовая полонизация Галичины и Подолья, набравшая темпы уже в XV в., охватила землевладельцев и горожан и в гораздо меньшей степени коснулась простолюдинов. Православие с изрядной примесью языческих верований сохранялось, прежде всего, в селах Прикарпатья.

Впрочем, не все русские люди могли обитать в родных местах из поколения в поколение. По сообщению Яна Длугоша изгнанные поляками жители Галицкой Руси и Подолья, «угнетенные нищетой и убожеством, движимые отчаянием, убегали к татарам». В неосвоенной в государственном отношении лесостепи в равном положении оказывались выброшенные невзгодами русины и ордынцы. Их довольно длительное взаимодействие в обстановке выживания привело к сложению у границ степи казачества. На еще одной «ничейной земле» между Литвой и Ордой — южнее Черкасс и Канева — казаки несколько раз упоминаются уже в последней трети ХV в. Обращают на себя внимание казаки-христиане — т.н. «кияне и черкасцы». Общая направленность истории Восточной Европы того времени обусловила славянство и православие этого населения в будущем. Постепенно казаки-татары слились с массой казаков-русинов. Это видно, например, по казачьим именам и прозвищам тюркского происхождения.

Тем не менее, ордынская составляющая казачества бросалась в глаза даже людям Запада. Так англичанин Джилс Флетчер еще в конце ХVI в. относил «черкесов», живущих у юго-западных границ России «со стороны Литвы», к числу татар. При этом он подчеркивал, что они «гораздо образованнее прочих татар, собой весьма красивы и благородны в обращении, следуя в этом обычаям польским. Некоторые из них подчинились королям польским и исповедуют христианскую веру».

Одну из причин сравнительно безболезненной ассимиляции ордынцев, кажется, вскрыли исследования огромного могильника Мамай-Сурка, раскопанного на левом берегу Каховского водохранилища (Запорожская область Украины). Вещи из совершенных не ранее последней трети XIV в. погребений, особенно украшения, типичны для материальной культуры Золотой Орды. В то же время сотни людей захоронены как христиане — в вытянутом положении головой на запад. Этот признак погребального обряда сочетается с находками в могилах нательных крестиков и обломков глиняной посуды с процарапанными на них крестами. Краниологический анализ показал неоднородность населения при его близости к восточным славянам и алано-болгарам. Эти люди, обладавшие совсем незначительными монголоидными чертами, сопоставляются с летописными «бродниками», как известно, имевшими давние связи с прикарпатскими землями. Если данные определения верны, то тесные контакты «бывших татар» (выражение из итальянского источника конца XIV в.) с русинами заранее программировали этнический и религиозный облик их общих потомков — казаков.

Однако движение населения связывало Прикарпатье не только со степью. На юго-западе и северо-востоке русских земель известен феномен городов-тезок: Владимир, Звенигород, Галич, Ярославль, Переяславль, Перемышль и др. Они появлялись в процессе распада Киевской Руси и очевидно находились в генетических связях друг с другом. Правда, характер этих отношений точно не установлен. Поразительно сходство памятников деревянной и каменной архитектуры двух регионов — некоторые образцы галицкого происхождения копировались во Владимиро-Суздальской Руси в деталях. Показательно, что культурные влияния с юго-запада имели место не только в домонгольскую эпоху, но и позднее уже в XIV в. Надо помнить, что после нашествия войск хана Бату численность населения Галицкой земли не уменьшилась, а заметно увеличилась за счет переселенцев из разоренных монголами русских княжеств. Затем, уже смешавшись с местными жителями, они или их потомки вновь веерообразно расходились по Руси и другим славянским землям.

Рассматриваемая тема пересекается с вызывающей до сих пор острые дискуссии проблемой наследия Киевской Руси. В исторической науке сложилось две точки зрения, которые условно можно считать «русской» и «украинской». Согласно первой, возникшей еще во второй половине XV — начале XVI вв., киевская государственность закономерно «перетекла» во Владимир-на-Клязьме, а оттуда в Москву. Украинское понимание вопроса, оформившееся окончательно только в первой половине XX в., предлагало другую линию наследования киевских традиций — сначала Галичем, а затем через Литву вновь Киевом.

Но на самом деле даже беглый обзор источников показывает, что роль Прикарпатья в истории славян (и не только восточных) была гораздо более значительной. Для меня очевидно: Галичина как наиболее яркое и полное олицетворение совокупных особенностей региона играла самостоятельную роль в судьбе многократно большей исторической области, простирающейся в Восточную, а также Юго-Восточную и Центральную Европу.

Карпатский край совершенно логично наделять такими трудно совместимыми чертами как обособленность и проходимость, подверженность влияниям при сопротивлении и врожденном консерватизме (В.Пронин). Образно говоря, «общеславянское гнездо» оставалось живым на протяжении многих столетий только потому, что отсюда с завидной регулярностью вылетали ставшие на крыло птенцы и сюда могли возвращаться птицы из уже забытых выводков. Динамическая способность населения края сохранять и терять, принимать и отдавать, обновлять и обновляться, на мой взгляд, породила феномен русинства. Думается, его нужно не отрицать, а изучать и, конечно же, беречь.