 |
| Русский вестник | Александр Стреле | 30.07.2009 |
В середине 1990-х под истерические всхлипы «солдатских матерей» и оборотня с депутатским мандатом Ковалева самой популярной в отношении Северного Кавказа стала мысль в русских обывательских головах: «Оставьте их в покое, пусть живут, как хотят!» Ельцинизм возвел это усталое охание почти в ранг национальной идеологии: отступим, уступим, выведем войска, пусть живут, как хотят, режут, кого хотят — а мы окружим их стеной, колючей проволокой, укрепим границу, не пустим к себе…
Однако закон орды заключается вот в чем: если орда не наступает, то она разваливается и гибнет. Учитывая, что всякая орда двуногих хищников неотделима от движения и продвижения (в этом её суть и природа), мы должны раз и навсегда понять, что, уступая и отступая, мы даем орде не свободу, а новый плацдарм для нового броска на север…
Ельцинизм никогда не видел в развале Большой России — СССР «величайшей геополитической трагедии ХХ века» (слова В.В. Путина). Оставив без боя и лишних вопросов Закавказье, ельцинизм добился только того, что война шагнула на Северный Кавказ, то есть вместо мира мы получили наползающий фронт, прогибающийся всё глубже в наши исконные земли.
Чеченская война, начатая в 1994 году, приостановила кровавые судороги распада усеченной России — РФ, однако эту непоследовательность своей вредительской линии ельцинизм ликвидировал в Хасавъюрте. Привыкший бежать до боя, трусливый и шкурный, зацикленный на уступках и клянчащий мир как нищий милостыню, ельцинизм отдал врагам России то, что они у него потребовали: Чечню.
Русский обыватель вздохнул облегченно: ну вот, войне конец, «колониальные народы» добились свободы в соответствии с общемировой тенденцией (попутно убив при этом сотню-другую тысяч наших единоплеменников — подумаешь, мелочи!). И только проницательный человек мог тогда понять: войну нельзя «остановить», её можно только проиграть или выиграть. За проигранной войной следует не мир, а новая война, только уже на худших для тебя условиях и с худших для тебя стартовых позиций…
В 1999 году, зализав раны, зверь Ичкерии начал полномасштабное вторжение в Россию. Многие до сих пор спорят — зачем это нужно было чеченским сепаратистам? Ответ, однако же, прост и бесспорен: им дали независимость, однако её не намажешь на хлеб и не положишь в банк. Хищник живет грабежом и разбоем, с них сыт и одет бывает, в мирной жизни ему делать нечего и выживать нечем. Они снова пошли на войну — потому что кроме войны ничего не знали и не умели.
В ельцинской России у чеченов были все шансы на успех, и они об этом прекрасно знали. Маленький, но стальной нож Ичкерии входил в рассыпчатую глину ног гибнущего колосса.
В начале августа 1999 года группировка численностью до двух тысяч человек за один субботний день захватила несколько сел в Ботлихском районе Дагестана. Там было провозглашено отделение края от РФ и создание «исламской республики».
Уже в понедельник боевикам удалось расширить сферу своего присутствия — они заняли еще несколько сел в Ботлихском районе и частично перетекли в соседний Гумбетовский район. К боевикам непрерывно поступало подкрепление живой силой и техникой из Чечни. Местное население (в основном — аварцы) отнюдь не одобряло идею исламизации Дагестана с последующим отделением от России, однако оно было тогда слишком слабо вооружено, чтобы дать отпор боевикам.
Те, кто допустили преступный Хасавъюрт-1, готовили Хасавъюрт-2. При этом их не останавливала мысль о том, что ситуация с хасавъюртами разворачивается в дурную бесконечность, что уступки, следующие за уступками, и торг с шантажистами приведут только к новым предметам и условиям шантажа.
Словом, Россия распадалась. С ней никто не считался, её никто не уважал и никто не боялся нападать на её территорию. В этих условиях заживо разлагавшийся старик Ельцин совершил провиденциальный шаг — объявил о передаче власти В.В. Путину. Этот шаг не принес России ни славы, ни процветания, но именно этот приход прозвучал в анналах, подобно грозному приказу Великой Отечественной: «Ни шагу назад!».
О Колумбе писали: «До тех пор, как адмирал открыл эти Индии, думали, что в тех местах нет никакой земли и, плывя на Запад, достичь её невозможно». Политические деятели ельцинизма примерно так же думали о возможности победы над чеченами. Она казалась им невозможной и недостижимой. Как это можно — с чеченами воевать?! — спрашивали себя завсегдатаи куршавелей. — Чем дольше возня, тем позорнее будет для нас итог…
За плечами были тяжелые поражения и позор капитуляции. За плечами был гнилой тыл, нашпигованный «пятой колонной» агентов западного проамериканского влияния, мечтающих «деколонизировать» «угнетенные народы» до последнего русского.
Путин застал в Дагестане горстки дезориентированных разбитых российских солдат из федеральной группировки. Как рассказывали очевидцы, как раз во время приема дел Путиным «мимо шел боец, на одной ноге ботинок, а на другой — сапог».
Путин первым стал вести реальные боевые действия с врагами Российской Федерации. На заседании членов Совета безопасности РФ в Кремле под председательством и.о. премьера Владимира Путина помимо других вопросов впервые встал вопрос о пресечении деятельности распоясавшейся при Ельцине «пятой колонны» в российских СМИ. Путин впервые тогда высказал недовольство освещением конфликтов в Цумадинском и Ботлихском районах Дагестана.
В разгоревшейся битве, значение которой для выживания России допустимо сравнить со Сталинградской, Путин совершил второй свой смелый и диссонирующий с ельцинизмом поступок: на плечах отступавших наемников Запада он вошел в Чечню. Этот второй заход на «земли смерти» вызвал ужас не только у ельцинской элиты, но и у русского обывателя: «Опять на те же грабли!»
Вначале писали, что русская армия остановится на Тереке, укрепив его берег в нерушимый оборонительный вал. Однако Путин пошел дальше и взял на шпагу всю Чечню, воины которой уже не казались ни безсмерными, ни бесстрашными. Если в первую чеченскую войну ельцинские стратеги делали ставку на «пушечное мясо», которым выдавливали боевиков, то Путин сделал ставку на артиллерию и бомбардировки — и выиграл. Порочная практика беречь жизни так называемого «мирного населения» ценой жизни российских солдат была, наконец, отвергнута…
Сегодня мы видим, что кавказская война России с Западом перешагнула кавказский хребет и ведется уже в Закавказье. Это безусловное и значительное наступление, о котором и подумать не могли ельцинисты в 1999 году.
Путин — безусловно, человек большого личного мужества. Однако трагедия его и России заключается в том, что без серьёзной трансформации социально-экономического режима в РФ вся смелая геополитика Путина превращается в авантюру и блеф колосса, так и не сумевшего заменить глиняные ноги на какие-нибудь более прочные.
Основой путинского государства были (и остаются при Медведеве) финансовые латифундии ельцинских приватизаторов. Отношения государства и бизнеса предельно просты: бизнес откупается от носителей власти какой-то суммой денег и затем беспрепятственно разбойничает (другого слова не подобрать) на отобранных «в откуп» территориях, в откупленных отраслях и т. п. Жизнь проявила трагическую неспособность Путина создать какую-то иную модель экономики, кроме откупной и, по сути своей, крепостнической.
Путин сохранил Россию такой, какой получил её от предшественника. Это немало, учитывая, что предшественник-алкоголик умудрился с 1991 по 1999 годы потерять не только Северный Кавказ, но фактически уже и республики Урало-Поволжья (Татария при Ельцине официально объявила себя независимым, равноправным РФ государством, находящимся с РФ в конфедеративных отношениях). Но это и немного, учитывая критическую ситуацию и всемирную катастрофу. Отстояв силой оружия и личным мужеством старую жизнь ельцинизма, Путин так и не сумел построить новой жизни, нового, более жизнеспособного, чем РФ, государства. Его оборончество так и не перешло в наступательный бросок ни в сфере социально-экономической, ни в сфере политической.
Потому и сегодня, десять лет спустя после дагестанского Сталинграда России, мы не можем окончательно сказать, что Россия спасена.
