 |
| Православие.Ru | Елена Лебедева | 29.07.2009 |
В этом году исполнилось 100 лет со дня смерти Ивана Егоровича Забелина. Создатель Исторического музея на Красной площади и официальный историограф Москвы, он известен как крупнейший историк московской старины. Между тем Забелин был и оригинальным русским мыслителем, создавшим собственное учение об истории России.
Арбатскими стезями
Родился будущий историк в Твери 17 сентября 1820 года и был крещен в церкви Николая Чудотворца, что на Зверинце. Забелин почти не жил в Твери, но унаследовал от малой родины глубинные, могучие русские корни, которые были взращены в Москве.
Он родился в бедной семье. Нужда очень долго сопутствовала ему в жизни и повлияла на его научные взгляды. Дед был сельским священником, отец, Егор Степанович, окончил семинарию, но от принятия сана отказался, женился на доброй девушке из мирской среды, Авдотье Федоровне, против желания родителей; служил писцом в Казенной палате за мизерное жалование, хоть и покупал игрушки для Ванечки, когда тот сломал ногу. В 1821 году отец по протекции временно перешел на службу в Москву, а летом 1828 года, после смерти главы семейства, Забелины обосновались в Москве навсегда, поселившись на Тверской-Ямской, в приходе церкви Старого Пимена. Мать с малолетними Иваном и Петром остались без средств к существованию. В экономки с детьми ее не брали, и она занялась поденной работой: шила, вязала, крутила обертки для конфет, что давало в день по двугривенному. Пришлось отдать Петра в Воспитательный дом, а Ваня хоть и помогал матери шить холщовые рубахи, выслушивал попреки, что он обуза и помеха.
Бесприютными голодными годами назвал Забелин начало своей жизни, но все же и тогда мелькал тонкий лучик счастья — его сознательное московское детство началось с Арбата. А быт, по его же концепции, имеет огромное значение для формирования характера и взглядов, тем более что детская память — самая впечатлительная. Были в детстве и первые встречи с Православием. За три года Авдотья Федоровна сменила в арбатских переулках пять «квартир» в подвалах, одна из них находилась в доме пономаря церкви Параскевы Пятницы божедомской, что стояла в Чертольском переулке. Ваня стал помогать пономарю и выучился отменно звонить в колокола. На Рождество ходили славить по приходам, и однажды он собрал 60 копеек, впервые увидев в руках столько денег. Обычно их не хватало даже на пасхальный кулич. Он выучился читать по двум книгам, оставшимся от отца, — молитвеннику и «Начаткам священной истории». Больше всего любознательного мальчишку занимала природа. Он мог часами зачаровано любоваться кузнечиками, бабочками, наблюдать за прудом, где плавали «разные маленькие чудовища». Весной 1831 года он чуть не погиб из-за своего увлечения: полез под крышу, где было гнездо с галчатами, и оказался плотно зажатым кровлей. Ужас охватил мальчика, он решил перекреститься — и только двинул плечом, как железо дрогнуло и отпустило его. Забелин, к сожалению, утратил впечатление от этого детского опыта, а истовая страсть к природе не только сохранилась на всю жизнь, но и стала основой его научной концепции.
Первую свою книжку «Булат-молодец» Ваня купил на скопленный гривенник на развале у Ильинских ворот. Авдотья Федоровна хоть и отругала сына за покупку, подыскала ему дешевого учителя чистописания, а сама устроилась экономкой к француженке с Кузнецкого моста. Вскоре домашняя жизнь мальчика кончилась. В 1832 году Авдотье Федоровне отказали от места, и она ходатайствовала перед Приказом общественного призрения, чтобы ее сына приняли в Сиротское Преображенское училище на Стромынке, именовавшееся в просторечии Матросской богадельней. Мать пешком отвела сына в Преображенское, а по дороге они зашли в Кремль помолиться.
Его университеты
Кто бы мог представить, что Матросская богадельня, с очень суровыми нравами, скудостью знаний и быта, станет единственным местом, где получил образование великий Забелин. Ему, правда, очень повезло. В 1834 году попечителем был назначен Дмитрий Михайлович Львов, сыгравший в судьбе Забелина почти историческую роль. Он добился, чтобы училищу отвели лучшее здание — на Новой Басманной — и расширили круг учебных дисциплин. Теперь в старшем отделении, где оказался Забелин, преподавали русскую словесность, историю, географию. Ваня Забелин страстно хотел учиться, много читал, отдавая предпочтение историческим книгам, особенно «Истории» Карамзина и сочинениям Плутарха, но больший интерес проявлял к прошлому русского народа. Видя страсть талантливого ученика, попечитель дал ему «путевку в жизнь»: в 1837 году по его протекции Забелин был зачислен канцелярским служителем в Оружейную палату. Жалование было маленькое, зато работа стала истинным учением для Забелина. Он снял угол на Солянке и окунулся в сокровища русской истории.
В те годы в Оружейной палате проводился разбор ее огромного собрания — архива и коллекций, уцелевших после нашествия Наполеона. Большая часть документов относилась к XVII веку и касалась деятельности приказов и государева двора. Забелин обнаружил настоящий клад, практически не известный историкам, и решил заняться историей быта старой Москвы, ввести эти документы в научный оборот. Так он получил свое историческое самообразование — постигал скоропись XVII века, старинную терминологию, обучаясь и своему изумительному русскому языку, благодаря которому его научные труды читаются на одном дыхании. Он не мог поступить в Московский университет, не имея гимназического аттестата, но посещал лекции вольнослушателем. Уже в 1840 году Забелин написал свою первую научную статью о выездах царской семьи на богомолье в Троице-Сергиев монастырь. За ней последовало исследование, принесшее ему известность: в 1846 году, когда Москва готовилась праздновать свой 700-летний юбилей, именно Забелин вычислил дату основания русской столицы — 4 апреля 1147 года.
В 1859 году Забелину предложили отправиться на раскопки скифских курганов на юге России. Он согласился с радостью, надеясь достать живой материал о быте древней Руси. Его находки обогатили коллекцию Эрмитажа, а итогом работы стала книга «История русской жизни с древнейших времен», в которой древняя русская история была изложена с научной позиции Забелина. И все же он считался московским историком. Наибольшую славу ему принесли книги по истории домашнего быта русских царей и цариц, а особенно «История города Москвы», написанная им на закате жизни.
В Москве говорили, что главная достопримечательность города — Иван Егорович. Великая княгиня Елена Павловна приглашала его во дворец, чтобы послушать рассказ о московской старине, а ему по-прежнему не в чем было показаться на люди. Чтобы он мог наносить августейшие визиты, друзья собирали ему надлежащий костюм по частям: кто-то одалживал галстук, кто-то манишку. Вся русская интеллигенция мечтала об экскурсии или консультации Забелина. Он водил по Кремлю И.С. Тургенева, помогал делать декорации для спектакля А.Н. Островского, консультировал В.В. Васнецова в его исторической живописи, а у И.Е. Репина под влиянием Забелина возник замысел картины «Иван Грозный и сын его Иван»: в 1877 году П.М. Третьяков заказал ему портрет Забелина, и историк во время сеанса рассказал об этой трагедии столь подробно, что Репин задумал написать картину. Сам Забелин, будучи знакомым со всеми «партиями» русской интеллигенции — от Н.Г. Чернышевского до М.Н. Каткова, всегда отличался самостоятельным мировоззрением: в молодости увлекался передовыми идеями, был близок к кружку Т.Н. Грановского и Н.В. Станкевича, к старости «поправел», очень уважал К.П. Победоносцева за «сердце и верный взгляд на дело — не книжный, а жизненный». Забелин оставил любопытный отзыв о Чернышевском, в котором историка поразила «совершенно легкая почва суждений об исторических элементах жизни и нежелание вникнуть в силу развивающих начал, цивилизующих их». Чернышевский, впрочем, «ответил» ему — назвал книгу «История русской жизни» сплошной «ахинеей и белибердой».
Научную деятельность Забелина сводят часто к краеведению и бытописанию, но это только грань творческого наследия историка. Быт вписан в историософскую концепцию: Забелин был самобытнейшим русским мыслителем, создателем учения об историческом пути России, в котором Москва играла только свою, хотя и важнейшую, роль.
«По своим идеям родства, а не по идеалам господства»
Забелин считал, что историческая эпоха влияет на людей, как природа, и сам не был исключением. Он сформировался как ученый во время «исторического романтизма», когда маятник русской истории, по выражению покойного В.Л. Махнача, качнулся в сторону Православия и национальных истоков после столетнего их забвения. Однако Забелина не миновал бич интеллигенции XIX века: он был неверующим человеком. Правда, но не был и богоборцем. Оттого неверие рассудка, хотя и наложило свой неизбежный отпечаток на его научные идеи, не составило их сущности. Cущностью стала искренняя, пламенная, спасительная любовь к России. Потому и не стали его книги кафедрой безбожия и декларацией антицерковных идей, потому ему и довелось избежать утопии. Более того, Забелин уникален тем, что у лично неверующего историка сложилась образная и яркая идея об исключительной роли Православия в созидании России и о неоценимых заслугах христианства в мировой и русской истории. Не от душевного зла, а от пут материалистического разума было его неверие.
Историософия Забелина основывалась на его мировоззрении: законы истории он видит в законах природы. Не имея образования, он признавался, что ему приходилось додумываться «до сотворения мира». В то же время он не создал отдельных философских трудов: его мировоззрение и происхождение исторических идей поясняют его дневники и записные книжки. Могут возразить, что это зыбкий источник: человек записывал сокровенные мысли не для публикации, мог потом отказаться от них, перерасти их. Оттого важно выявить те идеи, которые кристаллизовались со временем и попутно выражались в научных трудах. Кроме того, Забелин более всего ценил в людях порядочность и сам был таким же порядочным ученым, не позволяя личным взглядам стать во главу угла научного исследования. И единственным источником этих взглядов остаются дневники.
Философская концепция Забелина определилась его неверием в физическое существование Бога. Единственным творцом всего существующего он считал природу, а в социальной сфере — человечество как ее высший элемент. В основе природного закона лежит борьба за существование, которую Забелин определил как борьбу общего и частного. Каждый живой организм — особь или индивид — естественно стремится жить, продолжать и сохранять свою жизнь, а потому «употребляет в свою пользу все, что имеется в окружающем мире, не рассуждая, что кому принадлежит». Таким образом, «на поприще мирового бытия» являются две силы: особь как организм жизни, удовлетворяющий свои необходимые «эгоистические» интересы, и общее, то есть вся окружающая эту особь природа. Борьба общего и частного — импульс жизни. Этому же природному закону подчиняется и человеческое общество, с той разницей, что человека отличает человеческое в силу его высшей организации, а именно — нравственность и стремление к единству.
То, что в религии именуется законом, Забелин называет нравственностью — «законы общих целей не личного только, но общего блага и добра». Человек по своей сути такой же природный эгоистический организм, полагающий жизнь в поисках прокормления. Оттого на первых стадиях человеческой жизни существовал каннибализм, но в таком случае человек истребил бы самого себя и исчез. В естественном стремлении самосохранения человечество стало ограничивать природный эгоизм — появилось понятие рода. Нравственность же родилась из того качества человека, которое отличает его от животного, а именно из свободы делать себе добро и зло. Человек ограничил свою свободу нравственным требованием: не делай другому того, чего себе не желаешь, — и тем изменил в себе биологический закон природы.
Происхождение религии Забелин объяснял элементарным антропоморфизмом: человек создает божества по своему образу и подобию, но религии принадлежит колоссальная роль в становлении человечества и национальности. Язычество как первобытная религия возникло из первого человеческого опыта познания природы. Это первое научное познание совершалось в образах, ибо только через образ древний человек был способен понять окружающий мир и только в тех образах, которые были у него перед глазами. Все непонятное страшило его, но в то же время человек понял, что мир управляется каким-то разумом. Так явилась мысль о Боге-Отце, от Которого зависят судьбы Его детей, Творце природного мира, Который есть такой же человек, только «увеличенный до непостижимости». Когда же началась эксплуатация человека человеком и появилось рабство, отношения человека с Богом были уподоблены отношениям раба и господина.
У каждого народа — своя религия. Религиозное творчество есть народное творчество, в котором отразились окружающая природа и национальный характер. Однако политеистическая языческая религия, выразившая многообразие и красоту природного мира, была в то же время потребностью найти в мире единство и дать человеческому сознанию образ единого понятия обо всем, которого дать не и смогла. Оттого она сменилась монотеизмом. Единобожие стало символом человеческого стремления к единству и высшим развитием нравственности. Человечество в своем религиозном творчестве «дошло до единого Бога, Которому мировое имя — Любовь, и Бог стал концом понятий человека о мире». Эта высшая нравственность стала преодолением естественного человеческого эгоизма, требуя любить ближнего как самого себя, и формой самосохранения человечества в историческом развитии, определяемом той же борьбой частного и общего, как и в природном мире. Человечество в своей истории стремится к единству. Поскольку образ Царствия Небесного отсутствует в мировоззрении Забелина, ибо бессмертия не существует, то жизненный процесс человечества у него ограничивается сугубо земным временем. Оттого историческое развитие стремится к созданию такого общества, в котором общие и личные интересы сосуществуют мирно, без взаимоистребления, где всех людей и каждого человека ждет счастье и свобода. Хотя эта идея утопична — а без веры в Бога утопичности в историософии не избежать, — она утопией не является. Это общество — не богоборческое «царство Божие на земле», вымышленное в противовес христианству, и не фантастический образ будущего мира, созданный по представлениям об идеальном социальном устройстве на атеистической идее, а просто далекая заветная мечта об общечеловеческом счастье и свободе личности.
Стремление к единству Забелин считал созидательной, движущей силой истории, раздоры и смуты ради частных, корыстных интересов во вред единому — проявлением эгоистического начала. Бог есть идея об этом единстве. Если человечество отличает от природного мира нравственность, то сама нравственность держится верою в Бога — это «божественная узда для человеческого своеволия, бешенного и безобразного». Отдельный человек может не верить, но в обществе, в народе, по мнению Забелина, религия не иссякнет никогда. У каждого народа — своя нравственность, определяемая религией. У русского в основе нравственности лежит любовь евангельская, рожденная для сохранения человеческого рода и для блага каждой личности. И в этом заключается высшее значение христианства.
Отсюда является вопрос: а как оценивать нравственность исторических личностей, особенно если они пролили много крови? Что есть нравственность в истории? Если для христианина мерило нравственности — божественный закон, непреложный во все времена, а тем более в православной стране, то Забелин предлагает иной критерий. Во-первых, судить далекое прошлое не с нравственных понятий современности, а с понятий, присущих тому времени. Какие тогда были понятия, такова была и нравственность. Во-вторых, с позиции общего блага, ибо суть человеческого общества — «ограничение действий личного блага на пользу блага общего, в котором, как часть в целом, содержится и личное благо индивида». Оттого для строгого суда истории нравственно и добродетельно все то, что служит целям общего блага. Если же судить «по требованиям христианской исповеди», то попадем в совсем иной, далекий от науки мир человеческих отношений, где все являются грешниками, а тем более люди исторического дела. Это не даст ни научного понимания их деятельности, ни научного результата. Итак, стремление к единству и общему благу суть положительные векторы истории. Творцом же истории, по убеждению историка, является не Бог-Логос, а народ, так же как вместо Бога творцом физического мира является природа.
Забелин пишет историю русского народа с первобытного времени и опровергает «теорию русского пустого места» — норманнскую теорию об иноземном происхождении русского государства, возражая всем отрицавшим самобытное начало русской национальности и, следовательно, ее возможность к самостоятельному государственному устройству. В основу исследования Забелина положено изучение внутреннего быта народа как образа его жизни и окружающей среды. История определяется бытом и формирует быт, например кочевнический или земледельческий. На быт же решающе влияет природа: именно она привносит основные, первые, неизгладимые черты в этнический характер.
Так и русская природа способствовала формированию национальных особенностей русского народа и его менталитета. «Русская страна в своей географии есть особое существо, нисколько не похожее на остальную Европу, а вместе с тем и на Азию», — писал Забелин. Просторы родной земли воспитали могучий, свободный нрав русского человека, хотя и не баловали его красотами морей и озер. На этих просторах, отличавшихся невозмутимой тишиной, спокойствием и молчаливым однообразием ландшафта, господствовали два хозяина русской земли — солнце и мороз, а летом заставляла трепетать великая гроза. Здесь зарождались два центра русской народности — Киев и Новгород. Реки Забелин называл артериями: в какую сторону они текут, туда течет и народная жизнь. Древняя русская жизнь счастливо раскинулась на пути из варяг в греки: северный Новгород тяготел к Балтийскому морю, где образовалось первое окно в Европу, потом заколоченное европейцами; Киев был связан с черноморской торговлей. Забелин даже считал, что сами славяне и проторили этот знаменитый путь: они первыми повезли свои и греческие товары «на потребу бедному скандинавскому северу» и рассказали норманнам, где можно легко пройти на юг. Так или иначе, путь из варяг в греки, проходивший по Днепру, тесно связал между собой Новгород и Киев.
Что касается роли варягов в русской истории, то Забелин, не отрицая факта призвания, отрицает создание ими русской государственности. Для того чтобы призвали на княжение, надо, чтобы было княжение. Забелин развивает идею о городском происхождении русской «донорманнской» государственности, понимая государство как форму единства земли и национального духа. Тогда же и сформировались те начатки нравственности русского народа, которые стали благодатной почвой для принятия христианства.
На заре истории первым зародышем государства был род — союз семей, связанных последовательностью рождения (отцы, деды, внуки). Род был первым единством человечества: кровное единство повлекло и единство общежития, дабы устоять перед грозной природой и нашествиями чужаков. Личность была только частью рода и, с одной стороны, имела в нем защиту, кров, пищу, с другой — подавлялась им. По мнению Забелина, в русском родовом быте существовали не столько патриархальные, сколько «братские» отношения, когда родовое (не семейное) управление осуществлялось не отцами, а старшими братьями. Оттого первым естественным и нравственным законом жизни было братское равенство. В семьях же господствовали патриархальные отношения.
История двигалась к гражданскому обществу. Новой ступенью развития стали города. Сначала это были селения, окруженные земляным валом для защиты от иноплеменных соседей. По мере разветвления род расселялся, появился союз родственных поселков с главным городком, где сосредоточивалась власть, дружина из сородичей для охраны и где население занималось не только земледелием, но и промыслами, принося свои ценности под защиту городских стен и дружины. На смену родовым отношениям стали приходить общественные, где связи людей определяются не их родом, а их деловой способностью. Первым в городе был князь — предводитель дружины. За ним следовали передние мужи — бояре, а за ними — купцы-промышленники, промышлявшие свое дело. Купеческий промысел Забелин считал первым камнем в основании русского города, и именно оттого главным признаком древней русской земли был ее мирный характер: «Русский человек больше всего промышленник и меньше всего завоеватель». Купец в военное время, когда шел неприятель, брался за меч вместе со всеми, но в остальное время созидал экономику. Дружина совершала свое дело, расширяя территориальные границы владения, но ее меч только помогал русскому промыслу, а не осуществлял его. Первым в новые и окрестные земли шел промышленник, а уже за ним по его советам приходил князь с дружиной, облагал местное население данью, но устанавливал такие отношения, которые были выгодны и купеческому промыслу, и покоренной народности. Присоединив же ее к своему княжеству, русские обращались с ней как с равной, «по своим природным идеям родства, а не по идеалам господства». Единство общих интересов при торговом промысле, связавшем первые русские города, побуждало к единству действий, создавая предпосылки для создания государства.
Уже на ранних порах обозначились первые отличия русской цивилизации от европейской. С одной стороны, природа и исторический быт в Европе создавали более выгодные условия для изобилия и лучших условий труда, особенно если учесть, что европейские народы создавали свое могущество на фундаменте античной цивилизации. И, тем не менее, русская историческая жизнь носила более мирный и братский характер человеческих отношений. Земледельческий быт, промысел и природное миролюбие не «благоприятствовали развитию у русских военных инстинктов». Оттого древняя Русь счастливо избежала и западных идей о таком аристократическом благородстве, которое возникло «от различия крови завоевателя от крови порабощенных народов». Однако Россия всегда отмечалась принижением человеческой индивидуальности. Если на Западе царила идея независимой, развитой личности, достигшая апогея в идеалах рыцарства, то у нас господствовали идеи родства и всеобщего братства, хотя славяне были очень свободолюбивым народом.
Итак, к приходу варягов в IX веке на Руси существовали автохтонные города с княжением как форма древнерусского политического быта. Забелин сравнивает эти города с городскими республиками античности. Самих варягов-русь он, как и ряд других ученых, считал не скандинавами, а славянами с Балтийского моря, которые и оставили славянское имя Руси. Призвание же варягов Забелин объясняет обычной городской практикой призвания дружины для усиления военной мощи и расчистки торговых путей, поскольку «хитрый грек-византиец не желал иметь по соседству сильную и непокорную народность». Возможно, сказались и внутренние неурядицы от управления, раздираемого родовыми рознями, но, в любом случае, «Рюрик пришел как защитник, а не устроитель земли». Русь проложила свободный путь в Царьград и там склонилась к православной вере.
Принятие христианства было своеобразным итогом городского развития, и не только в силу общественного сознания, но и в силу кризиса русского язычества. Оно, отразившее характер русского человека, пытливость его ума и жизнелюбие, отчасти подготовило принятие христианства. Земледельческий быт порождал языческие праздники, схожие в своих циклах с христианскими: празднование весны, тризна по умершей зиме, летнее солнцестояние, появления хлеба к Ильину дню. Главное же, по мысли Забелина, в русском язычестве не было представления о полной смерти, а, напротив, праздновалось воскресение природы — от первого зарождения света после зимнего времени до высшего торжества солнца, цветения, плодородия. Отличие состояло в том же природно-историческом импульсе борьбы общего и частного. Язычник смотрел на мир только как на почву для собственного существования. В христианстве было наоборот, и оно полнее, свободнее выразило духовный строй русского народа.
Развитие городов принесло крах язычеству. Торговые связи привлекли в русские города множество иноплеменцев-иноверцев, а с ними и новые духовные понятия. Язычники стали путаться в своих и чужих божествах, приходили в смятение, обнаруживая совсем другие верования. Попытки князя Владимира реанимировать русское язычество успеха не имели, потому что оно отжило свое. Единство русской земли должно было придти к единству вероисповедания. Выбор греческой веры Забелин объясняет тесным общением с византийцами и давним знакомством с собственными христианами. Народ уже был готов к христианству, и слово оставалось за князем как главой земли. Забелин обнаруживает еще два отличительных цивилизационных момента. Во-первых, избрание веры состоялось «без принуждения вероучителей», что, по его мнению, обнаруживает степень умственного и нравственного развития русского народа. Во-вторых, принятие христианства совершилось на Руси мирно. Западная Церковь вместе с крестом приносила язычникам завоевание их земли. Восточная Церковь, держась апостольских преданий, не признавала таких идеалов и служила вере «не мечом, не властолюбием, но духом и истиной». Оттого к ней и потянулось свободолюбивое славянство.
Христианство нашло на Руси благодатную ниву, уготовленную существовавшими братскими отношениями, то есть начатками понятий об определенном равенстве прав. И если при язычестве это было родовое братство, то христианство ознаменовало тем же словом «брат» общечеловеческие отношения, возвестив о равенстве всех людей и достоинстве человеческой личности (дорогой для Забелина идеал, выстраданный в жизни и им самим). Это было преодолением родовых отношений и старой морали. По мнению Забелина, христианство не только уничтожило право кровной мести и прочие своенравия, но и окончательно установило моногамную семью. Оно принесло в себе ту великую нравственную силу, которая наиболее полно выражала русские духовные идеалы, но совершила и преображение Руси.
В первоначальном нравственном воздействии христианства на Русь Забелин выделяет два главных постулата: притчу о фарисее и мытаре и учение о милостыни. Проповедуя новообращенным суть христианской веры, пастыри рассказывали о Воскресении Бога-Спасителя и, по мнению Забелина, «все учение сложилось вокруг проповеди о фарисее и мытаре, где объяснено, как надо молиться во спасение». С этой притчи началось христианское воспитание Руси: именно она стала единой основой нравственности русского народа, ибо учила не только о покаянии, но и о смирении. А в смирении выразилась та же идея братского равенства людей, тех же истинных человеческих отношений и порицание горделивого возношения человека над остальными людьми, ненавидимое народом как нарушение братства. Следовательно, отсюда черпалась великая сила для правильного устройства человеческих отношений — для единства. Как пример новой морали Забелин приводит подвиг святых князей Бориса и Глеба. Вторым нравственным постулатом стало учение о милостыне, где Забелин усматривает обличение другой гордыни, рушащей братские отношения, — богатства, особенно нажитого неправдою, и заботу о сироте-народе.
Новая вера принесла на Русь просвещение. Храм был первой и настоящей школою для народа. Именно христианству Забелин приписывает появление на Руси собственного исторического знания и отечественных летописей. Первая христианская община в Киеве стала сохранять память о событиях родной земли, как сохраняли память о мучениках и святых — история была заложена в самой традиции Церкви. Знание это было достоверное, очищенное от мифов, потому что христиане исповедовали правду и на книгу смотрели как на святыню. Так была создана «Повесть временных лет» — первая попытка написать историю русского народа.
Киево-Печерский монастырь Забелин называет первым русским университетом, ибо он был «светилом науки» не для одних иноков, а для всего русского общества, стекавшегося в его стены слушать святое поучение. Так обитель олицетворяла пример христианского равенства, оказывая у себя равный прием князю и простолюдину, что Забелин считал личной заслугой святого Феодосия Печерского. Оттого только в Киеве могли зародиться идеи единства Русской земли, и только православная вера могла послужить ему, став вторым национальным признаком русского народа после единства.
Забелин относился отрицательно к церковному богослужению. В дневниках он называет христианство отвлеченной философией, идеей, моралью, которую не следовало облекать в языческие одежды обрядности, ибо они становятся бессмысленными. Христианство должно быть без всяких обрядов, кроме воспоминаний вечери. Его форма — беседа, поучение, чтение Евангелия, проникновение в смысл идеи. Однако считал роль Церкви исключительной в созидании Русской земли.
(Окончание следует.)
