«Прагматик, твердо стоящий на земле, с сердцем, устремленным к Богу»

Памяти Саввы Ямщикова

Становление

— Савва Васильевич, уже само ваше редчайшее имя предполагает мой первый вопрос: каковы ваши корни?

— Мои предки по материнской линии — из крестьян Калужской и Брянской губерний. Дед, Василий Андреевич, как и многие тогда, был раскулачен, хотя никогда не прибегал к услугам наемных рабочих, и сослан на 15 лет в то самое Шушенское. Здесь он и умер, так и не свидевшись с женой и шестерыми детьми. Пережить те страшные времена, помноженные на военное лихолетье, нашей семье помогла только вера в Бога. Бабушка, Екатерина Ивановна, строго соблюдала традиции и каноны старообрядчества. С малых лет запомнил я праздничные службы в храме на Преображенской заставе, чин и порядок в котором помогали поддерживать чудом избежавшие страшной участи многочисленных сталинских жертв наши близкие и дальние родственники.

— Ваше детство пришлось на военные годы. Что запомнилось?

— Что запомнилось? Немало. Жили мы с мамой, Александрой Васильевной (мой отец, Василий Андреевич Ямщиков, умер в 1944 году), в железнодорожных бараках на Павелецкой набережной, напротив Новоспасского монастыря. Мама работала на транспорте, а я, пятилетний пацан, вставал чуть свет, чтобы на маневровой станции украсть ведро угля: надо было топить барак, где мы жили, — дров-то тогда не было. Запомнилось бесконечное стояние в километровых очередях за хлебом. Номерки, написанные химическим карандашом на моей ладошке. Радость от найденных картофелин, утерянных при разгрузке вагона.

Но вот что удивляет до сих пор: таких «оборзелых» людей, как сейчас, тогда не было. Даже и в этих нескончаемых очередях взрослые старались пропустить детишек без очереди! Такой черствости, равнодушия и хамства не было ни в военное, ни в послевоенное время. Те суровые годы воспитывали и меня, и моих сверстников, научили серьезному и честному отношению к окружающим.

— Вы учились на искусствоведческом отделении истфака МГУ, что само по себе удивительно: в те годы молодежь в основном «штурмовала» технические «высоты». Что или кто послужил толчком к вашему увлечению именно древнерусским искусством?

— Теперь могу сказать однозначно: то был Божий Промысл. В школе я очень увлекался историей живописи, театра и литературы. Поэтому и выбрал искусствоведческое отделение университета. Это был как бы первоначальный толчок. А потом. Уверен: во многом твою будущность определяют люди, с которыми сталкивает тебя судьба. Во всяком случае, так случилось со мной. Начав учиться, с упоением слушая лекции Всеволода Владимировича Павлова, замечательного ученого, хранителя египетского отдела Пушкинского музея, по искусству Древнего Египта, я мечтал, что непременно буду египтологом. Даже изучал иероглифы, старательно готовил курсовую работу о фаюмских портретах! Но через год начался курс по древнерусскому искусству с интереснейшими поездками во Владимир, Суздаль, Ростов Великий, и я отчетливо понял: это — мое! С той поры я старался верой и правдой служить делу охраны, реставрации и изучения памятников древнерусского искусства.

Сегодня, к великому сожалению, уже мало кому известны Касьян Ярославич Голейзовский — знаменитый балетмейстер и живописец, ученик В.А. Серова и М.А. Врубеля; Виктор Никитович Лазарев — авторитетнейший специалист по итальянскому Возрождению и Византии; Николай Петрович Сычев — живописец и искусствовед, ученик И.Е. Репина, главный реставратор храма Василия Блаженного и Дмитровского и Успенского владимирских соборов; Леонид Алексеевич Творогов — влюбленный в наше прошлое псковский ученый и книжник. Именно общение с этими выдающимися людьми и повлияло в конечном итоге на мой жизненный выбор. А слова Льва Николаевича Гумилева: «Савва, вы обязаны, реставрируя, изучать икону: знать, где она создана, в каком веке. Знать, что в то время происходило в Пекине, Лондоне, Риме — ощущать связь времен!» — я запомнил на всю жизнь.

— Вы окончили университет. Что было дальше?

— До окончания учебы было еще далеко: в 20 лет я заболел полиартритом и был вынужден перейти на вечернее отделение. Одновременно стал работать в отделе иконописи Всероссийского реставрационного центра, который располагался тогда в Марфо-Мариинской обители на Большой Ордынке. И проработал здесь 20 лет, большая часть из которых прошла в русской провинции.

— Простите, Савва Васильевич, что перебиваю, но не могу не спросить: а разве можно быть реставратором, не умея рисовать? Или вы все же рисовали?

— Практически нет. Но мой учитель, Николай Петрович Сычев, не раз мне говаривал: «Слава Богу, что вы не художник. Не будете вторгаться в канву произведения, искажать его своим видением».

— А что такое икона лично для Вас — произведение древнерусского искусства или нечто большее?

— Только в атеистическом государстве икону стали именовать произведением древнерусского искусства. А ведь икона (кстати, с греческого «икона» переводится как «образ») — не просто картина с изображением Иисуса Христа, Богородицы, святых, некоего церковного события. Это — своеобразное окно в духовный мир, не видимый нами. Помните, у Владимира Соловьева:

«Милый друг, иль ты не видишь,

Что все видимое нами —

Только отблеск, только тени

От незримого очами?"?

Икона отображает духовный мир в образах и символах, приближая его к нам, раскрывая реальность непостижимого человеческому разуму иного миробытия. Так что лично для меня икона — это икона и только потом — работа того или иного выдающегося иконописца, объект для реставрации.

— Правильно ли сказать, что, реставрируя иконы, вы как бы «разговариваете» с изображенными на них святыми?

— Нет, это не диалог, а односторонний разговор. Так же, как и во время молитвы, диалог с Богом исключен! Просто когда человек от души молится, он не вступает в какие-либо разговоры с высшими силами, он просто верит в них и надеется сподобиться Божией благодати.

Дело жизни

— Итак, большая часть вашей жизни прошла в русской провинции.

— Да. Именно здесь я понял одну простую истину — важно и нужно донести результаты реставрационной деятельности наших первоклассных мастеров до широкого круга людей, интересующихся историей отечественной культуры. Лучшим же способом достижения поставленной цели были, с моей точки зрения, организация и показ выставок новых открытий реставраторов. Иначе эти шедевры так и останутся в запасниках музеев, будут всего лишь провинциальным явлением.

И начались мои поездки в Суздаль, Псков, Карелию, Ростов, Вологду. А потом, с 1966 года, были выставки в залах Союза художников на Кузнецком мосту, 20 (рядом с КГБ), привлекшие огромное количество посетителей. Зрители и специалисты открывали для себя древнюю живопись Карелии, Вологды, Пскова, Ростова Великого.

Чтобы ощутимее представить себе объем подготовительных работ, скажу, что, к примеру, выставку «Живопись Ростова Великого» мы готовили около десяти лет. В музеях Ростова, Углича и Переславля-Залесского отобрал я несколько десятков икон из местных монастырей и храмов, хранившихся в запасниках, и привез их в Реставрационный центр — ведь все они «нуждались» в руках реставраторов. Здесь-то и происходило их возвращение к жизни.

— В чем особенность вашей уникальной профессии?

— Пожалуй, в том, что ты одновременно живешь как бы в двух мирах — сегодняшнем и минувшем. Об этом замечательно сказал мой друг, писатель и литературный критик Валентин Курбатов: «Реставратор — профессия, быть может, самая синтетическая: живописец, философ, историк, ремесленник, психолог. Современник, подвижно живущий в нескольких веках. У этой профессии три лица. и шум времени в ней слышнее, чем в остальных человеческих занятиях».

Абсолютно точно сказано. Временами мне казалось, что я совершаю фантастическое путешествие на машине времени, попадая в мастерские псковских и новгородских средневековых иконописцев; присутствую на празднике окончания ферапонтовских росписей Дионисием с сыновьями; наблюдаю за монтировкой иконостаса Благовещенского собора в Московском Кремле; «слышу», как старший по возрасту Феофан Грек делает замечания талантливому ученику Андрею Рублеву.

— Теперь понятно, почему вас, совсем еще молодого человека, Андрей Тарковский пригласил консультантом на свой знаменитый фильм «Андрей Рублев» — столько ваших открытий, «встреч с прошлым». Савва Васильевич, вы встречались, общались, дружили с без преувеличения лучшими людьми нашей эпохи. Несть им числа. И все же, какая встреча произвела на вас самое глубокое впечатление? Стала в чем-то, быть может, решающей?

— Колоссальную роль в моей судьбе сыграл архимандрит Алипий (в миру Иван Михайлович Воронов) — настоятель Псково-Печерского монастыря. Художник, участник войны, имевший множество боевых наград, он рассказывал о себе совсем немного: «Савва, война была такой страшной. Там дал зарок: если выживу — уйду в монастырь».

За короткий срок он поднял обитель из руин и практически в одиночку отстоял в хрущевские погромы, когда были уничтожены десятки тысяч (!) церквей и монастырей. Когда приехали закрывать монастырь, Алипий твердо сказал чинушам: «Извините, но обороняться я умею. Слава Богу, прошел от Москвы до Берлина в армии Лелюшенко. У меня почти все монахи — бывшие солдаты, так что мы будем защищаться до последней капли крови. Танкам здесь не пройти, поэтому нас вы можете взять только с воздуха. Но когда начнете бомбить, об этом сразу расскажет BBC, и вам же будет хуже». И что удивительно — они оставили его в покое!

Целых двенадцать лет мы вместе пополняли уникальные коллекции монастыря, реставрировали иконы, открывали их людям. Сейчас личное собрание икон игумена Алипия — печерского Третьякова — вошло в экспозиции Русского и Псковского музеев.

Итожа прожитое

— Савва Васильевич, вам удалось сделать так много всего. А чем вы гордитесь особенно?

— Давайте лучше скажем, что особенно дорого. За 40 с лишним лет труда удалось возродить к жизни сотни произведений иконописи; уникальные собрания русских портретов XVIII—XIX вв.еков из различных музеев России; вернуть забытые было имена талантливейших художников — костромичей Григория Островского (XVIII век) и нашего современника, самородка Ефима Честнякова (умер в 1961 году) — художника, мыслителя, драматурга и литератора; познакомить соотечественников с сокровищами частных коллекций Москвы и Ленинграда. Да и цикл передач «Служенье муз не терпит суеты» на Центральном телевидении, который я вел пять лет, давал возможность зрителям соприкоснуться с сокровищами музеев Солигалича, Кологрива, Переславля, Ростова Великого, Ярославля и Углича; рассказать о совершенно неизвестных или незаслуженно забытых художниках, судьбе их творений.

Ну и, конечно же, не могу не упомянуть «Реставрационную опись произведений иконописи в музеях России». Чтобы она вышла в свет, я побывал в музеях практически всех больших и малых городов России. И не просто побывал, а тщательно ознакомился с их бесценным содержимым — историко-художественным наследием нашего Отечества.

— А что расстраивает?

— Моя душа в буквальном смысле болит, когда сегодня вижу катастрофическое состояние русского искусства, музейного дела и культуры в целом. Отсутствие средств, воинствующее невежество, безнаказанность правят бал. В угаре вседозволенности, почему-то называемой свободой, мы теряем великое наследие и добрые традиции. И пока мы не поймем, что в основе развития и существования любого государства должно быть духовно-нравственное начало, наша жизнь будет только ухудшаться!

Особую тревогу вызывает сегодняшняя «монументальная» пропаганда. Как требовательны были к себе русские скульпторы прошлых столетий: по одному лишь памятнику оставили потомкам И.П. Мартос, А.М. Опекушин, М.О. Микешин, С.М. Волнухин. Но каких! Памятник Минину и Пожарскому в Москве, памятник Тысячелетию России в Великом Новгороде. А посмотрите на нынешних! Циклопический Петр, лишенный какого-либо художественного вкуса, подавил своими уродливыми формами не только храм Христа Спасителя, но и исковеркал божественную панораму древнего Кремля. Уродливые зверушки и фонари на Манежной лишили первозданного пафоса и величия могилу Неизвестного солдата, да и весь кремлевский комплекс. Неужели же не понимают эти «ваятели», что их «творения» заранее обречены на недолговечность и забвение?

— Сегодня мы стали свидетелями начала воссоединения двух Православных Церквей — нашей и зарубежной. Возвращение Тихвинской иконы Божией Матери, возможность поклониться мощам мучениц Елизаветы и Варвары — первые шажки на этом долгожданном и нелегком пути. Вот бы и со староверами замириться.

— Полностью с вами согласен. Я давно уже всюду высказываюсь и пишу о том, что Русской Церкви пора забыть про никоновско-аввакумовский раскол и наконец воссоединиться. Надеюсь, этот час настанет!

— Не секрет, что сейчас обострились отношения церковных общин и светских организаций, многие десятилетия занимающих помещения православных храмов. Прежде всего, я имею ввиду московские храмы Воскресения Христа в Кадашах, где до недавнего времени располагался известный вам Всероссийский художественный научно-реставрационный центр имени И. Грабаря и до сих пор находятся реставрационные мастерские, и пророка Илии на Воронцовом поле, в историческом здании которого находится музей народов Востока. Общины этих храмов подали иски в суды. Кстати, их примеру готовы последовать еще 158 (!) только московских приходов. На чьей стороне вы?

— Еще на заре перестройки многие деятели культуры — Ю. Бондарев, Ч. Айтматов, Д. Лихачев, С. Залыгин, Г. Свиридов, И. Моисеев, В. Распутин, ваш покорный слуга и другие — в открытом письме просили содействия и помощи государства в возвращении Церкви всех выдающихся памятников религиозной культуры. Я и сейчас придерживаюсь того мнения, что все принадлежавшее Церкви имущество должно быть ей возвращено!

В то же время поспешное решение этой наболевшей проблемы может отрицательно сказаться на сохранности уникальных произведений церковного искусства и возрождении приходских храмов. В первую очередь имею ввиду такие шедевры, как собор Спасо-Мирожского монастыря во Пскове или Рождественский собор Ферапонтова монастыря. Уверен: сегодня получившая их Церковь без помощи реставраторов и музейных работников не сможет гарантировать соблюдение нормальных условий и температурно-влажностного режима.

Но закрывать глаза — и так долго — на эту наболевшую проблему никак нельзя!

Испытание

— Всю жизнь вы были в гуще событий: объездили полмира, общались с огромным количеством людей. И вот Всевышний послал вам тяжелейшее испытание. Что давало силы пережить его? Кто был рядом?

— Рядом были мама и дочь. Сказать честно, не знаю, откуда брались силы. Во время болезни я много молился — за своих друзей, за себя, за дочь. И отчетливо понял одно — мы пришли в этот мир для того, чтобы уйти из него. И надо успеть за отпущенное Богом время не посрамить Того, Кто дал нам возможность жить!

Итог этих долгих десяти лет — истинных друзей осталось немного, но, как говорится, «мал золотник, да дорог!». Коллеги по работе из Института реставрации, Валентин Лазуткин, Валентин Распутин, Валентин Курбатов, Виктор Астафьев не давали мне расслабляться и потерять веру в силу мужской дружбы. Спасибо им всем!

— Савва Васильевич, а чем вы заняты сейчас?

— Отпущенный болезнью на волю, я первым делом поспешил навестить свои любимые Новгород и Псков, Кижи и Петербург, Ярославль и Рязань, Вологду, Кириллов и Ферапонтово.

Декабрь 2005 года