«Церкви и Православию я обязан тем, что сохранил себя»

Беседа с членом епархиального совета Корсунской епархии Н.И. Кривошеиным

— Я горжусь моими предками, их деяниями. Горжусь и тем, что оба моих деда — Алексей Павлович Мещерский и Александр Васильевич Кривошеин — были обруганы вождем мировой революции: Мещерский (в связи со стачками в Сормово) был назван «кровавым эксплуататором», а Кривошеин (в связи с вопросом о земельной реформе) — «постоянно врущим». Алексей Павлович Мещерский, один из основателей русской тяжелой промышленности, был в 1919 году выкуплен из Таганской тюрьмы (где он сидел, ожидая исполнения смертного приговора): его освободили за взятку, которую дали чекистам, у которых «чистые руки и холодная голова». Этот случай коррупции — пожалуй, первый зафиксированный в истории этой службы — описан в «Архипелаге Гулаг». В эмиграции Александр Павлович помог созданию в Париже храма в честь иконы Божией Матери «Знаменье». Он был человеком прочной веры, редкой энергии. Советы в 1930-е годы пытались уговорить его вернуться для работы в Госплане; он не колеблясь отклонил это предложение, переданное через «красного графа» Алексея Игнатьева. Скончался он в 1938 году.

Горячо советую тем, кто лучше хочет узнать о России в предреволюционный период, об эмиграции, о расцвете сталинщины в советской провинции, прочесть воспоминания моей покойной матери Н.А. Кривошеиной «Четыре трети нашей жизни» (М.: Русский путь, 1999).

Александр Васильевич Кривошеин, министр земледелия с 1908 по 1915 год, глава правительства юга России при генерале П.Н. Врангеле, был одновременно страстным реформатором и твердым контрреволюционером. Книга «Путевые заметки по Сибири», написанная в соавторстве с П.А. Столыпиным, стала теоретической основой крестьянской реформы и переселенческой политики. Запоздалость и незавершенность модернизации сельского хозяйства, замедление реформ после убийства Столыпина стали, конечно же, одними из главных факторов победы большевиков.

Александр Васильевич не принял Февраля. И, конечно же, Октября. Он был руководителем организации «Тактический центр», которая готовила в Москве антибольшевицкий заговор. Когда заговор провалился, сумел уйти от ареста и перебраться на юг. Возглавляя правительство юга России у генерала Врангеля, он довольно скоро понял, что красные одолеют Перекоп. Тем не менее, он упорно проводил реформы на «острове Крым». Скончался он в 1921 году в Берлине, вскоре после «бега».

Засвидетельствовано, что на смертном одре он сказал: «России предстоят 80 лет мрака и крови, а потом она возродится с новой силой и будет процветающей».

У Александра Васильевича было пятеро сыновей: Олег, Василий, Игорь, Всеволод и Кирилл. Олег был взят в плен и насмерть замучен красными; Василий умер от тифа на Кубани у А.И. Деникина. Всеволод, принявший в монашестве имя Василий, сумел из Москвы попасть в части генерала Дроздова. Игорь, мой будущий отец, в звании штабс-капитана, и его младший брат Кирилл эвакуировались с отцом из Крыма.

Кирилл стал видным экономистом, удачно сложилась его карьера в банке «Лионский кредит»; в 1939 году он был мобилизован во французскую армию, вскоре попал в плен. После освобождения из Германии в 1942 году помогал брату Игорю в антинацистстком подполье. Оба они в 1946 году награждены медалью Сопротивления. От репатриации в 1946 году Кирилл категорически отказался. После выхода на пенсию написал монографию об отце — «А.В. Кривошеин: Судьба российского реформатора» (Париж, 1973; М., 1990), послужившую одним из источников для «Красного колеса» А.И. Солженицына.

Мой отец, Игорь Кривошеин, очень скоро стал в Париже успешным инженером. До 1940 года состоял в Русском общевоинском союзе, потом перешел на оборонческие позиции. Вступил в движение французского Сопротивления. Помогал матери Марии (Скобцовой), известной художнице, поэту периода «серебряного века». Через созданную ею оганизацию «Православное дело» отец оказывал помощь заключенным в германском лагере в Компьене, принимал участие в спасении евреев от депортации. Мать Мария была арестована и в 1945 году погибла в лагере смерти Равенсбрюк. Много интересного об эмиграции и участии русских в Сопротивлении можно узнать на сайте, посвященном матери Марии, автором которого является моя жена Ксения Кривошеина, а также из книги «Красота спасающая» (СПб, 2004), предисловие к которой написано митрополитом Смоленским и Калининградским Кириллом (ныне Патриарх Московский и всея Руси).

В 1944 году Игоря Александровича арестовало гестапо; его пытали, отправили в Бухенвальд, затем Дахау, из которого он, уже почти мертвый, был освобожден американскими частями. Сразу после войны мои родители поддались сталинским обещаниям «простить» участие в гражданской войне и призывам вернуться — «принести пользу стране». Мы в 1948 году приехали в СССР и сразу были направлены в Ульяновск. Год спустя отец был арестован МГБ и получил десять лет за «сотрудничество с международной буржуазией». Его, как и миллионы лагерников, спасла смерть Сталина.

Мой черед «сесть» настал в августе 1957 года, сразу после получения диплома Московского института иностранных языков. Меня обвинили по ст. 58−1а (измена родине). Военный трибунал — конфликт между армией и ГБ тогда вовсю разворачивался — приговорил меня к трем годам (антисоветская пропаганда) за публикацию статьи о событиях в Будапеште во французской газете «Монд». В мордовских лагерях я встретился со сверстниками-единомышленниками, многие стали друзьями на всю жизнь. Своим спокойствием, своим твердым и энергичным смирением мне подал незабываемый пример молодой священник отец Вячеслав Якобс, теперь митрополит Таллинский и Эстонский Корнилий. Поныне благодарен ему за поддержку духовную. Тайно в зоне он мне показал номер «Журнала Московской Патриархии» с речью моего дяди, владыки Василия, при хиротонии в 1959 году.

Послелагерные годы в Москве для нас, моих родителей и меня, прошли не без страха: каждый из нас по мере сил участвовал в хранении и распространении «самиздата».

В 1971 году власти (в лице капитана Акуловой) поставили меня перед выбором: окончательный выезд из страны или — в случае отказа- второй лагерь. Не чувствуя в себе моральных и физических сил для этого второго срока, я вернулся в Париж, город детства и отрочества. Почти 40 лет, прошедшие после этого, проработал синхронным переводчиком в ЮНЕСКО, ООН, Совете Европы, французских министерствах. Опубликовал несколько мемуаров и очерков в «Звезде» и других журналах.

14 февраля 1974 года, на следующий день после ареста А.И. Солженицына (отец был с ним в контакте, так как отбывал свой срок на марфинской «шарашке»), мои родители получили выездные паспорта. Последние их годы в Париже прошли счастливо. А отцу — он скончался в 1988 году — даже повезло незадолго до смерти порадоваться первым признакам падения Советов. Маме — она ушла из жизни в 1981 году — удалось написать и издать в Солженицынской серии «Наше недавнее» свои воспоминания.

С 1989 года я часто приезжаю в Россию.

— Ваш дядя, архиепископ Брюссельский и Бельгийский Василий (Кривошеин; 1900−1985), оставил яркий след в русской церковной истории ХХ века. Как повлиял он на вас, каким запомнился?

— В моем дяде архиепископе Василии было нечастое сочетание непреклонности убеждений, твердости и постоянства взглядов, скромности во всем и редко встречавшегося проявления того, что Борис Пастернак обозначал как «чисто дворянское ощущение равенства со всем живущим». И никакого важничанья. Может показаться странным, что я особо подчеркиваю это, говоря о монахе, но есть монашествующие, и в сане, в которых эта черта не с первого взгляда заметна.

Если собеседник владыки Василия не знал, что имеет дело с блестящим филологом и патрологом, то он и на третий день беседы не узнал бы этого! Владыка Василий был очень застенчив, но при этом умел ладить с детьми, умел находить общий язык с малограмотными взрослыми. Наиболее резкое суждение, которое мне пришлось слышать из его уст, было: «Он, кажется, действительно, странный человек».

Нам теперь трудно представить, какого было митрополиту Антонию (Блюму) и архиепископу Василию сочетать, будучи в Западной Европе все десятилетия «холодной войны», верность Русской Православной Церкви с нескрываемым неприятием коммунистического режима. Оба они служили панихиды по государю, открыто защищали Солженицына и Буковского. Несмотря на все это, обоим иерархам приходилось от многих эмигрантов терпеть обвинения в просоветскости.

У дяди был дар различения духа и хода времени. Приводимый далее пример — не единственный. В начале 1960-х мы с ним ехали в машине ОВЦС по Софийской набережной Москвы. Был яркий летний день, золотые купола кремлевских храмов сверкали на солнце. Я обратил внимание дяди на этот великолепный вид, и он мне ответил: «Да, ты прав. Это очень красиво, но наступит день, и нужно будет эти храмы переосвящать». И добавил: «Надеюсь, ты доживешь и увидишь это собственными глазами». Так оно и случилось.

Воспоминания владыки о Русской Церкви 1960−1970-х годов хорошо известны в России. Он сумел в них представить яркий, я бы сказал — «диалектический» портрет митрополита Никодима (Ротова). Между ними обоими установились отношения и откровенности, и взаимоуважения. Я еще раз об этом вспомнил, когда недавно переводил текст великолепной речи митрополита Смоленского Кирилла на торжествах памяти владыки Никодима, его предшественника на посту главы ОВЦС.

И еще момент, странно провидческий. В могиле, которую себе заранее приготовил владыка Василий в Брюсселе, «незапланированно» покоится самый близкий его церковный помощник — диакон Михаил Городецкий. А сам владыка преставился в городе, где родился, — в Петербурге и недалеко от той церкви, где был крещен, и недалеко от семейного дома на Сергиевской улице.

Архиепископ Василий промыслительно покоится в родном Санкт-Петербурге, на Серафимовском кладбище, а в могильной ограде поставлен знак Дроздовских полков. И верю, что Серафимовское кладбище не есть случайность. Александр Васильевич Кривошеин в 1918 году пытался подготовить побег государю и императорской семье при этапировании из Тобольска в Екатеринбург. Заговор не удался. Государыня в знак признательности сумела ему передать с этапа мощи: медальон с власами преподобного Серафима Саровского. Этот медальон против закона вероятностей не исчез при обысках гестапо в Париже, КГБ в Ульяновске и Москве, при пересечении границ и во всяческом жизненном сумбуре. Преподобный Серафим и вот уже 90 лет с нами, и, конечно же, его заступничество охраняло нашу семью.

— Что было, на ваш взгляд, наиболее значимым в жизни высокопреосвященного Василия?

— Невозможно выделить «наиболее значимое» в жизни владыки Василия: личность его настолько цельна, поступки настолько не случайны, что проще, наверное, найти малозначимые события или решения. Вот этапы жизни: с риском для жизни, но успешно перебраться к белым (а ведь при неудаче — неминуемый расстрел); принятие пострига на Святой Горе, где он пробыл 28 лет, умение прислушаться к своему призванию;после колебаний в 1946 году отказ от мысли о репатриации — решение по тому времени спасительное. Скромно-упорный труд патрологический был для владыки радостью.

Наиболее промыслительным и плодотворным и в высоком смысле полезным я назвал бы внутренний труд, приведший к возврату в лоно Матери-Церкви. Останься бы мой дядя под омофором Вселенского Патриарха, даже говорить не приходится, насколько все было бы иначе. И менее значимо.

— Так сложилось, что владыка Василий при архиерейской хиротонии, 50-летие которой отмечалось в июне этого года, был наречен титулом Волоколамский. В последние времена его носили такие маститые иерархи Русской Церкви, как митрополит Арсений (Стадницкий, 1862−1936), священномученик архиепископ Феодор (Поздеевский, 1876−1937), митрополит Питирим (Нечаев, 1926−2003). Ныне этот титул носит председатель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата архиепископ Волоколамский Иларион.

— Я верю в символы. Ваши слова напоминает о, конечно же, не случайном совпадении.

С архиепископом Волоколамским Иларионом мне посчастливилось несколько раз встречаться, впервые — в Брюсселе, на конференции в связи с 20-летием кончины архиепископа Василия, где владыка Иларион, сам уже известный патролог, выступил с сообщением о монографии владыки Василия о Симеоне Новом Богослове. Свое образование владыка Иларион довершил в Оксфордском университете. Здесь же, после Афона, был и первый приход иеромонаха Василия (Кривошеина). Символы преемственности очевидны.

— Вы являетесь одним из основателей движения за Поместное Православие русской традиции в Западной Европе. Каковы цели и перспективы этого объединения?

— Движение за Поместное Православие русской традиции (ОЛТР) образовалось во Франции как ответ на послание Патриарха Московского и всея Руси Алексия II от 1 апреля 2003 года. В нем участвуют прихожане трех русских православных юрисдикций, существующих в Западной Европе. Вскоре после кончины архиепископа Евкарпийского Сергия (Коновалова; 1941−2003) главой архиепископии приходов русской традиции в Западной Европе Константинопольского Патриархата был избран архиепископ Команский Гавриил (де Вильдер). В письме патриарха Алексия предлагалось создание единой православной митрополии в Западной Европе. Это церковное образование объединяло бы все приходы русской традиции и находилось бы в каноническом общении с Русской Православной Церковью. Вскоре после избрания владыки Гавриила в его окружении сложилась группа яростных противников принципа единой митрополии. Один из них пошел на то, что на первом же «круглом столе» ОЛТР открыто заявил, что «Русская Церковь больна». Когда осенью 2007 года патриарх Алексий II посетил Францию, он оказался первым православным предстоятелем, которого не пригласили в собор святого Александра Невского на рю Дарю. Что можно к этому добавить?

Ассоциация ОЛТР под председательством Серафима Александровича Ребиндера продолжает свою работу по разъяснению смысла письма патриарха Алексия, проводит «круглые столы». Поддерживает свой интернет-ресурс. После подписания Акта об объединении двух ветвей Русской Церкви 17 мая 2007 года парижская Константинопольская архиепископия стала к Русской Церкви относится еще более отрицательно, отчего сама оказывается все в большей изоляции. С Божией помощью цели, которые перед собой ставит ОЛТР, будут со временем достигнуты.

— В конце июня 2009 года в Брюсселе впервые прошел «круглый стол» «Русская Православная Церковь и соотечественники в Европе: опыт и перспективы соработничества», одним из участников которого вы были. На ваш взгляд, какие положительные моменты и проблемы существуют в среде русского рассеяния в нынешнем веке?

— На совещании в Брюсселе присутствовали архиепископы Марк Берлинский (РПЦЗ), Феофан Берлинский, Симон Бельгийский, множество клира, настоятели приходов Московского Патриархата в Европе, отец Георгий Рябых — заместитель председателя ОВЦС МП РПЦ; был представлен фонд «Русский мир», миряне, ассоциация ОЛТР. В принятом на круглом столе коммюнике упоминается о возможном финансовом участии России в поддержке православных, оказавшихся «за бугром».

Именно это положение удивило и даже рассердило созвездие «антиклерикальных» неправительственных организаций и авторов, в последнее время приумножившихся среди интеллигенции. Приходится читать у этих публицистов, что Русская Церковь — это КПСС сегодня, что (не утрирую) Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл — «М.А. Суслов» от Церкви, что Синодом заключен тайный договор с кремлев ской администрацией, на основе которого губернаторы будут сжигать на кострах «вольтерианцев» (которые прежде, скорее всего, выплачивали взносы в ВКП (б)/КПСС), а в школах будут засорять мозги детям баснями об Адамовом яблоке и о том, что свобода не «осознанная необходимость», а просто выбор между добром и злом. Эти публицисты накаляют атмосферу тем, что утверждают, будто бы именно по этому договору, без которого, мол, «путинской диктатуре» не прожить и недели, в московском суде слушается дело об оскорблении чувств верующих выставкой в Сахаровском центре, «со святым причастием в виде кока-колы и Микки-мауса».

Эта богохульная выставка была, прежде всего, оскорблением памяти веротерпимого А.Д. Сахарова. Для аналогии: Парижская апелляционная палата недавно утвердила решение суда первой инстанции о закрытии выставки немецкого художника, который показывал художественно препарированных мертвецов. Истцом была католическая ассоциация. Хотя мотивы решения, скорее, «человекоправные», потому как художник не смог получить предварительного «согласия» покойников красоваться на стендах. Суд допускает, что трупы были приобретены у китайского «НКВД», который этих людей расстрелял. Так что для «свободы креатива» есть судебные пределы и в секулярной Франции.

Читая в русских СМИ тексты «адвокатов светскости», как не вспомнить журнал «Наука и религия» и обязаловку сдачи зачета по «научному атеизму». Приходят на ум и строки А.К. Толстого («Поток-богатырь»):

Там какой-то аптекарь, не то патриот

Пред толпою ученье проводит:

Что, мол, нету души, а одна только плоть,

И что если и впрямь существует Господь,

То он только есть вид кислорода,

Вся же суть в безначалье народа.

Вместо того чтобы стращать читателей «новой инквизицией» и церковной цензурой, рекомендую этим авторам проехать пару раз в метро больших российских городов. И без дара к физиономистике толпы станет ясно, что население этих мегалополисов бесконечно далеко от религиозности, по сравнению с пассажирами лондонской или берлинской подземок. Россия сегодня — это непаханая территория для христианского миссионерства. Именно о миссионерстве как о главном делании для Церкви неоднократно говорил патриарх Кирилл.

Тем, кто сулит возврат к ненавистной «поповщине», не надо забывать, что в Британии англиканство — государственная религия и акты гражданского состояния регистрируются приходами. Что еще три года тому назад в удостоверениях личности граждан Эллады указание вероисповедания было обязательным. Что германский налогоплательщик обязан выбрать, какой конфессии он перечисляет свой налог (а если человек не верующий, то его налог пойдет гуманитарной организации).

У французов есть тюремные капелланы, духовники гимназий и больничные священники. Их статус прописан законодательством и ни в чем не ущемляет отделения Церкви от государства и школы. Наконец, на зеленых денежных знаках страны, ставшей эталоном народовластия (в глазах многих российских оппозиционеров), не только «следы грязи и крови», но и крупно написано: «Мы верим в Бога». На Ближнем Востоке, что в монархиях, что в странах, провозглашенных образцом парламентаризма, теократия на все сто! Здесь повсеместный запрет межконфессиональных браков, да и кладбищенский апартеид! Если бы не вето Ж. Ширака (он считал, что корни нашей цивилизации скрыты в первобытном искусстве), в Конституции ЕС упоминались бы «христианские корни европейской культуры». Этот документ тормозится ирландцами, но редакция «о корнях» скоро опять будет рассмотрена.

Попробую успокоить секуляристов, заранее скорбящих о своих налогах, которые пойдут на помощь православным загранприходам. На днях разговорился с двумя украинцами и татарином, занятыми здесь, в Европе, на полевых работах. Вечером ужинал в пиццерии: одну из официанток зовут Вика, свой язык она почти забыла, а новый еле выучила, счастья мало.

Татарину есть к кому склонить голову на плечо: мусульманская община его обласкает. Буддисту из Элисты тоже есть куда пойти: по всей Европе много молелен.

На дверях православных храмов висят сотни записок: «женщина с двумя дипломами ищет любую работу», «переводчик на все языки», «ремонт квартир», «уход за пожилыми», объявления о знакомствах.

Либо выброшенные бедностью, либо погрузившиеся в пустоту, встречаются эти несчастные около храмов. Они для них и клуб, и собес, и касса взаимопомощи, и неотложка. Чаще всего эти горемыки не подозревают, что на свете существует текст, начинающийся со слов «Отче наш..».

Обратиться в консульства им несподручно: многие из них такие же нелегалы, как таджики-строители в Москве. Сотрудники консульств загружены, редко кто из них филантроп по призванию. Свою задачу они выполняют: визово-паспортное обслуживание, юридическое содействие.

Большинство россиян вне страны спонтанно собираются вокруг православных храмов. Часто приходы становятся для них единственным адресом обращения за помощью.

Неужто соотечественники-агностики в России, те, кому не безразличны судьбы своих неприкаянных соотечественников, не согласятся с тем, чтобы малая доля их подати потратилась на финансирование программ, упомянутых в Брюссельском коммюнике?

— Как вы оцениваете роль Русской Православной Церкви по окормлению нашей диаспоры в Европе? Что, на ваш взгляд, должно сделать Российское государство в этом направлении?

— Задачам Русской Православной Церкви в Западной Европе имя — океан. Может быть, это и удивительно, но можно легко поставить знак подобия с тем, что происходит в метрополии.

«Старая» эмиграция на глазах исчезает, ее второго поколения в Париже больше, чем в других странах. Постсоветских мигрантов, притом социально, этнически, образовательно безмерно разнящихся друг от друга, становится больше не по дням, а по часам. И так 20 лет подряд. Как и в России, большинство из них либо вовсе не воцерковленные, либо только Пасху знают. Богатых — мало, но много молодых специалистов, а в основном люди, приехавшие на трудные заработки.

Так что главное в церковной работе — это миссия. Как и в самой России.

Может быть, здесь легче, чем в России, установить первый контакт с людьми: приходы стали «естественным» местом, куда мигранты тянутся встретиться друг с другом, найти совет, помочь друг другу, познакомиться.

Трехсвятительский собор в Париже — и это, без сомнения, благодаря организаторскому таланту архиепископа Корсунского Иннокентия и настоятеля игумена Нестора (Сиротенко) — «вышел в передовые» по своим результатам. Прихожан так много, что хотелось бы раздвинуть стены храма. Здесь и дети белых эмигрантов, молодые ученые, украинцы, молдаване, грузины, женщины и мужчины из всех регионов России. Кружки по изучению Священного Писания, паломничества, лекции по христианской биоэтики, подготовка к таинствам. Помощь в освоении французского, в поисках работы, социальные консультации. Мне говорили, что и в Италии, и в Испании, и в Португалии приходы Русской Православной Церкви стремятся достичь такого же охвата. Нам необходимо больше священников, больше книг, больше средств!

Осенью, благодаря усилиям иеромонаха Александра (Синякова), под Парижем открывается духовная семинария. Вскоре должно быть принято решение о закладке строительства большого нового собора. Есть во Франции замечательный священник отец Алексий. Он от Русской Церкви окормляет православных в Иностранном легионе.

— В заключение беседы позвольте сердечно поздравить вас, уважаемый Никита Игоревич, с 75-летием и с вручением высокой патриаршей награды — ордена святого благоверного князя Даниила Московского. Что бы вы хотели пожелать читателям сайта «Православие.Ру»?

— Церкви и Православию я обязан тем, что хоть как-то сохранил себя: и в сталинском Ульяновске, и во внутренней тюрьме на Большой Лубянке, и в мордовских лагерях, в последующих перипетиях и испытаниях.

Мои малые усилия вознаграждены слишком щедро, моя благодарность Церкви и патриарху за награждение — велика. Радуюсь тому, что у Русской Церкви такой Предстоятель — миссионер, реформатор, верный Преданию и традиции, знающий и любящий Европу.

Хотелось бы, чтобы читатели «Православия.Ру» помогли бы движению за возврат прежних названий городов, улиц, мест. За то, чтобы дети освобожденной страны не ходили бы в школу на 2-й Советской через площадь Свердлова и проспект Дзержинского и т. д. Чтобы с Красной площади уехало бы Щукинское строение и его обитатель: миазмы, исходящие от убийцы царственных страстотерпцев и российских новомучеников, столь же токсичны для души нации, как и прежде.

Хотелось бы, чтобы Церковь чаще вспоминала о том, как Творец поручил Адаму уход за сотворенным, и чтобы она призывала верующих к большей природоохранной сознательности, к заботе о растениях, о воде, о животных. Вспомним святых Фрола и Лавра, Сергия Радонежского и Серафима Саровского. Это сегодня необходимо для России!

Читателям «Православия.Ру» желаю такой же милости и благожелательности судьбы, какие даны были мне. И, конечно же, частого чтения этого такого интересного и хорошо скомпонованного интернет-ресурса.