Возникновение мира: современная наука и святоотеческая экзегеза

Часть 5

События первого и второго творческого дня в изложении святого Григория Нисского

Рассмотрим вопрос о геометрической форме Вселенной на основании содержания толкования Шестоднева святым Григорием Нисским. В качестве вспомогательного материала для лучшего понимания некоторых мест святого Григория привлекаются «Беседы на Шестоднев» его брата — святителя Василия Великого.

Экзегетический метод святого Григория

Из сохранившихся творений святого Григория Нисского значительную часть по объему составляют экзегетические произведения. Остановимся на одном из них, именуемом «О Шестодневе, слово защитительное брату Петру"[1]. Произведение это написано, вероятно, в 379 году по просьбе брата святого Григория — Петра, епископа Севастийского, в Армении. Трактат имеет целью устранить неправильное понимание некоторых мест в «Беседах на Шестоднев» святого Василия Великого, опровергнуть обвинения в неполноте и в противоречиях и разъясняет некоторые вопросы, опущенные святым Василием по причине сложности их понимания его слушателями.

Профессор Н.И. Сагарда отмечает, что в экзегетике святой Григорий стоит под сильным влиянием герменевтического метода Оригена, но применяет этот метод в различной степени. В частности, в произведениях, преследующих учительно-догматические цели, святой Григорий обычно следует историко-грамматическому методу, применяя средства научной экзегетики[2]. В отношении к методу толкования «Шестоднева» святым Григорием можно отметить стремление сочетать буквальный смысл написанного с естественным воззрением, о чем свидетельствует сам святой: «Сие мы, человек Божий, ответствуем на предложенное нам твоим благоразумием, и выражений Писания не претворяя в иносказание, имеющее переносный смысл, и не оставив без исследования сделанных нам возражений. Но сколько можно, принимая речение в собственном его значении, при обозрении именований держались мы последовательной связи естества и тем по возможности доказали, что нет никаких противоречий в том, что само собою согласно, хотя и представляется противоречащим при поверхностном чтении. а здесь позаботились написать сие для требующих последовательности в том, что излагается в Писании, чтобы вместе и сохранить буквальный смысл написанного, и с буквою примирить естественное воззрение».

Каково отношение святого Григория к собственному сочинению? Во-первых, нужно отметить, что автор в толковании библейского повествования признает приоритет мнения своего старшего брата — святого Василия Великого, почитаемого Григорием как отца: «Посему возможно ли против такого столь великого древа словес насадить малую ветвь нашего разумения? Или ты и не приказываешь этого? Да и я никогда не решился бы трудолюбию нашего отца и учителя противопоставить свой труд?.. Но прежде нежели приступлю к делу, пусть будет засвидетельствовано, что не предложим учений противных тому, что о миробытии любомудрствовал святый Василий, хотя бы слово наше, по какой-либо последовательности мыслей, пришло и к иному истолкованию. Напротив того, Василиево да удерживает за собою верх, уступая первенство одному богодухновенному завету; а наше да предлагается читателям как ученическое в каком-либо училище упражнение, от которого никому никакого не произойдет вреда, если и найдется в сказанном нечто несогласное с общим мнением. Ибо слова сего не выдаем за догмат (выделено мной. — и.А.), чем подали бы повод клеветникам, но признаемся, что упражняем только свое разумение в предлагаемых мыслях, а не истолковательное учение излагаем в последующем».

Разумеется, отрицание догматической ценности произведения самим автором вовсе не дает права говорить о том, что сочинение святого Григория не является богодухновенным, будто бы трактат является произведением исключительно человеческого разума. И здесь нужно отметить другую особенность в отношении автора к своему произведению: «Мне предлежит не то чтобы придумать какое-либо оправдание противоречиям, представляющимся с первого взгляда. Напротив того, да будет дозволено, свободно и сообразно с моею целью, исследовать смысл речений; если только в состоянии буду, при помощи Божией, оставляя в словах собственную их выразительность, придумать какое-либо связное и последовательное представление совершившегося во время творения».

Скромность, отсутствие претензии на исчерпывающее значение своего труда — эти личные качества святого Григория сами по себе уже должны вызывать благорасположенность читателя. Возможность исправить, дополнить уже сказанное — все это святой Григорий допускает по отношению к своему сочинению. Дополняя слова святителя Василия, Григорий не придает своим словам значения безапелляционной истины: «Если же в сказанном недостаточно что, то без всякой зависти; и твое благоразумие, и каждый из читателей довершите недостающее. Ибо дароношению богатых не препятствовало вложение двух лепт вдовьиных; и принесшие Моисею для скинии кожи, дерева и волосы не послужили препятствием для предлагавших в дар золото, и серебро, и драгоценные камни».

Таким образом, видим, что святой Григорий в толковании Шестоднева учитывает взгляды предшественников и допускает возможность дальнейшего развития толкования, что сближает его экзегетический метод с научной методологией.

Толкование святым Григорием событий первых дней творения

В рамках поставленного вопроса будут рассматриваться события первого и второго творческих дней, вернее, та интерпретации этих событий, которая дается в творении святого Григория Нисского. В частности, святитель Григорий упоминает об особом кинематическом состоянии света первого творческого дня — о его движении по кругу. В связи, думается, необходимо сказать о предшествующих творческих актах в толковании их святым Григорием.

Начало книги Бытия повествует, по мысли святителя Григория, о творении всего чувственно постигаемого человеком творения в совокупности. «Небо» и «земля» обозначают собой крайние пределы постигаемого творения и вовсе не являются небом и землей в буквальном значении: «Поскольку пророк книгу Бытия соделал введением в боговедение и у Моисея та цель, чтобы преданных чувственности посредством видимого руководить к превышающему чувственное понимание, а небом и землею определяется познаваемое нами посредством зрения; то слово наименовало их (небо и землю. — и.А.) как крайние объемы существ, познаваемых нами посредством чувства, чтобы, сказав: «от Бога получило бытие содержащее», означить им все содержимое внутри сих пределов, и вместо того чтобы сказать: «Бог сотворил все существа в совокупности», изрекло: «в заглавии, или в начале, сотворил Бог небо и землю».

Особый акцент делается на слове «в начале». При этом святой Григорий прибегает к греческому переводу Акилы, в котором это слово переведено как «в заглавии»: «Ибо одно значение сих двух слов „в начале“ и „в заглавии“; обоими равно выражается совокупность. Словом „в заглавии“ показывается, что все вместе приведено в бытие, а словом „в начале“ выражается мгновенность и неразрывность».

В понимании неба и земли святитель Григорий полностью следует толкованию Василия Великого. Небо и земля, в понимании Василия, не сформировавшаяся материя, а есть лишь крайние пределы, в рамках которых реализуется все видимое творение: «Без сомнения, если есть что-нибудь среднее между небом и землей, то оно сотворено вместе с сими пределами. Почему, хотя не сказано о стихиях — огне, воде и воздухе, но ты собственным своим разумением постигни. что все находится во всем"[3].

Почему Василий считает небо и землю крайними ограничителями всего сотворенного? Потому что «небо занимает верхнее место, а земля составляет самый низ, почему легкое стремится к небу, а тяжелое обыкновенно клонится к земле, верх же и низ противоположны между собой».

Если сотворение библейских «неба» и «земли», согласно святому Григорию, обозначает творение всей совокупности материи, причем творение ее было мгновенным, то какое значение имели события последующих творческих дней?

«Когда же могуществом и премудростию положено основание совершению каждой из частей мира, последовал за сим необходимый некий ряд в известном порядке, так что предварил и прежде всего иного видимого во Вселенной появился огонь, а после огня явилось, чему необходимо следовать за предварившим. Но как необходимый порядок естества требует последовательности в том, что приводится в бытие, так и Моисей, в виде повествования излагая любомудрое учение о естестве вещей, говорит о создании каждого существа, присоединяя и некие творческие глаголы, которыми каждое из существ приводится в бытие».

Вероятно, Григорий Нисский имеет в виду, что следом за творением первоматерии происходило устройство Вселенной из начального хаотического состояния; совершение каждой из частей мира следовало в богоустановленном порядке; постепенность этого процесса требует последовательности изложения, которая и описывается бытописателем в виде символических «дней»: «Написано: «земля же была безвидна и пуста» (Быт. 1: 2): а из сего явствует, что все уже было в возможности при первом устремлении Божием к творению, как бы от вложенной некоей силы, осеменяющей бытие Вселенной, но в действительности не было еще каждой в отдельности вещи"[4].

Понимание библейских «неба» и «земли» как хаотического состояния материи конкретизирует среду, в которой происходили события первого творческого дня — появление «света» и отделение его от «тьмы»: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один» (Быт. 1: 3−5).

Вообще следует отметить, что Григорий Нисский редко употребляет термин «свет», подразумевая, что причиной света является огонь («..огонь проторгся из всякого тяжелого естества, и вдруг озарил все светом»); преимущественно святитель Григорий говорит о распространении не света, а огня: «Посему-то, когда приходила в бытие Вселенная, прежде нежели каждое из наполняющих Вселенную существ оказалось само по себе, над всем разлит был мрак. Ибо не появлялось еще блистание огня, сокровенное в частицах вещества».

Огонь как стихия еще не был сотворен, но уже потенциально содержался в первовеществе. Повелением Божиим «огонь проторгся из всякого тяжелого естества и вдруг озарил все светом».

Описание образа распространения света у святого Григория заслуживает отдельного внимания: «Поскольку с того же мгновения, как начала составляться Вселенная, огонь, подобно какой-то стреле, отбрасываемый иноестественными стихиями, по легкости и стремительности выспрь естественного ему движения из всего был изгоняем и, с равною мысли скоростью проникнув чувственную сущность, не мог продолжать движения по прямой черте, потому что умопредставляемая тварь по необщимости не входит в смешение с чувственным, огонь же есть нечто чувственное; то по сей причине, достигнув крайних пределов твари, необходимо огонь совершает кругообразное движение, вложенною в естество его силою понуждаемый к общему движению со Вселенной, тогда как не имеет для него места движение по прямому направлению (потому что всякая чувственная тварь заключена в собственных своих пределах), пролагает себе путь по крайнему пределу чувственного естества, движась, где только удобно, так как, по сказанному нами прежде, умопредставляемое естество не дает в себе хода огню».

Интересно отметить, что огонь начал распространяться с момента составления Вселенной, он движется вместе с Вселенной. Вселенная, как чувственное естество, является единственной средой его распространения, в отличие от умопредставляемого естества. Границей между этими стихиями является твердь, о появлении которой говорится бытописателем в событиях следующего творческого дня: «Но возвратимся опять к продолжению обозрения. Когда огонь единожды обтек самый крайний предел чувственного естества, почему вслед за сим приходит в бытие твердь, о которой сказано, что она есть граница между верхними и нижними водами? Ибо думаю, что тверди, будет ли она одною из четырех стихий или чем иным от них, нельзя представлять себе, как воображала внешняя философия, телом твердым и упорным; напротив того, крайний предел чувственной сущности, по которому, по причине приснодвижимой силы, круговращается естество огня, сравнительно с вечным, бестелесным, неосязаемым свойством, назван в Писании твердью (выделено мной. — и.А.). Кто не знает, что все твердое сгущается по какому-то непременно упорству; а сгущенное и упорное не свободно от качества тяжести; тяжелое же по естеству не может быть стремящимся выспрь. Напротив того, твердь выше всей чувственной твари; потому сообразность с разумом требует не представлять о тверди чего-то грубого и телесного, но, как сказано, по сравнению с умопредставляемым и бесплотным, все, что принадлежит к чувственному, хотя по естественной тонкости избегает нашего наблюдения, называется твердью. Посему, что было объято огнем во время его кругового обращения (объят же предел вещественной сущности), то, будучи однажды описано каким-то собственным своим пределом, по вещественной природе справедливо наречено твердью в сравнении с тем, что ниже, но наименовано и небом».

Анализ высказываний святителя Григория

Приведенные выдержки из сочинения Григория Нисского по оригинальности мыслей являются уникальным источником представлений о природе Вселенной и дают обильную информацию для размышлений. На основании текста можно говорить о том, что святитель Григорий предлагает связанную систему процессов мироздания. Сам святой Григорий расценивал библейское повествование о шестидневном творении именно как описание становления чувственно постигаемого мира: «Что по сему началу предполагается словом разуметь сие последовательно, то у Моисея описывается исторически в виде повествования: „и был вечер и было утро“ (Быт. 1: 5). Ибо кто не знает, что, поскольку тварь понимается двояко, как нечто умопредставляемое и нечто чувственное, то у законодателя теперь все попечение не умопредставляемое описать, но в явлениях показать нам устройство чувственного».

Можно выделить несколько мыслей, носящих исключительно естественнонаучный характер.

Нужно указать на взаимное пересечение событий первого и второго творческого дней. Заговорив о свете первого дня, Григорий переходит к обсуждению понятий «твердь» и «воды», а затем вновь возвращается к свету. Почему в толковании святого Григория не существует четкой периодизации событий творения? Почему творение света первого дня не исчерпывается завершением этого дня, но процесс эволюции света распространяется и на второй день? Пока можно предположить, что отсутствие четкой границы между днями лишь подтверждает главную мысль святителя Григория о том, что все творение совершилось вдруг, одним повелением Бога — «в начале сотворил Бог небо и землю», впоследствии же вложенная в естество потенция придавала ему форму согласно предустановленному Божественному плану, а подразделение на периоды, используемое бытописателем, является условным и призвано подчеркивать лишь постепенность этого процесса, но постепенность не ступенчатую, дискретную, а непрерывную, так что нельзя говорить о начале следующего процесса только по завершении предыдущего: начала природных процессов первых двух дней лежат в одной точке — в библейском «в начале..».

Разделяется природа чувственной сущности и умопредставляемого естества.

Вводится определение тверди. Твердь — непростое понятие в толковании Григория Нисского. Она есть граница между двумя не сообщающимися природами. Твердь лишена привычных свойств материи, но вместе с тем она не есть умопостигаемая тварь. Твердь есть среда распространения света. Твердь определяется как небо.

Огонь может двигаться только в пределах чувственной твари, в пределах тверди, умопредставляемое естество такой возможности огню не предоставляет.

Огонь движется с «равной мысли скоростью». Огонь совершает круговое движение вместе со Вселенной[5].

Огонь движется «где только удобно». Твердь является самой удобной средой распространения огня, при этом твердь есть «крайний предел чувственной твари».

Построение геометрической модели Вселенной на основании мыслей святителя Григория Нисского в сопоставлении с идеями общей теории относительности (ОТО)

Можно ли составить геометрическую картину Вселенной, построенную на основании приведенного экзегетического материала? Выше (см. часть 1 данной работы), при анализе статьи священника Даниила Сысоева, уже отмечалось, какой смысл вкладывал отец Даниил в круговое вращение огня, описанное святителем Григорием Нисским. Становится очевидным, что кинематика света — его круговое движение — существует не просто по отношению к земле (как мы видели, «небо» и «землю» святой Григорий вообще понимает в более широком смысле), но определяется свойствами тверди. Следовательно, твердь есть ключевое понятие в построении геометрической модели Вселенной.

Чем же на самом деле является твердь второго творческого дня? Твердь, как видно, вовсе не обладает свойством твердого тела, иначе она не смогла бы быть выше прочей твари и стремится «выспрь». Тяжелая тварь стремится «вниз», более легкая — «вверх». Вместе с тем, как ни «тонка» была бы твердь, как бы ни была она недоступна нашему наблюдению, в сравнении с умопредставляемым естеством она все равно останется субстанцией чувственной. Можно ли определить «местонахождение» тверди? На первый взгляд, ответ очевиден: огонь совершает круговое движение, но не изначально, а только достигнув пределов чувственного естества, то есть достигнув тверди.

Здесь сделаем условное допущение, а именно: тварный мир в описании святителя Григория Нисского есть Вселенная, построенная в трехмерном пространстве по законам евклидовой геометрии. Если Вселенную представить в виде обычного трехмерного шара (держим в уме, что форма Вселенной должна допускать круговое движение огня), то его поверхность — сферу — можно называть твердью. В таком случае твердь выполняет задачу отражающего свет купола. Но понимание тверди, обладающей качеством отражающего купола, не находит подтверждения в толковании Григория Нисского: «Ибо думаю, что тверди, будет ли она одною из четырех стихий или чем иным от них, нельзя представлять себе, как воображала внешняя философия, телом твердым и упорным; напротив того, крайний предел чувственной сущности, по которому, по причине приснодвижимой силы, круговращается естество огня, сравнительно с вечным, бестелесным, неосязаемым свойством, назван в Писании твердью. Кто не знает, что все твердое сгущается по какому-то непременно упорству; а сгущенное и упорное не свободно от качества тяжести; тяжелое же по естеству не может быть стремящимся выспрь».

Кроме того, отраженный свет, под каким бы углом он ни отражался, никогда не будет совершать криволинейного движения, каковым является движение по кругу. Траекторией отраженного света будет ломаная линия.

Если принимается предположение о шарообразной форме Вселенной, то сферическая Вселенная в тексте толкования характеризуется понятиями «верх» и «низ»: «Поскольку светоносная сила естественно не могла оставаться в покое, когда свет проходил верхнюю часть круга, и стремление его было вниз, то при нисхождении огня лежащее выше необходимо покрывалось тенью, потому что луч, вероятно, омрачаем был естеством грубейшим. Поскольку удаление света именовал Моисей вечером, и когда огонь опять поднимался с нижней части круга и снова простирал лучи к верхним частям, происходящее при сем нарек он утром, наименовав так начало дня».

Возможно, речь идет об ориентированной в пространстве сферической Вселенной, у которой есть подобие «полюсов» — «верх» и «низ». Но возможно и некое другое понимание «верха» и «низа». Для этого следует обратиться к толкованию святителя Василия Великого.

Вселенная в представлении святителя Василия также ориентирована в системе «верх-низ». При этом он сознает, что абсолютной, базовой точки опоры всего мироздания существовать не может: единожды согласившись с идеей опоры, мы неминуемо скатываемся к необходимости опоры и для этой опоры и так далее. Как святитель Василий предлагает решить этот парадокс?

«Посему советую тебе, оставив все это, не доискиваться и того, на чем земля основана. Ибо при таком изыскании мысль придет в кружение оттого, что рассудок не найдет никакого несомненного предела». В качестве выхода святитель Василий предлагает успокоиться той мыслью, что все в совокупности содержится силою Творца: «Аз утвердих столпы ея» (Пс. 74: 4).

Василий Великий в качестве альтернативы приводит мнение некоторых естествоиспытателей. Логика их суждений такова: земля статична в своем положении и не имеет стремления к движению ни в какую сторону, потому что она — самая тяжелая из всех материй; земля сама, по причине своей тяжести, является для прочих, меньших тяжестей, объектом притяжения. Кроме того, земля является центром мира, она «заняла среднее место в мире». Почему? «Среднее место досталось земле не по жребию и не по случаю, но таково естественное и необходимое положение земли». «Итак, не дивись, что земля никуда не падает, занимая естественное для нее место — середину"[6]. Нужно признать, что логика современных Василию естествоиспытателей недостаточно убедительна: земля никуда не падает, потому что она в середине, а в середине она потому, что таково свойство земли. Результирующее умозаключение: земля никуда не падает, потому что таково свойство земли. Все существует так, как оно есть, потому что таково свойство сущего.

Если предположить, что святитель Григорий заимствовал представление о «верхе» и «низе» из творений Василия Великого, то движение огня вверх и вниз по кругу, образуемому твердью, может быть рассматриваемо как движение, каким-то образом связанное с существующим полем тяготения. Впрочем, это предположение слишком условное, автор не имеет достаточных оснований настаивать на его истинности.

Если же участие какого-либо поля тяготения в кинематике света у святителя Григория не обоснованно, то продолжим рассматривание евклидовой геометрии Вселенной без этого допущения.

Лежащее вне тверди, по «ту» сторону сферы-тверди, очевидно, также трехмерное пространство, есть область бытия умопредставляемой твари. Но такое ее определение не находит отражения в толковании Шестоднева святителем Григорием: «Итак, чтобы яснее открылось нам это понятие, кратко повторим смысл сказанного, а именно: „твердь“, которая названа небом, есть предел чувственной твари, и за сим пределом следует некая умопредставляемая тварь, в которой нет ни образа, ни величины, ни ограничения местом, ни меры протяжений, ни цвета, ни очертания, ни количества, ни чего-либо иного, усматриваемого под небом» (выделено мной. — и.А.).

Итак, умопредставляемая тварь лежит за пределами тверди и вместе с тем не определяется никакими физическими (в частности, пространственными) величинами. Получается, что за пределами тверди пространство «кончается». Но можно ли говорить о геометрических понятиях в отсутствии пространства? В частности, можно ли говорить о шарообразности геометрического тела в отсутствии окружающего поверхность шара пространства? Пространство как среда есть базовое понятие в евклидовой геометрии. Сфера описывается как поверхность, состоящая из всех точек пространства, равноудаленных от центра сферы. Бессмысленно говорить о геометрической фигуре или теле без предшествующего фигуре существования среды — геометрического места точек пространства. Если Вселенная есть шар, то изначально должна существовать большая по объему трехмерная пространственная среда, в которой этот шар помещен и в которой он определяется как шар на основании правил его построения в этой среде. Интересно отметить, что и блаженный Августин геометрически отождествлял Вселенную и занимаемое ею пространство, не допуская существования какого-либо пространства без сотворенной Вселенной[7].

Кроме того, в шаровидной евклидовой модели Вселенной возникают сложности с определением сферы-тверди как чрезвычайно тонкой, но все же чувственно постигаемой субстанции. Огонь «из всего был изгоняем и, с равною мысли скоростью проникнув чувственную сущность, не мог продолжать движения по прямой черте, потому что умопредставляемая тварь по необщимости не входит в смешение с чувственным». Получается, что до тех пор пока огонь двигался в пределах грубой материи, движение его было прямолинейным, но достигнув чрезвычайно тонкой и легкой «тверди», он вдруг почему-то меняет направление движения, как бы отражаясь от тверди как от «купола» и «пролагает себе путь по крайнему пределу чувственного естества, движась, где только удобно». Если же допустить, что твердь, оставаясь ограничивающей объем шара сферой, чрезвычайно тонка, то остается непонятным, почему она изменяет направление движения огня. Очевидно, что, если более тяжелые стихии, заключающиеся внутри сферической Вселенной (например, воздух), не «отражали» световые лучи, то тем более нельзя ожидать такого эффекта от чрезвычайно тонкой, но все же материальной (в сравнении с умопостигаемой сущностью, по словам святого Григория) субстанции. Следовательно, огонь не должен встречать сопротивление тверди и может распространяться за пределами чувственной твари, возможность чего святитель Григорий отвергает. Разумеется, в таком случае опять появляется проблема пространства за пределами тверди, а также становится излишним тезис и о круговом движении огня: вектор его движения становится прямолинейным и направленным в бесконечность (которая при этом превращается в геометрический нонсенс) — огонь проходит «сквозь» твердь и движется дальше.

В толковании святителя Григория понятие «твердь» напрямую связано с определением пространства. Вместе с тем, попытка характеристики тверди как ограничивающей объем Вселенной поверхности в рамках евклидовой геометрии приводит к множеству внутренних противоречий в тексте толкования Шестоднева святым Григорием. Если сочинение Григория Нисского является целостным, отвечает единству замысла и не содержит противоречивых фрагментов, то следует признать несостоятельность начального тезиса о применимости сферической (в понятиях евклидовой геометрии) формы Вселенной к Вселенной, описываемой святителем Григорием.

Возможным решением проблемы геометрической формы Вселенной и определения понятия «твердь» в употреблении святым Григорием может быть представление о тверди не как о пространственно-ориентированной субстанции, а как о самом пространстве или о некотором его свойстве. (Тем более что Григорий определяет твердь как само небо: «Средней гранью двоякого естества вод оказалось небо, о котором сказано, что приведено в бытие в начале вместе с землею»). Криволинейное распространение света (движение по кругу есть криволинейное движение) обусловлено твердью. Уже говорилось об отражающем свойстве любой поверхности: прямолинейный световой луч и после отражения остается прямолинейным, то есть ни о каком «круговом движении» огня не может быть и речи. Следовательно, твердь не есть сориентированная в какой-то части пространства поверхность, пусть даже деформированная. Если допустить, что твердь может быть понимаема как само искривленное пространство, обладающее конечным объемом, но не имеющее границ (кривизна которого, по Эйнштейну, объясняется наличием материи), то возможно применение другой геометрической модели Вселенной, которая бы объясняла, каким образом огонь первого творческого дня движется только в пределах чувственно-постигаемой твари, движется при этом криволинейно и совершает круговое движение.

В примере с перемещением двумерного разумного существа по поверхности сферы (см. часть 4 настоящей работы) говорилось, что поверхность сферы при этом имеет ограниченную площадь, но передвижение по ней может быть бесконечным в силу отсутствия «краев». Если по аналогии законы движения по двумерной поверхности спроецировать на трехмерное пространство, то получаем сферический мир Эйнштейна, ограниченный по объему, но не имеющий границ. Движение светового луча в таком мире будет обладать свойством «обегания» Вселенной по характерной прямой — геодезической линии, которая на самом деле является кратчайшей кривой (аналог дуги большого круга в сферической геометрии и геодезической линии в гауссовой геометрии кривых поверхностей). (Можно также отметить, что понятие геодезической как кратчайшей кривой в чем-то созвучно словам святителя Григория «огонь. пролагает себе путь по крайнему пределу чувственного естества, движась, где только удобно».) В таком случае, слова святителя Григория о прохождении светом верхней части круга, затем нижней с последующим возвращением опять же в верхнюю часть созвучны с идеей беспрепятственного кругового движения по такой Вселенной (правда, «верх» и «низ» круга не находят объяснения). Криволинейность этого движения определяется наличием материи: свет движется только в пределах чувственно постигаемого естества при условии ограничивающей это естество тверди. Вспомним, что и в модели Эйнштейна кривизна пространства определяется средней плотностью вещества. В отсутствии вещества Эйнштейн говорит о нулевой кривизне пространства и евклидовой геометрии.

Конечно, при допущении такой световой кинематики встает не менее интересный вопрос: на каком космологическом этапе бытия Вселенной происходило отделение огня от первозданной материи и описанное святителем Григорием распространение его по Вселенной?

Справедливости ради нужно отметить еще одно место из сочинения святителя Григория, согласно которому твердь-небо, разлучающая «воду от воды», является именно ограничивающей объем видимой Вселенной сферой: «Но мне не безвременным кажется сделать опять упоминание о водах, превыше небесных. Если здесь для вмещения вод земля необходимо принимает особый вид, как бы в недра какие заключая их текучесть и собственною своею неподвижностью сообщая постоянство непостоянному естеству вод, то как же оная вода, если только она действительно вода, стоит на непостоянном и на наклонном остается не разливающеюся? Если предположим, что естество двух вод одно и то же, то, по всей необходимости, то же самое, что видим в здешних водах, должны заключить и о пренебесных. Следовательно, небесный хребет изрыт водотечами, покрыт пропастями, наподобие образовавшихся на земле между стремнин, чтобы вода держалась в сих впадинах. Посему, что скажут, когда кругообразное вращение полюса наклонит книзу то, что теперь вверху, разве придумают какие на кругах крыши, чтобы повисшая вода не выливалась из впадин?».

Последовательность мысли создает представление о пространственно-ориентируемой сферической евклидовой Вселенной со своим «верхом» и «низом». Святитель Григорий, допуская мысль о стремящейся по сферическому «скату» к «нижнему» полюсу Вселенной воде, но с «внешней стороны» тверди, приходит в недоумение: «Что скажут, когда кругообразное вращение полюса наклонит книзу то, что теперь вверху?». Совершенно очевидно, что здесь доминирует представление о тверди, разлучающей воды, именно как о куполе. Но именно этого понимания тверди святитель Григорий старался избежать, как было видно выше!

Затруднение это было знакомо и святому Василию Великому: «Попытаемся решить возражение, какое делают другие. Ибо спрашивают у нас: если тело тверди шарообразно, как показывает зрение, а вода текуча и скатывается с возвышенностей, то как было возможно утвердиться воде на кривой окружности тверди? Что будем отвечать на сие? То особенно, что, ежели видим какую вещь с внутренней вогнутости кругообразною, нет еще необходимости заключать, что и внешняя ее поверхность сделана шаровидно, вся выточена на станке и гладко выведена. Иногда видим каменные потолки в банях и постройку пещеровидных зданий, которые, если смотреть изнутри, выведены полукружием, а сверху строения имеют часто ровную поверхность. Посему ради таких причин не должны и сами они затрудняться в деле и нас затруднять, как будто не можем удержать воды вверху"[8].

Следует отметить изящество решения этого недоразумения, которое дал святитель Василий. Как каменный потолок зданий еще не позволяет делать вывод о форме крыши здания, так и по наблюдаемой (или предполагаемой) части этой тверди-сферы мы еще не вправе говорить о геометрической форме другой, невидимой ее части. Можно даже смело развить ход размышлений святителя Василия: если вывод о сферичности наблюдаемой части тверди мы делаем (на самом-то деле) на основании сферичности самой Земли и ее вращения, которые и создают ощущения «вращения» вокруг Земли небесных сфер, то «с другой стороны» твердь может быть не только «ровной поверхностью», но на таком же основании может быть и «вогнутой». В последнем случае «на той поверхности» тверди воды будут держаться точно так же, как они держатся «на этой поверхности» — на поверхности Земли. В сущности, любой школьник сегодня знает, что любое небесное тело является точно таким же центром притяжения для всех «вод» на его поверхности, как и Земля. В таком случае твердь снова перестает быть «куполом» и становится или космическим пространством, или какой-либо его характеристикой.

Конечно же, святитель Василий об этом ничего нам не сообщает, но своим оригинальным и смелым решением он позволяет делать достаточно смелые предположения, не противоречащие ни содержанию Откровения, ни здравому смыслу.

Сам же Григорий Нисский решает это недоразумение несколько иначе. Пускаясь в глубокие размышления относительно взаимодействия различных стихий между собой, он приходит к следующему выводу: «Итак, на основании сих исследований должны мы под водами над твердью разуметь нечто иное, а не влажное естество, так как из сказанного стало понятно, что естество огня не питается убылью влаги. Ибо по исследованному нами доказано, что теплота не питается, но погашается холодом, и влажное уничтожается, а не приумножается сухим».

Наконец, определение тверди именно как пространства, в котором движутся небесные тела, святитель Григорий дает в связи с толкованием слов апостола Павла о «третьем небе» (2 Кор. 12: 2). Святитель Григорий говорит о не телесной природе этого неба. Третьим небом он считает самый крайний предел чувственного мира. Видимая Вселенная разделена на три части, каждая из которых называется в Писании небом: «Ибо слово Писания, по особому употреблению речений, одним небом называет предел более грубого воздуха, до которого возносятся облака, ветры и естество высокопарящих птиц. и не просто называет сие небом, но и с присовокуплением имени „твердь“.. Потом другим небом и твердью называет усматриваемое внутри неподвижной сферы, где совершают путь свой подвижные звезды (выделено мной. — и.А.). <> Всякому же сколько-нибудь обращавшему внимание на устройство Вселенной явно, что все то пространство, в котором светила вращаются при своем стремлении выспрь, и самый крайний предел чувственного мира, эту границу умопредставляемой твари, Писание называет и твердью, и небом. Посему вожделевавший того, что выше слова (имеется в виду апостол Павел. — и.А.).. куда восхищало его вожделение, туда и был вознесен силою. И когда указывает на сие столько для него вожделенное. обозначает сие словами Писания, наименовав третьим небом конец сих трех усматриваемых во Вселенной отделов».

Святитель Григорий, сопоставляя различные места Писания, приходит к убеждению, что библейская «твердь» не прикреплена к какому-либо объекту во Вселенной, но отождествляется с любым пространственно характеризуемым объектом. А это еще один аргумент в пользу того, что термин «твердь» допустимо понимать как пространство или как его свойства.

Таким образом, можно отметить некоторую двойственность в суждениях святителя Григория о геометрии Вселенной. С одной стороны, он находится под влиянием господствующей натурфилософской парадигмы античности и Средневековья — геоцентризма. Но с другой стороны, в попытке определить природу тверди святитель Григорий расходится со знакомой ему философской доктриной. И то, и другое предположение очевидно, что дает нам право делать вывод об избирательном и аналитическом заимствовании святым Григорием философских идей античности: «Ибо думаю, что тверди, будет ли она одною из четырех стихий или чем иным от них, нельзя представлять себе, как воображала внешняя философия, телом твердым и упорным; напротив того, крайний предел чувственной сущности, по которому, по причине приснодвижимой силы, круговращается естество огня, сравнительно с вечным, бестелесным, неосязаемым свойством, назван в Писании твердью».

Краткие выводы

Нужно признать, что однозначного вывода о понимания библейской тверди как искривленного пространства и вытекающих отсюда последствий относительно кинематического состояния света на основании творений святителей Григория Нисского и Василия Великого делать нельзя — тексты толкований имеют только косвенные и не всегда однозначные тому подтверждения. Допущение делается на основании применения разработанной научной теории — теории тяготения Эйнштейна — к тексту толкования. При этом можно прийти к выводу, что применение модели Эйнштейна, по меньшей мере, не противоречит описанию тварного мира святителем Григорием. Более того, круговое движение света естественнее согласуется с теорией тяготения Эйнштейна и связанным с ней представлением о кривизне пространственно-временного континуума, нежели с ньютоновской теорией тяготения и «плоским» евклидовым пространством в рамках этой теории.

Имел ли сам автор толкования, святой Григорий Нисский, представление о пространстве как о неевклидовом, конечном по объему, но не имеющем границ, — на основании текста определенно сказать представляется затруднительным.

Является ли сочинение святителя Григория естественнонаучным? Нужно исходить из критериев, предъявляемых к научной методологии. Очевидно отсутствие необходимого для описания теории тяготения математического аппарата в период написания данного экзегетического сочинения; разумеется, святитель Григорий не проводит описания каких-либо опытов, астрономических наблюдений. Все это позволяет назвать сочинение святого Григория более натурфилософским, нежели естественнонаучным. Но, вместе с тем, нельзя не отметить определенного прогресса в философии святителя Григория: упрощенный геоцентризм, закрепленный авторитетом Аристотеля, если и не преодолевается полностью, то во всяком случае подвергается анализу и здоровому скепсису.

(Продолжение следует.)

____________________________

[1] Название сочинения святого Григория Нисского и все цитаты из него даются по: http://ni-ka.com.ua/index.php?Lev=oshestodneve. Проф. Н.И. Сагарда дает другое его название — «Апология Шестоднева» (Сагарда Н.И. Лекции по патрологии. I—IV вв.ека / Под общ. и науч. ред. диакона А. Глущенко и А.Г. Дунаева. М., 2004. С. 670).

[2] Сагарда Н.И. Лекции по патрологии. I—IV вв.ека. С. 669.

[3] Василий Великий, святитель. Беседы на Шестоднев // Василий Великий, архиепископ Кесарии Каппадокийской. Творения. Ч. 1. М., 1991. С. 12−13.

[4] «В истории происхождения мира Григорий различает: 1) творение Богом хаоса, заключавшего в себе в неупорядоченном виде все вещества, силы и потенции природы; 2) механическое развитие мира из хаоса в шестидневный период вследствие различия по весу и плотности частиц, составляющих его» (Попов И.В. Труды по патрологии. Том 1: Святые отцы II—IV вв.еков. Сергиев Посад, 2004. С. 215).

[5] Еще Аристотель делал различие между круговым движением и движением по прямой: «Всякое движение в пространстве (которое мы называем перемещением) — движение либо прямолинейное, либо по кругу, либо образованное их смешением, ибо простыми являются только эти два движения по той причине, что и среди величин простые также только эти: прямая и окружность. Движением по кругу называется движение вокруг центра, прямолинейным — движение вверх и вниз» (Аристотель. О небе // Аристотель. Сочинения: В 4-х т. Т. 3. М., 1981. С. 266−267). Если движение в изложении Аристотеля тождественно движению в толковании святого Григория Нисского, то встает вопрос или о возможном заимствовании святым Григорием идей Аристотеля, или о мышлении в одном направлении.

[6] Василий Великий, святитель. Беседы на Шестоднев. С. 17.

[7] Эта мысль блаженного Августина была уже рассмотрена выше. См. также: Августин, блаженный. О граде Божием. 11, V.