Обретение мощей преподобного Максима Грека

Вестник церковной истории. М.: ЦНЦ «Православная Энциклопедия», 2006, N 4. С. 221−236

Подготовка к печати нового издания сочинений прп. Максима Грека сопровождалась не только их текстологическим исследованием, анализом рукописной традиции, решением проблем атрибуции и датировки. Был также выявлен или уничтожен ряд фактов и обстоятельств его пребывания в России, чем укрепляется, делается более надежной база создания полной научной биографии писателя, богослова, филолога; в ней до самого последнего времени остается много не подтверждаемых источниками, но повторяющихся клише, противоречивых суждений, в том числе и о некоторых ключевых событиях. одной из причин была сионская структура Судного списка, в котором перемешана информация о судах 1525 и 1531 гг. Другая причина — противоречия в Сказаниях о прп. Максиме, которые остаются одним из главных источников для описания его судьбы после 1531 г. эти противоречия далеко не всегда удается разрешить с помощью собственных сочинений (ученого афонского монаха, хотя в них имеется значительный биографический материал. Другие же источники — документальные, актовые свидетельства, летописные известия — для второго периода почти отсутствуют, в отличие от периода 1518−1525 гг., о котором говорят и акты, и летописи, и дипломатические документы.[1] Недавняя публикация двух главных Сказаний о прп. Максиме Греке, значительно уточняющая издание С. А. Белокурова, позволила снять ряд этих противоречий.[2]

В предполагаемой статье речь пойдет о нескольких группах фактов пребывания в России ученого афонского монаха, для которых сделаны существенные уточнения.

1. Хронология первых переводных трудов

Следует отказаться от бытующих в историографии утверждений, согласно которым прп. Максим был приглашен для перевода Толковой Псалтири и что это был его первый перевод, завершенный через год и пять месяцев после приезда в марте 1518 г.

Ни в одном источнике не названа книга, заранее выбранная для перевода, речь идет лишь о просьбе прислать «переводчика книжного на время». Напротив, из послания великому князю Василию III о переводе Толковой Псалтири следует, что выбор был сделан уже в Москве.[3]

На известии послания о выборе книги и осмотре греческих книг великокняжеской библиотеки основан красочный рассказ одного из Сказаний. Собрание греческих книг московской «книгохранительницы», сообщается в нем, вызвало восхищение ученого грека, сказавшего великому князю, что ему не довелось видеть в таком большом объеме «греческие книги» даже у себя на родине. Довольный этими словами великий князь поручил выделить те, которые еще не переведены на «словенский» язык. Особо следует обратить внимание на известие Сказания о том, что прп. Максим составил своего рода опись непереведенных греческих книг царской библиотеки («имена книгам тем явственно сотвори»), а Василий III приказал хранить их отдельно от других в сопровождении «писания». Именно в такой редакции (а не непосредственно в редакции послания Василию III о переводе Толковой Псалтири) известие повлияло на распространенную позже версию об античной библиотеке Ивана Грозного (в Сказаниях речь идет о его отце). Ни в послании, ни в Сказании не уточняется, впрочем, о каких греческих книгах идет речь — античных или христианских. Но редактор — переписчик Сказания в XVII в. счел необходимым добавить, что прп. Максим обнаружил «святые» греческие книги.[4]

В источниках не упоминается о том, что прп. Максим приступил к переводу Толковой Псалтири сразу по приезде в Москву (март 1518 г.). Напротив, записи на рукописях свидетельствуют, что первым был перевод Толкового Апостола, начальная часть которого (Деяния) переведена к марту 1519 г. (запись на одной из самых ранних и авторитетных рукописей РГБ, ф. 304, Троицк. 118, л. 150).

Эта часть занимает около четверти всего памятника. Дальнейшие части (Апостольские послания) переводились в течение 1519−1520 гг., возможно, еще в начале 1521 г., хотя записи на рукописях отсутствуют.

Перевод же Толковой Псалтири, согласно записи на многих рукописях, завершен в декабре 1522 г. Поскольку в упомянутом послании Василию III говорится, что перевод занял год и пять месяцев, то надо сделать вывод, что перевод выполнялся между июнем 1521 г.- декабрем 1522 г., а благословение митрополита Варлаама следует относить к началу этого срока (ок. июня 1521 г.)

2. Причины второго суда и характер Судного списка

При изучении второго периода жизни в России (после осуждения 1525−1531 гг.) одним из самых неясных оставался вопрос о причинах второго суда — зачем понадобилось снова судить уже осужденного, находящегося в заточении узника, лишенного причастия. В связи с этим следует обратить внимание на источник, ранее не привлекавший внимания исследователей. В Описи архива Посольского приказа 1626 г. среди «грамот греческих упомянута пергаменная грамота 1531 г. Василию III прота Святой Горы Анфима с его подписью и печатью: «Грамота на харатье Русии прота Святые горы Анфимы ермонаха писана лета 7039-го году, за рукою и за печатью прота Святые горы еромонаха».[5]

Грамота не сохранилась, содержание ее в Описи не раскрыто, но совпадение ее даты с датой второго суда не оставляет сомнений в том, что судьба прп. Максима занимала в ней какое-то место. Важно особо отметить два обстоятельства. Во-первых, совпадение имени прота, направившего грамоту в 1531 г., с именем игумена Ватопеде Анфимия, направившего в 1516 г. «брата Максима» в Москву с грамотой тому же Василию III и митрополиту Варлааму. Возможно, это одно и то же лицо.

Во-вторых, соединение в 1515 г. двух просьб просьбы Москвы к афонским властям: о переводчике и молитве о рождении наследника (брат великого князя оставался бездетным в течение уже десяти лет); просьба о переводчике излагалась попутно. Так судьба афонского ученого монаха с самого начала невольно оказалась в сопряжении с историей московского престола, с событиями из жизни великокняжеской семьи. Долгожданный наследник (будущий Иван грозный) родился в августе 1530 г., т. е. незадолго до второго суда (он происходил, вероятно, в мае 1531 г., как следует из Судного списка Вассиана (Патрикеева). Вполне естественно и предположить, что грамота прота Анфима 1531 г. содержала поздравления по случаю этого важного события и попутно (снова попутно) просьбу об облечении участи ученого монаха и его возвращении в родную обитель.

Если это предположение справедливо, то получает объяснение цель второго суда — выработка ответа на ходатайство прота. Однако отрицательный ответ был предопределен заранее, судебное разбирательство исходит из презумпции виновности. Основанием для прощения осужденного могло быть его покаяние, но Судный список 1531 г., напротив, начинается — еще до изложения хода суда — констатацией того, что узник Иосифова монастыря не показал «покаяния и исправления», говорил, что ни в чем не виновен; более того, якобы были найдены «новейшие хулы, подтверждавшие его еретичество (что, по логике, делало освобождение невозможным. С. 97): «прибылыя новейшая хулы на Господа Бога, и на Пречистую Богородицу, и на церковныя уставы и законы и прочяя».[6]

Становится ясной и структура, противоречивость Судного списка, в котором смешаны, как будто перепутаны обвинения 1525 и 1531 гг., но ясна его основная тенденция и цель — выбор, подбор, компиляция таких эпизодов обоих судов, которые подтверждали, во-первых, обоснованность осуждения 1525 г. (с точки зрения судей), во-вторых, невозможность освобождения в 1531 г.

Судный список призван был продемонстрировать виновность осужденного, сделать ее очевидной как в Москве, так и на Афоне. Не случайно изложение судебного разбирательства 1531 г. начинается с обвинения Максима в том, что он пытался «поднять» турецкого султана на русского царя и даже якобы выражал уверенность в поражении последнего, хотя этот эпизод, бесспорно, относится к суду 1525 г. Для Афона отношения султаната с Москвой были далеко не безразличны. Как бы ни велика была надежда на освобождение греков от османского владычества и на помощь русского православного царя, но власти Афона не могли не осознавать, что любое столкновение Турции и России могло отразиться и на положении греческого Православия. Узник, якобы провоцировавший такое столкновение и даже якобы уверенный в его негативном для великого князя исходе, даже в начальном фрагменте дела дискредитировался в глазах и афонских, и московских властей.

Находит объяснение и еще одна особенность Судного списка — отсутствие в нем отдельного приговора 1531. Разбирательство 1531 г. завершается решениями 1525 г., изложенными в грамотах великого князя и митрополита в Иосифо-Волоколамский монастырь. Они лишь дополнены решениями относительно тех лиц, которые были привлечены в 1531 г. (в частности, Михаила Медоварцева и Исака Собаки).[7] Эта особенность — не случайность, не следствие утраты документов, не результат неопытности редакторов-составителей. Помещая грамоты 1525 г. после суда 1531 г., они демонстративно заявили о невозможности иного решения для волоколамского узника, о ненужности, с их точки зрения, нового приговора, о сохранении действенности решений 1525 г. Это была тенденция памятника, который представлял собой не столько публицистическую обработку подлинных протоколов, сколько такую обработку, которая призвана была выполнять своего рода правовую функцию, была создана вскоре после суда 1531 г., хотя нельзя исключить, что в том виде, в котором она дошла до нас в составе Сибирского сборника, она могла быть подвергнута некоторой обработке при соединении ее с материалами Собора 1548−1549 гг.

Тенденциозность Судного списка проявилась и в том, что он умолчал о фактах раскаяния обвиняемого; сам он позже напоминал митрополиту Даниилу: «Тогда отвечал я вашему священному Собору, что если и оказалась в моих переводах некоторая дерзость, то не из-за ереси или лукавства какого-то.

Бог свидетель — случайно, либо по забывчивости, либо по скорби, смутившей тогда мою мысль, или по излишнему винопитию, в которое я погрузился, было что-то написано тогда. Но еще и трижды падал ниц перед вашим священным Собором, прощения просил за то, что по неведению допустил описка. А ваши преподобия — не знаю, как они обо мне советовались — вместо прощения и милости оковы снова дали мне, и снова я был заточен и снова затворен и снова окружен озлоблением".[8] Но в Судном списке этого нет.

Последние слова особенно важны для понимания судьбы узника после 1531 г. Оказывается, он вовсе не сразу получил «ослабу», но, напротив, снова был заключен в оковы и отправлен в заточение. Об этом же свидетельствует и краткое сочинение, в котором обозначена дата — 7040-й год (т. е. период между сентябрем 1531 — августом 1532 г.). Даты встречаются в сочинениях этого автора далеко не часто, как правило, тогда, когда он пишет о каких-то очень важных событиях. Так, среди сочинений первого периода дата обозначена лишь в одном из посланий В. И. Карпову против астрологии 1524 г. Это был год, когда ожидалось предсказанное в венецианском астрологическом Альманахе всеобщее «преиначение, в котором увидели предсказание нового всемирного потопа. В России его распространял Николай Булев, полемике с ним, обличению астрологических предрассудков посвящено датированное послание Карпову.[9] В 1531/32 г. он пишет сочинение, озаглавленное «сия словеса сътворил есть инок в темници затворен и скорбя… в 7040-е лето».[10] Обозначая дату, автор, надо полагать, выделяет такую веху своей жизни как возвращение к литературной деятельности, возможность писать (что было запрещено в 1525 г.

Видимо, лишь в этом заключалась некоторая «ослаба» после суда 1531 г., лишь в таком ограниченном объеме была удовлетворена просьба прота. Но затвор, темница и скорбь сохранялись по крайней мере осенью 1531 г. или на протяжении части 1532 г. (суд, напомним, состоялся в мае 1531 г.). Однако остается неясным, в каком монастыре находилась эта темница и куда он был отправлен после второго суда. Единственным источником, содержащим известие о том, что после Собора Вассиана отправили в заточение в Иосифов монастырь, «Максима же — во град Тверь, ко Акакию епископу, до уреченных лет», является «Выпись о втором браке Василия III — памятник тенденциозный, содержащий неподтверждаемые другими источниками известия.[11] В выписи смешаны Соборы 1525 и 1531 г., составитель их различает. Не ясно, откуда взяты и достоверны ли сведения об «уреченных летах», т. е. о заранее обозначенном определенном сроке. Выпись создана позднее описываемых в ней событий.[12]

1531/32 год был важной вехой творческой биографии прп. Максима еще потому, что он приступил уже в начале 7040-го года к составлению собрания своих сочинений, призванного доказать свою невиновность, свои взгляды и позицию в неискаженном виде. «Лету 7040-му наставту егда нача Максим книгу сию поставляти» — говорится в начале Предисловия в ряде списков одной из разновидностей этого авторского собрания (Соловецкое собрание, по классификации 1977 г.).[13]

3. Продолжительность заточения, дата освобождения

Два главных Сказания о прп. Максиме Греке содержат противоречивую информацию о продолжительности заточения. Одно из них (в публикации С. А. Белокурова N 7) говорит о 22-х заточения, при этом членение фразы и расстановка знаков препинания выполнены так, будто речь идет о тверском заточении. Датой освобождения становится 1553 г., что не подтверждается другими источниками. Другое (в публикации С. А. Белокурова N 6) называет 30 лет общего заточения, так что получается, будто он оставался в заточении до 1555 г., почти до самой смерти, чему противоречат слова этого же Сказания о роли троицкого игумена Артемия в его освобождении, что могло быть лишь в 1551 г. Новая публикация обоих Сказаний, выполненная с учетом рукописей, неизвестных Белокурову, в том числе и более ранних, позволила эти противоречия снять либо объяснить.

Наибольший интерес исследователей вызывало первое Сказание (т. е. N 7 у Белокурова, N III в издании 2006 г.).[14] Белокуров, будучи противником версии об античной библиотеке Грозного, считал его поздним сочинением (в пределах первой трети XVII в.) и находил недостоверным известие о «безчисленном множестве греческих книг» царской книгохранительницы. А. И. Соболевский (сторонник версии), напротив, полагал, что оно написано вскоре после смерти прп. Максима. И. Денисов попытался определить автора, предположив, что им был Курбский, написавший Сказание еще до бегства в Литву, т. е. до 1564 г. Предположение об авторстве было справедливо отвергнуто В. В. Калугиным, однако вслед за А. И. Соболевским исследователь также писал о его раннем происхождении.[15]

Белокуров выделил две редакции Сказания — «подробную» и «сокращенную», но опубликовал лишь одну — по списку Пространной («подробной»), а Краткую представил шрифтом (разрядкой набраны тексты пространной редакции, отсутствующие в краткой). Этим затруднялось адекватное восприятие Краткой, и она оставалась практически вне поля зрения исследователей. А между тем в ней имеются существенные отличия от Пространной, важные для понимания ряда ключевых фактов. Нельзя исключить того, что она могла предшествовать Пространной.

В издании 2006 г. обе редакции опубликованы самостоятельно. Пространная редакция представлена списком Первоначального вида этой редакции в рукописи Нижегородской библиотеки конца XVI в., который с бесспорностью доказывает, что редакция создана не позднее этого времени, точнее, ок. 1587 г.[16] Троицкий (точнее Троицко-Соловецкий) вид Пространной редакции приведен в разночтениях по списку Троицкого собрания сочинений прп. Максима Грека (РГБ, ф. 304, Троицк. 200 р., л. 17−18 об.) и по рукописи середины XVII в., связанной с деятельностью известного соловецкого книжника Сергия Шелонина (РГБ, Сол. 741/851, л. 234−240 об.). О Троицком происхождении этого вида свидетельствует сделанное в нем дополнение, взятое из Троицкой рукописи типа МДА 153 (см. Примечание 18).

Краткая редакция известна в настоящее время в тех же трех списках, которые использовал и Белокуров, и издана по рукописи РНБ, Сол. 752/862, л. 3−7, (первая треть XVII в.).[17] Она была принесена в Соловецкий монастырь из Троицы старцем Иосифом Сороцким в 1634 г. Возможно, им же была принесена и пространная редакция; в другой рукописи Сергия Шелонина, уже упомянутой Сол. 741/851, помещены обе редакции: в конце, на лл. 234−240 об.- Пространная (Троицкий вид), а в начале — Краткая, т. е. та же, что в Сол. 752/862.

Первоначальный вид Пространной редакции имеет лаконичное и вполне нейтральное название: «Сказание о Максиме инока Святогорце Ватопедьскыя обители», но в Троицком виде оно распространено, акцентируя тему страдания за истину: «Сказание о Максиме философе, иже бысть инокъ Святыя Горы Афонскиа преславныа обители Ватопедския, иже зде и пострада доволна лета за истину». По одному из списков Троицкого вида текст был опубликован Белокуровым.

В Краткой редакции название столь же нейтрально, как и в Первоначальном виде Пространной, но вместе с тем оно обнаруживает и связь с Троицким видом: «Сказание о Максиме философе иже бысть инокъ Святыя Горы Афонскиа преславныя обители Ватопедския честнаго ея Благовещения, и како прииде на Москву». Название в Краткой редакции, как видим, обнаруживает одновременно две линии связей — и с нейтральным названием Первоначального вида Пространной (по смыслу) и с ее Троицким видом (по форме). Тема страдания не только не акцентирована в названии Краткой, но полностью отсутствует; а в содержании проявится эта же особенность — минимизация преследований и бед прп. Максима.

Это Сказание (будем называть его, по Первоначальному виду. «Сказание о Максиме иноке святогорце») наиболее важно при реконструкции биографии, прежде всего второго периода, дает ее основную канву; хотя информация и невелика, но по объему, но предстает как ствол или остов биографических сведений, особенно в заключительной части.

В Пространной редакции можно выделить следующие единицы информации, условно их пронумеровав для удобстве дальнейших сопоставлений.

[1]. Обретение московским великим князем Василием III «безчисленного множества греческих книг» («в некоторых палатах»).

[2]. Моление к Константинопольскому патриарху о переводчике.

[3]. Поиски переводчика и отправление его в Москву.

[4]. Краткие сведения о переводчике.

[5]. Почетный прием переводчика в Москве и осмотр им «царской книгохранительницы».

[6]. Оценка прп. Максимом греческих книг, хранящихся в Москве, и рассказ о сожжении греческих книг латинянами после падения Царствующего града.

[7]. Рассмотрение книг переводчиком и выделение (по поручению великого князя) тех, которые не переведены на «словенский», и составление их списка (своего рода описи): «имена книгам тем явъственно сътвори»; приказ великого князя об их особом хранении в сопровождении описи («особь их блюсти и писание пологати»).

[8]. Поручение Василия III перевести Толковую Псалтирь, описание процесса перевода.

[9]. Соборное свидетельствование перевода Толковой Псалтири, его одобрение.

[10]. Почет, оказываемый переводчику, и его роль «молебника» к православному государю за впавших в грех «царских синклитов».

[11]. Девять лет трудов по переводу и исправлению книг.

[12]. Клевета, зависть и лжесвидетельства «небратолюбцев», обвинивших прп. Максима в ереси и государственной измене («врага богохранимеи земли Рустеи»).

[13]. Лаконичное сообщение об осуждении и 22-х годах заточения. В публикации 2006 г. (на основе Краткой редакции) иная расстановка знаков препинания, чем в издании Белокурова, что будет аргументировано далее.

[14]. «Ослаба» в Твери от тверского епископа Акакия по благословению митрополита Иоасафа (1539−1542).

[15]. Благословение на причащение от митрополита Макария.

[16]. Написание Исповедания веры и ряда «обличительных словес», «поучительных» сочинений и др.

[17]. Перевод из Твери в Троицу по поручению царя Ивана IV (дата не указана).

[18].

[19]. Преставление в 7064 (1555/56) г.

[20]. Цель написания Сказания.

Сказание в большей части своего объема (в пределах л. 5−8 основного списка в публикации 2006 г. пункты 1−10) посвящено по преимуществу истории прихода на Русь прп. Максима и его переводам, прежде всего Толковой Псалтири, и основано на информации послания Василию III, но она расцвечена рядом подробностей, либо бесспорно вымышленных, либо не поддающихся проверке. В этой части Пространная и Краткая редакции почти полностью совпадают (с небольшим числом исключений).

Значительно меньше по объему (л. 9−10 рукописи, пункты 11−19) вторая часть; она посвящена самому трудному периоду жизни, после осуждения. Источником послужили сочинения самого прп. Максима Грека, прежде всего Исповедание веры, а также, по-видимому, устная традиция, еще свежая в конце XVI в. Здесь вымышленных деталей уже нет. Несмотря на ее краткость, эта часть наиболее ценна для биографии, т. к. содержит известия, не отраженные в других источниках, среди них — о продолжительности заточения. Эти известия должны быть тщательно проанализированы с точки зрения их достоверности.

В этой части наблюдаются гораздо более значительные различия между Пространной и Краткой редакциями, при этом Краткая дает более точную информацию.

В первой части Сказания вымышленным является пункт 2 — об отправлении просьбы о переводчике не на Афон (что подтверждается актовым материалом), а в более высокую инстанцию — к Константинопольскому Патриарху. Не является ли эта новация Сказания одним из аргументов (хотя и косвенным) для его датировки периодом 80-х гг. XVI в., когда шла подготовка к учреждению патриаршества, когда судьба ученого афонского монаха, перипетии его жизни в Москве приобрели особое значение, когда наблюдался взлет интереса к его творчеству. Вымысел оказался очень привлекательным, и другое Сказание (N 6 у Белокурова, N V в издании 2006 г.) отправляет просьбу о переводчике не к патриарху, а к турецкому султану. Здесь проявилась уже другая идейная линия — констатация благожелательного отношения султанов к православию.

В пункте 3 недостоверен рассказ о поисках переводчика по поручению патриарха, названия мест, где его искали. Рассказ о двух кандидатах имеет реальную основу — сообщение о послании Василию III о том, что первоначально предполагалось послать в Москву другое лицо — некоего Савву, но по причине его болезни и отказе в Москву был отправлен Максим. Но рассказ видоизменен, а имя второго кандидата искажено в Пространной редакции («Данил»), но правильно передано в Краткой («Сава»); в одном из списков Пространной, впрочем, сделана правка, имя «Данил» заменено на «Саве».

В пункте 4 обнаруживается сходство между Первоначальным видом Пространной редакции и краткой редакцией (их составители не знали места рождения героя и имен родителей). Это наблюдение имеет важное текстологическое значение. Оно (наряду с другими) может говорить о том, что обе редакции восходят к архетипу самостоятельно. Но его структуру, объем, степень близости к нему каждой из редакций определить пока затруднительно.

Информация о родителях и месте рождения включена в Троицкий вид Пространной редакции на основе записи того же типа, что в рукописи РГБ, ф. 173, МДА. Фунд. 153.[18]

В пункте 6 особый интерес представляет противопоставление сохранения в Москве «бесчисленного множества греческих книг и сожжения латинянами греческих книг, вывезенных из Константинополя, что требует специального анализа.

В пункте 7, как уже говорилось, имеются указания на составление прп. Максимом какой-то описи греческих книг царской книгохранительницы; подобного сообщения нет ни в послании Василию III, ни в других источниках, но это может оказаться важным в исследовании версии об античной библиотеке московских царей.

В Краткой редакции значение известия ослаблено, но намек на некую опись имеется, упомянуто предписание Василия III о греческих книгах: «особо их блюсти и писание полагати».

В пункте 8 отметим изначально искаженное чтение Пространной редакции отметим изначально искаженное чтение Пространной редакции в известии о длительности перевода Толковой Псалтири («за годище»). В Краткой указано: «за год и месяца шесть», что очень близко к источнику — посланию Василию III (год и пять месяцев).

Неизвестно, на каких источниках основана информация в пункте 9 о соборном свидетельствовании перевода Толковой Псалтири. Она важна еще и потому, что с нею связано другое Сказание (N 1 у Белокурова, N IV в публикации 2006 г.) Исайи Каменчанина (1591 г.) о соборном свидетельствовании «священной книги Максимовы», но это происходит уже с участием царя Ивана Васильевича и митрополита Макария. Из контекста очевидно, что речь идет о Псалтири (без толкований), переведенной прп. Максимом для Нила Курлятева в 1552 г., поскольку текст Исайи является Предисловием к списку Псалтири XVII в. Это сходство свидетельствует о какой-то связи по происхождению между разными Сказаниями. Предисловие — Сказание Исайи, в свою очередь, обнаруживает связь со Сказанием, опубликованным у Белокурова (N 6) и в издании 2006 г. (N V), его название «Сказание известно о приходе на Русь Максима Грека и како претерпе до скончания своего». Проблема требует дальнейшего исследования. Название обнаруживает связь и с Троицким видом Пространной редакции текста N III («иже и пострада» — «како претерпе») и с Краткой редакцией («како прииде на Москву» — «о приходе на Русь»).

С пункта 10 начинаются гораздо более существенные различия между редакциями.

Пункт 10 в Краткой редакции отсутствует, хотя это еще не имеет сколько-нибудь серьезного значения. Но отсутствие в Краткой пункта 12 помогает глубже уяснить замысел и, может быть, даже некоторые проблемы происхождения обеих редакций.

Дело в том, что пункт 12 Пространной редакции посвящен причинам и обстоятельствам осуждения афонского монаха, смягчая при этом факты его осуждения.

Эти причины — некиих «небратолюбцев», которые его «оклеветате к православному государю еретиком и прелестником, и врага богохранимеи земли Рустеи»; другие лжесвидетельством подтвердили клевету. Эта информация основана на Исповедании веры прп. Максима. Но в нем названы судьи, Исповедание обращено к тем, кто его осудил. В Сказании же субъект осуждения не указан; в следующем, 14-м пункте сказано в неопределенной форме: «и тако неповиннаго заточению осуждають». Отсутствие информации о соборных судах и разбирательствах наводит на мысль об официальном происхождении Сказания, о том, что целью составителей было сгладить позицию церковных и светских властей.

Это же намерение еще боле ярко проявляется в Краткой редакции, где пункт 12, как уже было сказано, полностью отсутствует, и вся информация о таком трагическом событии жизни и судьбы сведена к одной строчке («како пострада зде в заточении»), т. е. здесь нет даже термина «осуждают».

Отсутствие 12-го пункта в Краткой редакции оттеняет еще более ярко, чем в Пространной, намерение составителей свести к минимуму информацию о преследованиях прп. Максима в России, составители ограничились констатацией факта заключения и его длительности.

Это наблюдение с бесспорностью свидетельствует против гипотезы И. Денисова об авторстве Курбского, который не упускал случая высказывать обвинения в адрес Ивана IV и московских властей.

Вслед за приведенными словами о страдании в заточении в обеих редакциях находятся слова «лет 11», обозначающие длительность заточения. В публикации Пространной редакции Белокуров соединил их со следующей фразой (пункт 14, описывающий тверской период), в результате чего получилось некорректное утверждение о 22 годах тверского заточения.

Краткая редакция с бесспорностью показывает, что они относятся к предшествующей фразе и означают 22 года общего заточения.

Для наглядности приведем параллельно фрагменты обеих редакций. Разрядкой набран краткий пересказ содержания, знаками «плюс» (+) и «минус» (-) обозначено отсутствие или наличие фрагмента в одной из редакций; подчеркнуты фрагменты Краткой редакции, отсутствующие в Пространной.

[11]

Пространная редакция:

«+» и «-»

Краткая редакция:

И тако девять лет преводя книги от греческа языка на словенскии, удручаяся трудолюбне, и древлепреведеныя исправляа, понеже воде во многих книгах некия речи неразумны… книги разтлешася и неисправлениемъ проидошя во много временныея лета, прочая же одостаточне описует в книзе его,

[12]

Пространная редакция:

«Зависть, клевета и лжесвидетельство небратолюбцев»

Краткая редакция:

«-»

[13]

Пространная редакция:

И тако неповиннаго заточению осуждають, и бысть в заточении лет 22

Краткая редакция:

еже како пострада зде в заточении лет 22.

[14]

Пространная редакция:

В граде Твери во епископии… ослабу улучи от епископа тверскаго Акакия по благословлению преосвященнаго Иасафа митрополита

Краткая редакция:

«+»

[15]

Пространная редакция:

Благословение митрополита Макария к причащению

Краткая редакция:

«+»

[16]

Пространная редакция:

И написа Исповедание … и словеса обличителна на иудеи и на еллин, на латын и на агарян и иные многие словеса, ова поучителна, иная же по вопросом ответы, иная же о неведомых вещех, а тако множество писании остави

Краткая редакция:

И по сем написа Исповедание и прочая Словеса книги своея состави

[17]

Пространная редакция:

Перевод из Твери в Троицу повелением великого князя Ивана

Краткая редакция:

«+»

[18]

Пространная редакция:

Преставление в 7064 г.

Краткая редакция:

«+»

[19]

Пространная редакция:

Заключении

Краткая редакция:

Приписка

Совершенно очевидно, что в Краткой редакции слова «лет 22» в пункте 13 синтаксически относятся не к последующей фразе, а к предшествующей со сказуемым «пострада» и наречием «зде», которое является общим обозначением того места, где совершались его труды, они говорят об общей продолжительности заточения.

А следующая фраза (пункт 14, «во граде Твери в епископии») — уже новая единица информации, она имеет собственное самостоятельное сказуемое «улучи» («ослабу»); излагается лаконично основное событие следующего, тверского периода жизни. Следует обратить внимание на характерное уточнение, корректирующее время наступления «ослабы» годами возглавления митрополичьей кафедры Иоасафом и отодвигающее ее от 1531 г. Следовательно, хотя узник и получил возможность писать после 1531 г., но это еще не было полной «ослабой», она наступила лишь при митрополите Иоасафе. Косвенным подтверждениям является судьба Исака Собаки, который был осужден в 1531 г., но митрополит Иоасаф не только освободил его, но возвысил и даже поставил архимандритом московского Симонова монастыря.[19]

Важным в пункте 13 является указание источника, откуда взята информация о 22-х годах заключения: «книга» самого прп. Максима. В Пространной она не упомянута, однако, при отсутствии термина «книга», описано более полно ее содержание, тематика созданных им произведений. В обеих редакциях упомянуто одно из них — Исповедание веры. Названные в Пространной сочинения совпадают с контурами того собрания, корпуса, к составлению которого он приступил сразу же после того, как получил возможность вернуться к литературной деятельности. Это прижизненное авторское собрание открывается Исповеданием веры; первоначальное ядро этого собрания содержало 12 глав, и заключительные главы (11 и 12) — «Слова отвещательные» об исправлении русских книг.

Именно на них основана информация о неисправных книгах и их исправлении прп. Максимом в пункте 11, из них же взято и указание на количество лет заточения.

В одном из этих Слов названо количество лет, в течение которых автор «обдержим люте», т. е. длительность заточения и лишения причастия, но в разных списках число лет различно, поскольку автор отправлял эти Слова разным лицам в разное время каждый раз указывая новое число. Числа колеблются от 15 до 20, т. е. в пределах тех дат, того отрезка времени (1540−1545), в течение которого автор предпринимал особенно активные попытки доказать свою невиновность, отсутствие у него «еретического порока» и правомерность выполненного им исправления книг.[20]

Надо полагать, что составитель Сказания располагал списком, в котором было названо максимальное количество лет — 22. «1547 год» как дата освобождения является вполне вероятной, если учесть, что незадолго до нее грамоты Ивану IV с просьбой об облегчении участи афонского узника направили Патриархи — Александрийский Иоаким (4 апреля 1545 г.) и Константинопольский Дионисий II (июнь 1546 г.).[21] Вполне вероятно, что освобождение произошло в связи с торжествами по случаю царского венчания Ивана IV (16 января 1547 г.) и его свадьбы (3 февраля 1547 г.).[22]

Как уже отмечалось, судьба прп. Максима с самого начала оказалась в сопряжении с судьбой московской династии, с жизнью и заботами великокняжеской семьи, которые были и событиями государственной жизни. Царское венчание в январе 1547 г. было апофеозом в длительной борьбе за престол, начавшейся еще в 90-х гг. XV в., и вопрос о наследнике престола всегда стоял остро, приобретая разные формы.

Милость к осужденному была и естественной, и уместной: ведь в свое время просьба отца Ивана Грозного молиться о даровании наследника, каковым и оказался Иван Васильевич, сопровождалась просьбой о переводчике, каковым оказался прп. Максим. То, что еще находили невозможным в 1531 г., стало возможным в 1547 г.

4. О дате перевода в Троицу и соотношении тверского и троицкого периодов

В пункте 17 автор не сообщает даты перевода в Троицу, ограничившись информацией о том, что он был «изведен» из Твери в Троицу по велению Ивана IV. О роли троицкого игумена Артемия в судьбе прп. Максима сообщает другое Сказание (N V в публикации 2006 г.); следовательно, оно связывает переход с 1551 г. Но при этом выделен еще предшествующий ему московский период: сначала «по молебному словеси» игумена Артемия, царь и великий князь Иван Васильевич повелевает Максима «с честию к себе взяти на Москву и быти ему в ослабе», о переходе в Троицу ничего не говорится, но сообщается о его кончине в этой обители. Здесь использован тот же термин «ослаба», что и в предыдущем Сказании, но она связана уже с другими лицами и с более поздним периодом (Артемий был игуменом в 1551 г.).

Более достоверным представляется утверждение предыдущего Сказания об «ослабе» при митрополите Иоасафе.

В пользу этого свидетельствует и аналогичное действие митрополита по отношению к другому осужденному, Исаку Собаке, и еще одно обстоятельство, впрочем, косвенное. В «Сказании о Максиме иноке святогорце» о переводе в Троицу говорится в пункте 17, а о содержании «книги Максима Грека», о составе основного ядра авторского собрания сочинений автор пишет в предыдущем пункте 16, из чего следует, что он исходит из факта создания книги (ее основной части) еще в Твери. В этой связи уместно вспомнить, что одна из рукописей этого авторского собрания (РГБ, ф. 173, МДА 42) имеет запись о принадлежности митрополиту Иоасафу и свидетельствует о его интересе к творчеству этого автора. Нельзя исключить того, что он, будучи митрополитом и, безусловно, покровительствуя тверскому узнику, поддерживал его замысел объединить в едином корпусе основные сочинения (включая «нестяжательские), и приобрел для себя книгу, в которой этот замысел получил воплощение.

Значение «Сказания о Максиме иноке святогорском» прежде всего в том, что оно создает основную канву для воссоздания биографии после 1931 г. В нем просматривается тенденция смягчить, ослабить роль светских и церковных властей в осуждении ученого монаха, что указывает на те круги (официальные или полуофициальные), с которыми связано его происхождение.

властей в осуждении ученого монаха, что указывает на те круги (официальные или полуофициальные), с которыми связано происхождение текста.

Что касается авторства «Сказания о Максиме иноке святогорце», то одним из аргументов Денисова было наличие и в нем (пункт 6-й), и в одном из сочинений Курбского [23] рассказа о сожжении латинянами греческих книг после падения Константинополя. Однако объяснение сходства текстов принадлежностью их одному автору (основной методический прием Денисова) не является единственно возможными. Можно предложить и другие варианты объяснения. Один из них (более простой, но менее вероятный) состоит в том, что и Курбский, и автор Сказания передают независимо друг от друга устный рассказ самого при. Максима, при этом Курбский прямо на него ссылается (слышал при личной встрече), а автор Сказания мог его получить от какого-либо другого участника этих бесед (либо непосредственно, либо через цепь передач).

Другое объяснение основано на том, что близость двух текстов может быть включена в ряд фактов, свидетельствующих о литературных контактах 80−90-х гг. XVI в. между московскими кругами, близкими к официальным церковным властям, к Чудову монастырю, и просветительскими кругами Великого княжества Литовского, их издательской деятельностью, которые, в свою очередь, были связаны с миляновичским кружком Курбского (его деятельность освещена в книге В. В. Калугина). Так, в сборник чудовского происхождения (ГИМ. Чуд. 236) включено изданное в 1586 г. в типографии Мамоничей в Вильно сочинение Иоганна Спангснберга «О силлогизме», переведенное либо Курбским, либо одним из участников его кружка.[24] Сборник Чуд. 236 относится к 90-м гг. XVI в. (нижняя грань определяется упоминанием Патриарха в «Лествице властей», верхняя — тем, что рукопись является вкладом 1600 г. в Чудов монастырь архимандрита Пафнутия).

В собрания сочинений прп. Максима Грека конца XVI в. (Синодальное и в составе рукописи Парижской национальной библиотеки Slav. 123) включен еще один перевод, изданный в той же типографии в 1585 г., а именно «Диалог», или «Прение», Константинопольского Патриарха Геннадия Схолария с Амуратом, т. е. султаном Мехмедом П. Предисловие к переводу написано Курбским, в нем содержится высокая оценка личности и творчества прп. Максима, он назван «новым исповедником». Издание «Диалога» было посвящено Остафию Воловичу, подканцлеру Великого княжества Литовского, имело изображение его герба.[25]

Исайя Каменчанин направился в Москву в 1561 г. по поручению Остафия Воловича, который был, видимо, его покровителем, поэтому в Исайе можно предполагать одного из проводников указанных литературных контактов и присоединиться к мнению Калугина (основанному на другой совокупности фактов): «Связь между разделенными огромным расстоянием Курбским и Исайей Каменчанином перестает быть невероятной и необъяснимой».[26] Несмотря на кажущуюся связь выявленных фактов с гипотезой об авторстве Курбского, следует все же заключить, что эта связь именно кажущаяся. Можно говорить о литературных контактах, но высказывать какие-либо суждения об авторе преждевременно. Нельзя исключить, что автор мог быть не один, их могло быть несколько; вопрос пока остается открытым.

Примечания:

[1] Россия и греческий мир. В двух томах. М., 2004. Т. 1. С. 127−131, 153−159, 334−340; Сборник Русского исторического общества. СПб., 1895. Т. 95. С. 105−106, 369−370, 427, 474, 495−496.

[2] Синицына Н. В. Сказания о преподобном Максиме Греке. М., 2006 (далее Сказания); Белокуров С. А. О библиотеке московских государей. М., 1899. Приложения. С. ??

[3] Сочинения преподобного Максима Грека. Казань, 1860. Ч. 2. С. 269−319.

[4] Сказания. С. 5.

[5] Описи архива Посольского приказа 1626 г. / Подг. к печати В. И. Гольцов, под ред. С. О. Шмидта. М., 1977. С. 71.

[6] Судные списки Максима Грека и Исаака Собаки. Изд. подг. Н. Н. Покровский, под ред. С. О. Шмидта. М., 1871. С. 97.

[7] Там же. С. 120−125.

[8] Сочинения прп. Максима Грека. Казань, 1860. Ч. 2. С. 369−376 (цитируется в переводе автора статьи).

[9] Подробнее см. Синицына Н. В. Третий Рим. Истоки и эволюция русской средневековой концепции. XV—XVI вв. М., 1997. С. ??

[10] Сочинения прп. Максима Грека. Казань, 1860. Ч. ?? С. 452−453.

[11] Зимин А. А. Выпись о втором браке Василия III / Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинский дом). Л., 1976. Т. 30. С. 143.

[12] К аргументам А. А. Зимина, доказывавшим позднее происхождение памятника (начало XVII в.), можно добавить еще один. Русский церковный Собор неоднократно называется «вселенским», что появляется, по-видимому, после учреждения патриаршества. Впрочем, нельзя исключить, что в ее основе находился какой-то более ранний текст. Аналогичная ситуация характерна, например, для Повести о новгородском белом клобуке, для ряда других памятников.

[13]Синицына Н. В. Максим Грек в России. М., 1977. С. 265−270.

[14] Cказания. С. 77−88.

[15] Соболевский С. И. Переводная литература Московской Руси. Библиографические материалы. СПб., 1903; Denissoff E. Une biographie de Maxime le grec oar Kourbsk // Orientalia Christiana Periodica. Roma. Vol. XX. N 1−2. P. 44−84; Калугин В. В. Андрей Курбский и Иван Грозный (Теоретические взгляды и литературная техника древнерусского писателя). М., 1988. С. 81, 85.

[16] Нижегородская государственная областная универсальная научная библиотека им. В. И. Ленина, ф. 1, оп. 1, N 9, л. 5−10; Сказания. С. 26−27, 29; Синицына Н. В. Максим Грек в России. С. 262−263.

[17] Сказания. С. 84−88; в шифре рукописи допущена опечатка, следует Сол. 752/862. Правильный шифр указан на с. 34.

[18] Синицына Н. В. Максим Грек в России. С. 227; воспроизведение записи см. Иванов А. И. Литературное наследие Максима Грека. Характеристика, атрибуции, библиография). Л., 1969. С. 25, 210 (автографом запись не является).

[19] Судные списки. С. 125−126.

[20] Синицына Н. В. Максим Грек в России. С. 154.

[21] Россия и греческий мир. С. 352−358.

[22] Полное собрание русских летописей. Т. 13. М., 2000. С. 151−152.

[23] Попов А. Описание рукописей и каталог книг церковной печати библиотеки А. И. Хлудова. М., 1872. С. 118; Калугин В. В. Андрей Курбский и Иван Грозный. С. 85 и др.; Сказания. С. 43; Синицына И. В. Русские тексты о судьбе греческих книг после падения Константинополя // Византия и Русь: Сб. памяти В. Д. Лихачевой. М., 1989. С. 236−246.

[24] Гусева А. А. Издания кирилловского шрифта второй половины XVI века: Сводный каталог. М., 2003. Кн. 1−2. С. 715, N 102; Калугин В. В. Андрей Курбский и Иван Грозный. С. 87.

[25] Гусева А. А. Издания кирилловского шрифта. С. 678 -679, N 95; Калугин В. В. Андрей Курбский и Иван Грозный. С. 82, 86−89.