Русский социализм против марксизма

Если на Маркса-Энгельса сильное воздействие оказал немецкий «романтический» национализм, то позиция русских социалистов по национальному вопросу формировались явно под влиянием традиции «всечеловечности», выросшей на почве православной цивилизации. Основоположником такого подхода выступил Александр Герцен, в дальнейшем эту линию развили русские народники и анархисты.

Русский социализм — не столько через изучение трудов, сколько через впитывание живой русской революционной традиции — оказал на становление взглядов Сталина по национальному вопросу большее влияние, чем сухой формализм и неприкрытая ксенофобия «отцов-основоположников» и их последователей на Западе.

Для Герцена, очутившегося свидетелем революционных и контрреволюционных событий 1848−1849 гг. в Европе, последняя представилась одряхлевшей, неспособной осуществить те великие идеалы, которые провозглашала. Тогда-то он и обратился к России в поисках потенциальных возможностей социальной революции. Столкнувшись на Западе с русофобией, Герцен также стал защитником русского народа от нападок западных публицистов, вешавших на русских ярлыки «отсталых, варваров, рабов». Европейцы, по мнению Герцена, не имели никакого права задаваться перед русскими, так как состояние с правами и свободами народа в Европе ужасно. Обращаясь к историку Жюлю Мишле в письме «Русский народ и социализм» (1851) Герцен справедливо вопрошал: «Какое уважение может внушать нам ваша римско-варварская законность?.. Согласен, что дневной разбой в русских судах ещё хуже, но из этого не следует, что у вас есть справедливость в законах и судах». По убеждению Герцена, всякий раз, когда европейцы возьмутся «упрекать русских за то, что они — рабы, русские будут вправе спросить: „А вы, разве вы свободны?“».

Обрушиваясь с критикой, часто необоснованной, на современную ему Российскую империю, Герцен, тем не менее, не забывал подчёркнуть (часто тоже перехлестывая через край) ее не только политическое, но и кровное сродство с абсолютистскими режимами Западной Европы: «Русское правительство — не русское. Оно скорее немецкое, чем русское — это-то и объясняет расположение и любовь к нему других государств. Принцип его власти не национален, абсолютизм более космополитичен, чем революция».

Внутренняя сила русской жизни

Теория Герцена, если вкратце, заключалась в том, Россия способна встать во главе революционного обновления всего мира, так как, в отличие от Западной Европы, у неё есть огромный запас свежих, нерастраченных исторических сил. В русской жизни лежит зародыш социализма — крестьянская община. Этот элемент воззрений Герцена часто трактуют вульгарно: дескать, он мечтал о том, что общинное устройство распространится на все стороны российской жизни.

На самом деле Герцен восставал против такого упрощённого понимания и предостерегал от революции, не подкреплённой соответствующей работой умов, совершаемой на низком уровне народного развития. Такую революцию Герцен определял как «полудикий национализм», который «захочет свести счёты с дворянством и распространить порядки сельской общины на все поместья, на все города, на всё государство».

Герцен не идеализировал общину. Наоборот, её саму, как институт, её историческое значение он оценивал отрицательно: «Если бы в общине не было полного поглощения личности, то самодержавие. не могло бы образоваться. Общинное устройство усыпляло русский народ». Община, по Герцену — это способ приспособления русского народа к неблагоприятным историческим условиям. «В русской жизни есть нечто более высокое, чем община, и более сильное, чем власть. Я говорю о той внутренней, не вполне сознающей себя силе, которая так чудодейственно поддерживала русский народ под игом монгольских орд и немецкой бюрократии. Эта сила. сохранила русский народ и поддержала его несокрушимую веру в себя».

Таким образом, для Герцена община выступала лишь временной внешней формой, причём не самой лучшей, русского национального стремления к справедливому социальному мироустройству.

Отстаивая ценность и самобытность русской национальной жизни, веря в силы, высокое предназначение и великую будущность русского народа, Герцен, конечно, становился на почву апологии русского национального начала. Однако у Герцена мы не найдём никакого намёка на превосходство русской или какой-либо иной нации над другими. Русский социализм Герцена, в отличие от немецкого в любом его виде, проникнут идеей универсального счастья всех людей, независимо от национальности. Герцен перенёс на социалистическую доктрину привычный каждому русскому православный идеал всечеловечности, вселенскости. В свою очередь, идеи Герцена во многом формировали этос всего последующего русского социализма.

Теория Бакунина: нации в безгосударственном мире

Яростным оппонентом Маркса-Энгельса в национальном вопросе стал Михаил Бакунин. Отнюдь не за его анархизм «отцы-основоположники», а за ними вся марксистская братия во всех странах, включая советских обществоведов, предали его анафеме. Главным пунктом расхождений между вождями Первого Интернационала стала оценка роли славян, немцев и германского государства в истории и политике. Бакунин страстно восставал против стремления Маркса и Энгельса приписать реакционную роль славянам и прогрессивную роль — милитаристскому Прусскому государству, которое Бакунин метко назвал «кнуто-Германской империей».

Бакунин, как общепризнанный основоположник мирового анархизма, привычно считается убеждённым и последовательным противником государственности как таковой. Между тем подлинное отношение Бакунина к этой проблеме значительно сложнее. Да, государство он рассматривал как первичного, главного эксплуататора, а общественные классы — лишь как порождение государственной власти. Поэтому в ходе социальной революции государство, в его представлении, подлежало упразднению в первую очередь. Но относилось ли это ко всякому государству?

Другими словами, допускал ли Бакунин возможность существования государства и его институтов, на принципиально иной, чем в эксплуататорских обществах, основах какое-то время после революции? Да, и не просто допускал, а считал это естественным. Прежде, чем будет достигнуто идеальное безгосударственное состояние общества, неизбежен переходный период. Об этом отчётливо говорят его лозунги «всеславянской федерации», активно поддерживавшиеся им до 1860-х годов включительно, и «Соединённых Штатов Европы», выдвинутый им в 1868 году.

Таким образом, Бакунин был противником не всякой государственности, но лишь такой, которая поддерживает угнетение. И на всех этапах своей революционной деятельности Бакунин был убеждён в жизненности наций. Он считал, что и в безгосударственном мире нации останутся. Этот очень важный момент его теоретических взглядов вырос из традиционного православного видения цветущей сложности мира. Данный фактор — многовековую православную традицию, пронизывающую и наполняющую представления обо всём — следует всегда иметь ввиду, пытаясь вникнуть в истоки сталинских воззрений, в том числе и по национальному вопросу.

Как и Герцен, Бакунин был революционным русским националистом. Бакунин тоже считал русский народ проникнутым духом социального равенства и видел в этом его отличительную национальную особенность. При этом в его взглядах гораздо отчётливее проступают панславистские мотивы (революционный панславизм).

Корень несогласия Бакунина с Марксом-Энгельсом по национальному вопросу проявился ещё во время революций 1848−1849 гг., когда будущий «отец анархизма» выступал за независимость славянских народов от Пруссии и Австрии и соединение их в «свободную федерацию», а этой последней — со «всеобщей федерацией европейских республик». В отличие от Энгельса, Бакунин расценивал движение славян за освобождение от гнёта германских государств как прогрессивное. Прусская и австрийская монархии представлялись ему столь же реакционными государствами, как Российская империя. В разрушении всех трёх он видел явления одного порядка.

Бакунин отверг марксистскую трактовку франко-прусской войны как якобы прогрессивной со стороны Пруссии. Режим Бисмарка, указывал он, несёт порабощение на штыках, тяжесть контрибуций не французской буржуазии, а французскому народу. В работе «Государственность и анархия» (1873) Бакунин отмечал, что «с самой половины XVI века Германия. никогда не переставала быть главным центром всех реакционных движений в Европе». Берлин, по его мнению, являлся главным мировым центром реакции, гораздо более опасным, чем Петербург или Париж, так как создаваемая Бисмарком при поддержке марксистов «кнуто-германская империя» есть «ничто иное, как окончательное осуществление противо-народной идеи новейшего государства».

Славяне же, в отличие от германцев, как раз и являлись, по убеждению Бакунина, народом, от природы лучше всех подготовленным к социальной революции в анархическом духе. В соответствии с мифом тогдашней историографии об иноземном, «варяжском» происхождении русской государственности, Бакунин утверждал, будто «славяне решительно племя не политическое, то есть не государственное. Только народы завоевательные создают государство и создают его непременно себе в пользу, в ущерб покорённым народам». Это утверждение матёрого революционера полностью соответствует. учению либерала-славянофила К.С. Аксакова и исторической концепции консерватора М.П. Погодина.

Но из этого историософского тезиса Бакунин делал иные политические выводы. Русский народ, по его мнению, жертва несчастных исторических обстоятельств, но на самом деле он проникнут духом свободолюбия. Свидетельством этому в истории выступают многочисленные восстания и могучие крестьянские войны. По-своему защищая русский народ от западнических нападок, Бакунин восклицал: «Но очень ошибётся тот, кто предполагает, что этот народ добровольно и свободно сделался рабским орудием царского деспотизма. Терпеливо ли он выносил это рабство? Нет, он протестовал тремя страшными восстаниями» (то есть Болотникова, Разина и Пугачёва). В своём стремлении доказать анархо-революционный характер русского народа, Бакунин доходил до отрицания каких-либо заинтересованного участия русских в строительстве российской государственности. Русскими «управляет иностранная рука, странная смесь монгольской грубости и прусского педантизма. Мы — только бездушные колёса в этой чудовищной машине завоевания и притеснения, которую называют Русской империей». Следовательно, русские, как и другие народы империи — угнетаемый элемент. В последнее время тезис о противоречии между интересами русской народной массы и российской имперской стройки стал использоваться некоторыми авторами в качестве стержня новой концепции истории России*. Будучи взят отдельно, вне доктрины, которую он был призван защищать, тезис Бакунина, получается до сих пор обладает определённой привлекательностью и для представителей иных идейно-политических взглядов.

Попытка Бакунина утвердить новый русский национальный миф — революционно-бунтарский вместо великодержавного — имела положительное значение для левого движения в России. Она в известном смысле реабилитировала идею нации перед лицом надвигавшейся революции. Русский идеологический фактор, хоть и в урезанном виде, оказался индоктринирован в оба главных направления российского революционного движения: в народничество и в социал-демократизм большевицкого толка.

«Единство, спаянное любовью» или доктринальные основы национально-государственного строительства СССР

Итак, Бакунин не просто признаёт за нациями право на существование в будущем безгосударственном коммунистическом мире. Он ещё и разделяет нации по качественным признакам. В представлении Бакунина нации принципиально не равны по своим духовным способностям. Славяне более других наций способны указать человечеству путь к социальному освобождению. Из этого, однако, вовсе не следует утверждения о неравенстве прав наций. В этом — коренное отличие русских социалистов и вообще русских людей от немецких социалистов. Последние, начиная с Энгельса, всегда утверждали превосходство германской нации над славянами в государственной жизни, право господства. У Бакунина же «славяне могут освободить себя. не тщетными стремлениями подчинить в свою очередь немцев своему преобладанию,.. а только призывом их к общей свободе и общему человеческому братству».

Как тут не вспомнить совершенно близкие по смыслу слова, написанные в то же самое время (1870) человеком принципиально иных политических взглядов — Фёдором Тютчевым:

«..Славянский мир, сомкнись тесней.

«Единство, — возвестил оракул наших дней, —

Быть может спаяно железом лишь и кровью".

Но мы попробуем спаять его любовью.

А там увидим, что прочней".

Сходные политические чувствования у столь разных людей. Просто потому, что у них одна и та же цивилизационная основа.

Стремление к построению федерации братских народов стало одним из определяющих в этосе российского революционного движения.

Лозунг «дружбы народов» был рождён отнюдь не сталинской пропагандой. Русское общественное сознание своеобразно преломило в нём опыт тысячелетней российской государственности и религиозности.

_____________________________