Московское служение

«Теперь не отвергните меня вы»

Первая духовная встреча святителя с Москвой состоялась в 1816 году, когда он был назначен настоятелем в Новоспасский монастырь. Конечно, знакомство святого Филарета с первопрестольной произошло намного раньше. Казалось, что его жизнь всегда была связана с ней, хотя сначала судьба уводила его далеко от Москвы. Когда в 1799 году закрылась семинария в его родной Коломне, он хотел продолжить обучение в Славяно-греко-латинской академии, что располагалась на Никольской улице, но отец уговорил перейти в Троицкую семинарию в лавру — в обитель преподобного Сергия. Потом митрополит Московский Платон (Левшин) заметил талантливого юношу, уговорил его принять монашество и хотел оставить подле себя, а тот мечтал остаться монахом при раке преподобного Сергия, но ему была уготована другая участь — сочетать «подвиг внутренний с общественным служением». Уже через два месяца после пострига, в январе 1809 года, Святейший Синод вызвал молодого иеродиакона в Петербург для преподавания в духовной академии. Митрополит Платон не хотел отпускать его от себя и, видя, что Филарет тоже не был рад предстоящему отъезду, предложил похлопотать, чтобы его оставили в Московской епархии — следовало только подать прошение. Инок ответил, что он когда-то уже подал прошение о постриге и дал обет монашеского послушания, отрекшись от собственной воли, так что теперь не может подать нового прошения. Но возвращение Филарета в Москву все-таки состоялось.

В Петербурге он вскоре был возведен в сан архимандрита, назначен ректором духовной академии и настоятелем новгородского Юрьевского монастыря. В марте 1816 года, как уже говорилось, святитель стал архимандритом московского Новоспасского монастыря, совмещая новую обязанность с должностью ректора Санкт-Петербургской духовной академии. В следующем 1817 году состоялась его архиерейская хиротония во епископа Ревельского, но он оставался настоятелем московской обители до 1819 года, когда получил назначение в Тверь — уже в сане архиепископа, а затем в Ярославль. В марте 1821 года скончался митрополит Петербургский и Новгородский Михаил (Десницкий). На его место Святейший Синод назначил митрополита Московского Серафима (Глаголевского), а на опустевшую Московскую кафедру был переведен архиепископ Ярославский Филарет. Так ему было суждено вернуться в Москву главой Московской епархии. «Я отвергал сам себя, — писал он одному знатному москвичу сразу после назначения. — Но отречение мое не помогло. Теперь не отвергните меня вы».

Приехав в первопрестольную, он сразу же отправился в Свято-Троицкую лавру испрашивать благословение преподобного Сергия.

Вся Москва вышла встречать владыку. Праздничное богослужение состоялось в кремлевском Успенском соборе, и тысячи москвичей столпились от Соборной площади до Иверской часовни — это было первое московское торжество в честь святителя. Тогда он произнес свою первую для москвичей проповедь о мире и благодати Божией.

Святитель Филарет пришел в Москву опытным, самым просвещенным и красноречивым русским иерархом своего времени. Он принял Московскую кафедру в сложное время Священного союза и Министерства духовных дел, когда правительственные круги вместе с императором были охвачены нездоровыми мистическими идеями, побуждавшими искать некую единую внеконфессиональную христианскую истину вне лона Православной Церкви. С одной стороны, мистические настроения, сопряженные с масонством и протестантизмом, были реакцией на атеистические идеи просветительской философии и французской революции, особенно после Отечественной войны. С другой стороны, как отмечал протоиерей Георгий Флоровский, противоядие от западного яда искали на том же Западе. В духе идей утонченного мистицизма архитектор А.Л. Витберг создал первый проект храма Христа Спасителя, который был заложен на Воробьевых горах в октябре 1817 года. Филарет же считал, что увлечение мистикой отчасти было знаком духовной жажды человеческих душ. В декабре 1812 года в России было создано Библейское общество (по примеру английского) для распространения среди народа Библии на их родном языке. Святитель Филарет всецело поддержал идею создания русской Библии и в 1816 году начал главный и самый драматический труд своей жизни — перевод Священного Писания с церковнославянского на русский язык — для утоления «глада слышания слова Божия» и «для споспешествования истинному просвещению духовенства и православного народа». Этот труд остался главным наследием святителя Филарета России.

Идея русской Библии встретила множество препон. Даже духовенство оказывало сопротивление из опасений, что чтение Библии по-русски может вызвать лжетолкования слова Божия, опровергнуть в человеческом сознании церковные догматы и породить новые ереси и секты или же что «слово Божие низведут на степень слова человеческого». Позднее обер-прокурор Н.А. Протасов высказался за запрет простым мирянам вообще читать Священное Писание. Неграмотное простонародье предавалось суевериям, вроде того, что чтение Библии сводит с ума. Все это на протяжении десятилетий приходилось преодолевать святителю Филарету; перевод приостанавливался, и труд был закончен лишь после его смерти. А свой знаменитый катехизис, по которому потом училась вся Россия, он составил по поручению Святейшего Синода уже в 1822 году.

На первые годы московского служения Филарета выпало первое страшное испытание — восстание декабристов. Тогда святитель сумел предотвратить кровопролитие в Москве, одним из немногих зная государственную тайну. Еще в 1823 году наследник великий князь Константин Павлович отрекся от престола, чтобы жениться по любви на польской графине Илоне Грудзинской. Александр I поручил архиепископу Филарету составить манифест о назначении наследником великого князя Николая Павловича. Этот государственный акт, по традиции, положили в алтарь кремлевского Успенского собора, где хранились важнейшие документы Российской империи, такие как грамота об избрании на престол Михаила Романова или акт Павла I о престолонаследии. Свое решение о назначении нового наследника император пожелал оставить в строжайшей тайне, но, по предложению святителя, с манифеста были сделаны три копии для хранения в Петербурге. В ноябре 1825 года Александр I скончался в Таганроге. На пути в столицу его гроб привезли в Москву и установили в Архангельском соборе, чтобы москвичи простились с Александром Благословенным, но собор оказался для этого тесным. Московский губернатор предложил накрыть древние надгробия досками и на этот помост поставить гроб почившего императора. Святитель ответил, что попирать ногами царские гробницы неприлично, но попирать святых мощей он не позволит — и в помосте было сделано отверстие над ракой благоверного царевича Дмитрия.

Историки расходятся во мнении, почему тайна императорского завещания не была открыта сразу же после смерти Александра I, ведь она и стала фактической причиной смуты 1825 года. Одни считают, что великий князь Николай Павлович прекрасно знал о решении своего царственного брата, но заставил официально присягать Константину, чтобы избежать повторения дворцовых переворотов, которые спровоцировал указ Петра Великого о завещании престола по личной воле государя. Только Павел I установил закон о порядке престолонаследия. Передача престола согласно «последней воле» покойного императора в обход этого закона таила опасность новых смут в дальнейшем. Другие полагают, что Николай ничего не знал о манифесте Александра I. Так или иначе, северная столица, как только пришла весть о кончине императора, во главе с Николаем Павловичем присягнула Константину. Москва должна была последовать за Петербургом. Святителю Филарету, по его словам, выпал странный жребий быть хранителем светильника под спудом: открывать тайну в такой ситуации значило бы установить в России двоевластие и посеять невероятную смуту. «Надлежало в сем ковчеге, как бы во гробе, оставить царственную тайну погребенною и небесам предоставить минуту воскресения», — говорил потом святитель.

Великий князь Константин подтвердил свой отказ от престола, после чего потребовалась новая присяга Николаю. Как известно, это послужило поводом для восстания декабристов. Подобной провокации опасались и в Москве, ведь она тоже присягнула Константину, и здесь заговорщики тоже могли воспользоваться «удачным» моментом. Все прошло тихо благодаря святителю. После того как в Петербурге была принесена присяга Николаю Павловичу, 18 декабря в Успенском соборе в присутствии членов Сената, военных чиновников и простых москвичей архиепископ Филарет торжественно вынес из алтаря завещание Александра I, огласил тайну составления этого документа и молвил: «Россияне! 25 лет мы находили свое счастие в исполнении державной воли Александра Благословенного. Еще раз вы ее услышите, исполните и найдете в ней свое счастие». По прочтении манифеста началась спокойная присяга москвичей на верность законному государю. Москва праздновала мир. А святитель удостоился августейшей благодарности: в том же декабре император пожаловал ему бриллиантовый крест для ношения на клобуке. Парадоксально, но декабристы хотели ввести святителя Филарета в состав правительственной директории за его высокую нравственность, авторитет и смелые взгляды. Он же благодарил Бога за избавление России «в день 14 декабря» и, разумеется, не вошел бы в состав директории. Существует мнение, что Николай I не забыл святителю этого намерения декабристов и хотя не стал открывать следствия, но с тех пор относился к нему настороженно. С этим можно не согласиться: император безусловно доверял Филарету, но их отношения были непростыми.

22 августа 1826 года в Успенском соборе состоялась коронация Николая I, и архиепископ Филарет, участвовавший в ней, после совершения таинства был произведен в сан митрополита. Однако белый клобук он возложил на себя только после того, как отнес его в Чудов монастырь к мощам святителя Алексия и принял от него как благословение. В сане митрополита Московского и Коломенского святитель Филарет пробыл 41 год.

«Я не Петр, а он не Митрофан»

В николаевскую эпоху были свои трудности в отношениях между Церковью и государством. С одной стороны, для Православия настали более благоприятные времена, потому что консервативный Николай Павлович утонченную мистику и духовные парения не жаловал. В 1826 году было закрыто Библейское общество, что, однако, приостановило и перевод Священного Писания. С другой стороны, государственное давление на Церковь усилилось. Искус подчинить Церковь политическим интересам был велик. «Помазуется государь, а не государство», — повторял святитель Филарет. Ему приходилось напоминать обер-прокурору, что у того не было «хиротонии», и указывать на положенное кресло в зале заседаний Синода. Происходили размолвки с императором, но общие задачи и бедствия объединяли.

Так было в 1830 году, когда на Москву обрушилась холерная эпидемия, бушевавшая несколько месяцев. Ее называли единственной верной союзницей Николая I: такого страха и сплочения народа не было со времен нашествия Наполеона. Император пригласил митрополита Филарета в Петербург — переждать смертельную опасность, но тот не покинул свой город, готовясь умирать вместе со всеми. В Москве объявили строжайший карантин, оцепили ее военными кордонами, из-за которых, кстати, Пушкин не мог попасть к невесте. Митрополит повелел ежедневно совершать крестные ходы с молебным пением и колокольным звоном и сам молился в Кремле с братией Чудова монастыря на коленях, под открытым небом, а в проповедях призывал паству к покаянию. Священники обходили свои приходы, а потом шли в карантины окормлять больных, причем никто из них не заразился. Святитель Филарет не раз повторял, что врачевание медицинское должно сочетаться с врачеванием духовным и что в данном случае упование на Бога важнее медицины. И когда император усомнился в необходимости столь часто совершать в зараженном городе крестные ходы и молебны с большим скоплением народа, митрополит ответил, что количество заболевших после совершения крестного хода меньше, чем до него.

В те грозные дни Николай I неожиданно приехал в холерную Москву. 29 сентября потрясенные москвичи увидели, как царская карета остановилась перед Иверской часовней. Император долго молился перед чудотворной иконой на коленях, а потом отправился в Кремль, где на ступенях Успенского собора его встретил святитель Филарет и приветствовал: «Благочестивый Государь! Цари обыкновенно любят являться царями славы, чтобы окружать себя блеском торжественности, чтобы принимать почести. Ты являешься ныне среди нас как царь подвигов, чтобы опасности с народом твоим разделять, чтобы трудности препобеждать. Такое царское дело выше славы человеческой, поелику основано на добродетели христианской. Царь Небесный провидит сию жертву сердца твоего и милосердно хранит тебя и долготерпеливо щадит нас».

Этот визит государя в зараженную Москву и слово святителя послужили сюжетом для стихотворения Пушкина «Герой»:

«Клянусь: кто жизнию своей

Играл пред сумрачным недугом,

Чтоб ободрить угасший взор,

Клянусь, тот будет Небу другом..".

На Пасху в апреле 1831 года, после того как холера оставила Москву, митрополит Филарет был награжден орденом святого Андрея Первозванного «за ревностное и многодеятельное служение в архипастырском сане, достойно носимом». В храме Григория Неокесарийского на Большой Полянке освятили придел в честь Боголюбской иконы Божией Матери, которой москвичи особенно усердно молились во время эпидемии.

Но вскоре отношения святителя с императором омрачились. Еще в 1829 году Николай I приказал воздвигнуть на Тверской заставе Триумфальные ворота на месте деревянной арки, которой встречали победителей из Парижа в 1814 году. В августе митрополит Филарет совершил торжественную закладку новой Триумфальной арки. Она возводилась не только «в знак воспоминания торжества российских воинов» при взятии Парижа, но и в «знак возобновления исторической Москвы, сожженной Наполеоном». Потом оказалось, что согласно проекту, арку украсили изображениями античных языческих божеств. Император пожелал, чтобы митрополит лично освятил Триумфальные ворота и решил сам присутствовать на торжестве. Однако митрополит отказался освящать такой памятник и окроплять его святой водой.

Узнав об отказе Филарета, император будто бы иронично заметил: «Я не Петр, а он не Митрофан», имея в виду аналогичный конфликт Петра I и святителя Митрофана, первого епископа Воронежского. Тогда Петр украсил свой дворец языческими фигурами и пригласил к себе епископа, но тот отказался даже приблизиться ко дворцу, несмотря на угрозы. Только Петр оказался умнее и велел убрать фигуры. А Николай Павлович, вместо того чтобы не прекословить мудрому митрополиту и снять непринципиальные для памятника фигуры, велел закладывать лошадей. Лишь полковой священник отслужил скромный молебен у Триумфальной арки на открытии в 1834 году. Митрополит же очень расстроился, что раздражил государя, что он не «имеет достоинств святителя Митрофана». (Совпадение тем поразительнее, что именно святителю Филарету довелось участвовать в прославлении святителя Митрофана Воронежского). Утешило его чудесное явление преподобного Сергия во сне, молвившего ему: «Не смущайся, все пройдет».

А у Триумфальной арки оказалась драматическая судьба. Она была разобрана в 1936 году при социалистической реконструкции улицы Горького и долго почивала в забвении в архитектурном музее-кладбище в Донском монастыре. Вторую жизнь ей подарили в 1968 году, когда собрали по крупицам и установили близ Поклонной горы.

Более трагическую участь имело главное московское детище митрополита Филарета — храм Христа Спасителя.

Священная память России

К памяти Отечественной войны святитель Филарет стал причастен намного раньше сооружения храма. В июне 1813 года он сказал пламенное слово на похоронах М.И. Кутузова в Казанском соборе, отозвавшись о покойном как о человеке, который никогда не жил для себя, но всегда для Отечества и Провидения. В августе 1814 года император приказал служить после Рождественской литургии во всех церквях благодарственный молебен в память о спасении России от нашествия иноплеменных, поскольку к празднику Рождества 1812 года на русской земле не осталось ни одного неприятельского солдата. Чин этого молебствия составил святитель Филарет, и это был его первый литургический труд, принятый Православной Церковью.

Он проповедовал, что Россия победила смертельного врага потому, что Божия Правда была на ее стороне, и потому, что народ сплотился в любовном союзе со своим государем. «Да будет наша слава в том, что наша вера и правда привлекли на нас око Его благости, да воспишется Ему то, что Он сотворил нами. Свет видел, что мудрость, неусыпность и мужество управляли нашим делом, но как часто над ними виден был собственный перст Божий!.. Благословен Бог воинств! Ныне, благословенная Богом Россия, познай твое величие и не воздремли, сохраняя основания, на которых оно воздвигнуто!». Именно эта идея воплотилась в храме Христа Спасителя. Если «мистический» храм архитектора Витберга страдал духовной абстракцией, то творение К.А. Тона стало символом русского Православия. Строительство на Воробьевых горах было прекращено. 20 июля 1838 года митрополит Филарет перенес предметы закладки в Успенский собор. Он же совершил перевод женского Алексеевского монастыря в Красное село: там с конца XVII века стояла приходская Крестовоздвиженская церковь, которую передали монастырю, и в ней святитель отслужил первую литургию после того, как обитель была переведена на новое место. А 23 сентября 1839 года он совершил торжественную закладку храма на Алексеевском холме, приуроченную к празднованию 25-летней годовщины победы в Отечественной войне и взятию Парижа. Обращаясь к императору, святитель сравнил созидание этого храма с устроением ветхозаветного храма в Иерусалиме, начатого царем Давидом и оконченного Соломоном — намекая на исполнение Николаем I обета своего брата Александра о создании благодарственного храма в Москве, бывшей, по словам святителя Филарета, всесожжением за спасение Отечества.

Святитель вошел в Комитет по созданию храма и лично выбирал сюжеты для росписи его важнейших частей и скульптурного убранства фасадов: храм предстал как национальный образ православной России, хранимой под сенью Христа Спасителя. Канонические сюжеты переплетены с национальными: в храме представлена история России от принятия христианства до Отечественной войны 1812 года, в которой богохранимая и богоизбранная на мессианский подвиг русская держава не только отстояла свою независимость, но и одолела мирового завоевателя, принеся свободу другим народам. История же православной России осмысляется как естественная часть священной истории от сотворения мира и земной жизни Господа до Отечественной войны. Два придела — святителя Николая Чудотворца и благоверного Александра Невского, освященные по именинам государей-храмоздателей, символизируют развитие исторического времени от Рождества Христова (главный престол) к истории основанной Им Вселенской Церкви до крещения Руси (Никольский придел) и далее — к истории России: западное крыло храма посвящено Русской Церкви, а Александровский придел — русскому государству. Николай I пожелал, чтобы идея росписи храма напоминала «о милостях Господних, ниспосланных по молитвам праведников на Россию в течение всех девяти веков ее истории». Поскольку храм посвящен Господу, в нем множество образов Спасителя и сюжетов о Его земной жизни, в связи с чем были допущены отступления от канонов: на парусах вместо образов евангелистов изображены три великих чуда из жизни Спасителя (Преображение, Воскресение, Вознесение) и Сошествие Святого Духа на апостолов, а в столбах-пилонах вырублены ниши с сюжетами на тему Рождества Христова и событий ветхозаветной и русской истории.

Благодаря святителю Филарету был создан уникальный иконостас, ставший символом храма. Архитектор предложил его в виде небольшой перегородки, по древнему византийскому образу. Первое, что видел бы человек, входящий в храм, — огромный алтарный образ Рождества Христова. Митрополит не дал одобрения, ибо такой иконостас не выражал «мысли величия, которую должен был подавать алтарь». И тогда появилась шатровая часовня-иконостас с престолом внутри, знаменующая пещеру Гроба Господня. По мнению исследователей С. Марочкина и А. Буторова, этот иконостас был создан по образу храма Покрова на Рву — архитектурной иконы Небесного Иерусалима. Огромное внутреннее пространство храма Христа Спасителя символизировало Красную площадь, иконостас — храм Покрова на Рву, и его воспроизведение в храме Христа Спасителя напоминало верующим о богохранимости России и о грядущем Царствии Небесном, отверстом подвигом Господа.

Сюжеты и персонажи горельефов на фасадах, отобранные святителем, развивают идеи храма. Первые в их ряду — образы Господа, Богоматери, апостолов и сил небесных, хранивших Россию всю ее историю. Далее следуют персонажи Ветхого Завета, напоминающие о благодати упования на Бога или связанные со строительством Иерусалимского храма. За ними — образы русских святых, ратников за Отечество, всех тех, кто просвещал Россию во Христе и укоренял в ней Православную Церковь, кто созидал Москву, а также образы тех святых, в чьи праздники состоялись победоносные сражения Отечественной войны. На восточном фасаде раскрыта идея благодарственного национального храма-памятника. Поскольку фасад, как и алтарь, ориентирован на восток, на углах изображены два важнейших события в земной жизни Спасителя — Рождество и Воскресение, знаменующее Его победу. Эти образы символизируют два триумфальных торжества в Отечественной войне — изгнание врага за пределы России к Рождеству 1812 года и взятие Парижа 19 марта 1814 года, случившееся под Пасху, — как христианскую победу добра над злом и свободы над рабством.

Святитель Филарет вступил на Московскую кафедру, когда почти все храмы еще стояли порушенными после нашествия Наполеона. Они стали первой заботой святителя. Один из них — храм Покрова в Филях, стоящий близ Смоленской дороги, по которой армия Наполеона вошла в Москву, и близ Кутузовской избы, где состоялся военный совет, — после восстановления и освящения митрополитом стал центром почитания памяти Отечественной войны. Каждый год 31 августа здесь совершалась заупокойная всенощная за русских воинов, а 1 сентября (день военного совета в Филях) — литургия с панихидой, на которой поминались император Александр I, М.И. Кутузов и его соратники.

Восстановление храмов и в те времена было трудным и долгим делом: требовалось определить, возможно ли вообще восстановить поврежденный храм, найти средства или благотворителя, архитектора. Митрополит Филарет спас от сноса Знаменский монастырь на Варварке с родовыми палатами Романовых, но восстановили его только в 1827 году. Двумя годами раньше он освятил возрожденный храм Покровского монастыря за Таганскими воротами, где теперь покоятся мощи святой Матроны. Церковь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» на Большой Ордынке, спасенную архитектором Осипом Бове, митрополит освятил лишь в 1836 году. Знаменская церковь в Романовом переулке — первый образец «нарышкинского барокко» — вовсе была восстановлена графом Дмитрием Николаевичем Шереметевым (сыном графа Н.П. Шереметева и Прасковьи Жемчуговой), которому во время Отечественной войны было 9 лет. Митрополит освятил храм только в 1847 году.

А Ивановский монастырь на Кулишках упразднили на полвека. Его соборная церковь стала приходской, а в бывших кельях расположились служащие Синодальной типографии. Оставшиеся монахини по ночам видели в храме молящуюся схимницу. Шла молва, что это блаженная Марфа Ивановская, древняя насельница обители, молится о ее восстановлении. Митрополит был удручен подобным отношением к святыне, но лишь император Александр II по его ходатайству разрешил вновь открыть Ивановский монастырь. Святитель так и не дожил до освящения обители, для которой сам составил правила общежития: он стремился установить в женских монастырях общежительный устав. Его стараниями была устроена и Спасо-Бородинская обитель на Бородинском поле, основанная вдовой генерала Тучкова Маргаритой Михайловной (в иночестве Марией), духовной дочерью святителя, на месте гибели мужа.

«Свет Христов просвещает всех»

Николаевская эпоха, как уже говорилось, принесла свои трудности: лжемистические настроения сменились духовным расколом русской интеллигенции — все сильнее, острее ощущалась ее оторванность от Церкви. Святитель же понимал науку как жажду истины Божией, дарованной человеку Творцом. Просвещение было ревностной идеей митрополита Филарета, который желал привлечь интеллигенцию в храм, а духовенство — в академию.

12 сентября 1837 года он освятил новоустроенный домовый храм Московского университета на Моховой, ставший символом союза веры и науки. По окончании богослужения митрополит напомнил собравшимся, что истинное просвещение возможно только во Христе — Царе истины: «Приступите к Нему благоговеющим умом, верующим сердцем, молящимся духом, послушной волей, приблизьтесь, приступите к Нему и просветитеся, и лица ваша не постыдятся». (В память об этом строки «Приступите к Нему и просветитеся» были помещены над царскими вратами и на фронтоне храма. Лишь в 1913 году надпись заменили новой: «Свет Христов просвещает всех».) А в праздник столетия Московского университета святитель, назвав его «царской обителью знаний», определил христианскую религию как основу научного познания: «Не попусти себе тупым взором видеть в бытиях человечества только нестройную игру случаев и борьбу страстей или слепую судьбу, изощри свое око и примечай следы Провидения Божия. Не скажет ли мне кто-нибудь: „Это истина Божия, предоставляем ее богословам; нам предлежит подвиг о истине естественной, полезной для человека и для общества человеческого..“ Неужели думают, что истина Божия и Христова есть нечто постороннее для истины естественной, полезной человеку и обществу человеческому, и что последняя так же может жить без первой, как и в соединении с нею?.. Исторгните солнце из мира — что будет с миром? Исторгните сердце из тела — что будет с телом?.. Исторгните истину Божию и Христову из человечества — с ним будет то же, что с телом без сердца, что с миром без солнца».

Нередко владыка сам приходил в университет на экзамены по богословию; это миф, что богословия в Московском университете будто бы не было. Не было только богословского факультета, так как в России существовала сильная богословская школа, и в таком факультете просто не было потребности. Существовала самостоятельная общеуниверситетская кафедра богословия, созданная в 1835 году и сменившая более раннюю кафедру христианского учения и богопознания. Сдать экзамен святителю было трудно. Историк Б.Н. Чичерин вспоминал, как однажды отвечал на трудный вопрос столь хорошо, что митрополит Филарет его похвалил. А в 1854 году митрополит освятил домовую церковь Стефана Пермского при старейшей 1-й мужской гимназии на Волхонке. Храм был устроен с высочайшего соизволения в воспоминание о первой академической гимназии Московского университета, открытой и освященной вместе с ним 26 апреля 1755 года в праздник Стефана Пермского. Незадолго до кончины святитель и сам стал создателем первого в Москве учебного заведения для девиц из духовного сословия, где им помогали готовиться в достойные жены священников. Оно находилось близ Красных ворот у храма святого Харитона Исповедника.

Домовым храмам общественных учреждений, больниц и богоугодных заведений митрополит Филарет придавал огромное значение. В октябре 1830 года митрополит освятил поновленный Троицкий храм при Шереметевской больнице (НИИ скорой помощи им. Н.В. Склифосовского) и произнес слово о богаче и Лазаре, отозвавшись о графе Н.П. Шереметеве как о человеке богатом, «который не потерял своего имени в делах ничтожных». Освящая домовый Петропавловский храм Мариинской больницы для бедных на Божедомке, митрополит высказал в проповеди свою сокровенную мысль о союзе Церкви и медицины для пользы больного, призывая и не избегать таинств во исцеление: многие пациенты суеверно страшились обращаться к священнику, считая, что это следует делать только перед смертью. В декабре 1834 года святитель служил в домовом храме Марии Магдалины Вдовьего дома на Кудринской площади перед торжественным обетом «сердобольных вдов» — предшественниц сестер милосердия, которых с 1818 года по почину императрицы Марии Федоровны добровольно выбирали из обитательниц Вдовьего дома для ухода за тяжелобольными и которых святитель давно поощрял.

А с Меншиковой башни — бывшей домовой церкви светлейшего А.Д. Меншикова, которая к тому времени перешла к Московскому почтамту, — святитель Филарет повелел убрать масонскую символику, появившуюся в конце XVIII века, когда о полусгоревшем храме позаботился известный масон Гавриил Измайлов. Однако, опекая домовые храмы заведений, митрополит Филарет был против личных домовых церквей и домашнего богослужения, где священник зависел от хозяев, а служба превращалась в светское торжество. Может быть, по этой причине он запретил Пушкину венчаться в домовой церкви князя С.М. Голицына на Волхонке: поэт, будучи знаком с Голицыным, хотел провести свадьбу как можно тише и без больших расходов, и именно митрополит Филарет настоял, чтобы венчание состоялось в приходской церкви невесты — в Большом Вознесении. Однако он разрешил князю обновить домовую Влахернскую церковь в Кузьминках, где гостил почти каждое лето, и сам освящал ее, а после смерти Голицына в августе 1859 года отслужил в ней заупокойную литургию по усопшему. Сергей Михайлович Голицын, которого называли последним московским вельможей, был другом святителя Филарета. После Отечественной войны он на свой счет восстановил Воспитательный дом, был управляющим Павловской и Голицынской больницами, попечителем Московского университета, президентом Комиссии для сооружения храма Христа Спасителя и, по преданию, крестным Александра II, о котором речь впереди.

Митрополит не только следил за состоянием храмов, но и вникал в тонкости их художественной ценности. Если храм обладал таковой, святитель старался поддерживать его, если же не имел, разрешал или настаивал строить на его месте новый, более просторный и красивый храм. Он очень любил освящать храмы и даже приделы; перечисление московских церквей, видевших в своих стенах Филарета Мудрого, заняло бы не один десяток страниц. И везде произносил свои горние проповеди, которыми заслушивалась Москва. Он освящал новоустроенный храм Воскресения Словущего на Ваганьковском кладбище и Богоявленский собор в Елохове после его величественной перестройки архитектором Е.Д. Тюриным; ходатайствовал о разрешении Анне Нарышкиной построить по обету Благовещенский храм в Петровском парке, рядом с императорской резиденцией. Были у него и любимые храмы, например Марона Исповедника на Якиманке, «Московская свеча» — Воскресения в Кадашах, но особенно — храм Николая Чудотворца в Толмачах. Митрополит очень заботился о его сохранении в «древнем устроении», для чего к реставрации был приглашен именитый архитектор Ф.М. Шестаков, возводивший в те годы храм «Большое Вознесение», а на освящение Филарет приехал сам. Незадолго до кончины святитель назначил сюда молодого диакона Феодора Соловьева, который потом принял монашество с именем Алексия и в ноябре 1917 года на Всероссийском Поместном Соборе в храме Христа Спасителя своей рукой вытащил жребий быть Патриархом митрополиту Московскому Тихону.

Очень чтил митрополит Филарет храм Рождества Пресвятой Богородицы в Старом Симонове, где покоятся герои Куликовской битвы — иноки Александр Пересвет и Андрей Ослябя. По благословению святителя, к церкви были пристроены новая колокольня и трапезная, после чего могилы святых оказались внутри храма, а прежде они почивали в отдельной палатке. Личную благодарность митрополит выразил священнику и художникам за реставрацию Троицкой церкви в Листах на Сретенке — первого адмиралтейского храма России, хотя предсказывал, что скоро будут срывать ризы с икон и что движется на Русь «ужасная буря». В годы митрополичьего служения Филарет в арбатском храме святого апостола Филиппа создавалось Иерусалимское подворье. Святитель подарил ему святыню — частицу мощей святого Иакова, брата Господня.

1847 год стал знаменательным для Москвы и митрополита. Именно тогда в Кремле была разобрана древнейшая московская церковь — в честь Рождества Иоанна Предтечи, основанная в XII веке и отстроенная в камне сначала во времена Василия Темного, а потом Алевизом Фрязиным как миниатюрная реплика Архангельского собора. По одной версии, храм был кое-как восстановлен после нашествия Наполеона, но после строительства Большого Кремлевского дворца закрыл красивый панорамный вид, и Николай I приказал его снести. По другим данным, храм не стали восстанавливать после Отечественной войны, ибо его восстановление обошлось бы намного дороже сноса, и он стоял поврежденным до постройки Кремлевского дворца, когда его решили разобрать, а престол перенести в Боровицкую башню и освятить в ней Предтеченский храм. Митрополита обвиняли и обвиняют в сносе храма, но, как видно из истории с Триумфальными воротами, он не угождал императору и тем более не дал бы согласия снести храм ради дворцовой панорамы, если бы храм мог простоять и дальше. О том, что причиной разборки Предтеченской церкви были повреждения и ветхость, свидетельствует проповедь святителя на освящении нового храма в Боровицкой башне 2 мая 1848 года. Он утешал москвичей и тем, что многие кремлевские святыни уцелели, и что в государевом дворце восстанавливаются старые теремные церкви, и, главное, что Предтеченский храм не погиб, а перенесен. «Итак, не очень тяжкая потеря, если камни Василия Темного не остаются на своем месте, когда храм, в них обитавший, с своею внутреннею святынею и даже с осенявшим его древним крестом переселился в другие древние стены».

А в самом начале 1847 года святитель Филарет попал в другую сложнейшую ситуацию, когда впервые в истории отмечали 700-летие Москвы. Московская интеллигенция предвкушала обширные торжества, но власть сорвала эти замыслы, опасаясь нежелательных политических дискуссий. Празднование, назначенное на 1 января, «по случаю зимнего времени» требовалось ограничить торжественным молебствием в соборе и городской иллюминацией. Весь смысл праздника сосредотачивался в храме, и любая промашка могла обернуться горькими последствиями, вроде насмешек над религией и критикой духовенства. Стараниями митрополита Церковь, у которой было так много недоброжелателей, достойно выдержала испытание. Святитель составил молитву к юбилею и утром 1 января вознес ее в кафедральном Чудовом монастыре, а в проповеди говорил о мессианском значении Москвы и о богохранимости ее истории.

Между тем Москва оставалась крупным центром старообрядческого раскола. Будучи беспощадным к какому-либо «инославию» в Православии, митрополит предпочитал действовать твердо и мудро, не только запрещением. Прежде всего, вразумлять и привлекать к Православию убеждением — так он начал «Беседы к глаголемому старообрядцу» — и в то же время стеснять их учительство. Для этого митрополит благословил восстанавливать и строить единоверческие храмы, где служили православные священники, но по дониконовским богослужебным книгам и обрядам. Были вновь отстроены единоверческие Троицкая и Введенская церкви на Новоблагословенной (Самокатной) улице в Лефортово. На территории, которую ныне занимает завод «Серп и молот», находился единоверческий женский Всехсвятский монастырь, устроенный в 1862 году с разрешения Александра II в память освобождения крестьян. В 1854 году митрополит освятил единоверческий Крестовоздвиженский храм на Преображенском кладбище, совершив и нелегкий путь, и продолжительный чин освящения, а в 1866 году по его ходатайству там был устроен единоверческий мужской Никольский монастырь.

Он терпимо относился к христианам других конфессий, считая, что ответ за раскол и уклонение от догматов дадут пастыри, а не паства. Когда в 1853 году заболел католик доктор Ф.П. Гааз, с которым святитель работал в Московском тюремном комитете, и служащие пересыльной тюрьмы просили отслужить обедню о его здравии, отказа у святителя не было. Он немедленно дал разрешение, молвив: «Бог благословил молиться о всех живых», и приехал проститься с доктором в Малый Казенный переулок.

«Осени себя крестным знамением, православный народ»

Чудов монастырь был его любимым местом служения. А про императора Александра II говорили, что он родился в Чудовом монастыре, поскольку бывшие архиерейские палаты, в которых он появился на свет в 1818 году, находились на территории обители (будущий Малый Николаевский дворец). И крещен он был в Чудовом. Бабушка, вдовствующая императрица Мария Федоровна, при совершении таинства приложила младенца к руке чудотворца митрополита Алексия, испрашивая благословение, а ведь тогда младенец не был наследником престола, поскольку императором должен был стать его дядя Константин Павлович. И воцарение Александра II было по-своему чудом. В августе 1856 года он приехал в Москву на коронацию, и венчал его на престол митрополит Филарет. Совершив таинство, святитель обратился к государю с пророческим словом: «Молитвою любви и надежды напутствует тебя Россия. С молитвою любви и надежды приемлет тебя Церковь». В мае 1858 году по новому ходатайству митрополита император указал продолжить перевод Священного Писания.

На время коронационных торжеств император остановился у своего друга графа Д.Н. Шереметева в Останкинском дворце. По преданию, именно там, в чертогах Прасковьи Жемчуговой, он подписал первый вариант Манифеста об отмене крепостного права в России. Однако все редакции Манифеста не нравились императору, и в итоге он обратился к святителю Филарету с просьбой составить текст. «Осени себя крестным знамением, православный народ, и призови с нами Божие благословение на твой свободный труд — залог твоего домашнего благополучия и блага общественного», — звучало в мартовские дни 1861 года во всех русских храмах. В Чудовом монастыре начал работу высочайше утвержденный Комитет по сбору всенародных пожертвований на строительство благодарственного храма во имя Александра Невского (по именинам императора) на Миусах в честь освобождения русских крестьян. Второй по статусу и размерам после храма Христа Спасителя, он строился 50 лет, и большевики устроили из его кирпича дом пионеров. В тот же «коронационный» год Александр II приказал устроить в заброшенном родовом гнезде на Варварке, где, по преданию, родился Михаил Федорович, музей бояр Романовых. И митрополит Филарет оказался причастен к созданию первого в России мемориального музея, где была проведена и первая в России научная реставрация исторического памятника.

Начало эпохи великих реформ беспокоило невиданным разгулом народного пьянства после введения акцизной системы. Святитель Филарет почитается защитником от алкоголизма, а при жизни он много положил сил на борьбу с этим злом, считая недопустимым для государства ради коммерческой выгоды спаивать народ в кабаках, процветающих на каждом углу. В 1863 году он докладывал Синоду: «Если в преследовании финансовых видов не довольно обращается внимание на нравственность народа — это невыгодный расчет. Лучшее богатство государства и самая твердая опора престола — христианская нравственность народа».

Словно в подтверждение слов святителя, случилось удивительное чудо. Один купец, прихожанин Богоявленской церкви, что в Дорогомилово, открыл винную лавку и поставил в углу икону святителя Николая Чудотворца. Вдруг от нее получила исцеление женщина. Слух о чуде пролетел по всему Дорогомилову, и в лавку повалил народ, ставя перед образом свечи, снимая шапку и осеняя себя крестным знамением у дверей — в общем, почести оказывались кабаку неподобающие. Митрополит Филарет велел перенести икону в Чудов монастырь. Утром она оказалась в лавке на прежнем месте, после чего в Дорогомилово началось настоящее паломничество. Митрополит вновь велел перенести образ в Чудов, и вновь наутро он оказался в лавке. Тогда святитель пришел в лавку, сам поднял икону и с крестным ходом ее перенес в Кремль, где она и осталась.

На Троицком подворье

Последним духовным пристанищем пастыря стал Троицкий храм на подворье Сергиевой лавры близ Садово-Самотечной. Попечением святителя в нем появился придел в честь Владимирской иконы Божией Матери. Сам Филарет жил рядом, в «митрополичьих палатах», выстроенных его покровителем митрополитом Платоном на щедрое пожалование Екатерины Великой. Митрополиты Московские обосновались на Троицком подворье с тех пор, как архиерейский дом в Чудовом монастыре был забран в казну после Отечественной войны и в нем был устроен Малый Николаевский дворец.

Сюда приходили к святителю и государственные мужи, и философы, и бедные студенты. В 1861 году здесь побывал министр П.А. Валуев, обсуждавший со святителем готовящуюся церковную реформу. Здесь бывал П.Я. Чаадаев, который однажды перевел проповедь Филарета и послал во французский журнал, а о самом митрополите оставил замечательный отзыв: «Он так же мил, свят и интересен, как и прежде». Студенты приходили сюда просить денежного вспомоществования, и однажды святитель выручил молодого Петра Бартенева, будущего историка, издателя знаменитого «Русского архива». А один раз явился молодой дворянин, пожелавший испытать прозорливость Филарета. Переодевшись в бедное платье, он пришел попросить денег на будто бы погоревшее имение — и святитель дал ему денег. Потом выяснилось, что в тот самый час, когда проситель был на Троицком подворье, его имение сгорело. И он вновь пришел сюда просить прощения.

В августе 1867 года Россия отмечала 50-летний юбилей служения святителя Филарета в архиерейском сане. Главное празднование совершалось в Троице-Сергиевой лавре. Обер-прокурор Синода граф Д.А. Толстой зачитал высочайший рескрипт и вручил пастырю царские подарки: митру с крестом, драгоценную панагию и осыпанные бриллиантами портреты Александра I, Николая I и Александра II, соединенные вместе, — в память его служения при трех государях. Ф.И. Тютчев вспоминал, что святитель произвел на него сильнейшее впечатление: «Маленький, хрупкий, сведенный к простейшему выражению своего физического существа, но с глазами, полными жизни и ума, он непобедимой высшей силой господствовал надо всем, что происходило вокруг него. Пред своим апофеозом он оставался совершенством простоты и естественности; казалось, что он принимает все эти почести только затем, чтобы передать их кому-то другому, чьим случайным представителем он теперь является. Воистину то был праздник духа!». О том, что его дни сочтены, митрополит Филарет знал.

В ночь на 17 сентября он увидел во сне своего отца-священника, который молвил ему странную фразу: «Береги 19-е число». Святитель почувствовал в этом сне пророчество. Он никому не отказывал в приеме, но в конце октября предупредил, чтобы все желающие пришли до 19 ноября. В воскресение 19 ноября он совершил литургию в домовой Троицкой церкви. По воспоминаниям, он обычно плакал на богослужении, но в тот день слезы текли сильнее. Потом принял у себя московского губернатора. Потом сел за письменный стол. Когда пришли напомнить об обеде, святителя нашли коленопреклоненным, опершимся руками в пол. 12 ударов колокола Ивана Великого возвестили Москве о кончине митрополита Филарета.

25 ноября его отпевали в Чудовом монастыре. Москва прощалась со своим пастырем под колокольный звон, москвичи окружили Кремль огромной, рыдающей толпой, понимая, что «другого Филарета не будет». Похоронили святителя в Сергиевой лавре, в Святодуховском храме, и на погребении просили его о молитвенном ходатайстве за Россию и Православную Церковь.