Бизнес на крови, называемый «терроризм — борьба с терроризмом»

Будь иной элита в Москве, на местах всё тоже было бы иначе.

Именно либеральная финансовая элита — рудимент ельцинской эпохи, удерживающая позиции в экономике РФ и сегодня, превратила северокавказские республики в огромные стиральные машины, отмывавшие и возвращавшие в Москву в виде взяток и откатов большие трансфертные деньги. А для того, чтобы механизм продолжал безотказно работать, нужно было, чтобы экономика этих республик ушла в тень, а сами они стали нищими и дотационными. Нужна была война, при которой то производились бы масштабные разрушения и деньги списывались, то затевалось бы «полное восстановление» разрушенного.

Идеальным вариантом такого отмывания денег была пара Чечня -Ингушетия: воюющая, разрушаемая и периодически восстанавливаемая Чечня Масхадова и оффшорная Ингушетия Аушева, где исчезали деньги, кредиты, гуманитарная помощь, где вахтовым методом отсиживались и лечились перед отъездом за границу или перед новыми боями чеченские боевики. Маховик войны крутился, перемалывая в кровь и пыль российскую молодёжь, а на счетах «элит» с обеих «воюющих» сторон копились деньги, росли особняки в тёплых странах с приморским климатом, учились и жили за рубежом дети и внуки.

После 1999 года, когда войну в Чечне вроде удалось остановить, сбежал из России недовольный тем, что его лишили «такого гешефта», Березовский, появилась надежда, что порядок будет наведен и всех, кто наживался на крови, хотя бы отправят вслед за ним. Однако гешефт только видоизменился. Теперь — это бесконечные ползучие контртеррористические операции с жертвами и разрушениями, соответственно выплатами компенсаций пострадавшим по той же откатной системе и дополнительными дотациями на восстановление региону.

Дотационный республиканский бюджет — это коррупция на «халявных» деньгах, это непременное финансирование боевиков, чтобы «лафа» с гешефтом не накрылась. Это содержание собственных вооружённых до зубов-мини-армий каждым «уважающим себя» лидером местного этноклана, стремящимся диктовать условия при распределении бюджетных денег и чиновничьих кресел. Нехитрая, в общем-то, схема построения рая для избранных на основе бизнеса на чужой крови. Это — если отвлекаться от сложнейшей геополитической игры, происходящей в регионе.

В Ингушетии лафа вроде стала накрываться с окончанием войны, но бесконечная контртеррористическая операция и начавшееся очередное восстановление Чечни дало гешефту новую жизнь. Но тут снимают Аушева и для его клана наступает другое время. Вот тогда-то в тихой не воевавшей Ингушетии начинается перманентная террористическая и информационная война против нового президента Марата Зязикова. СМИ — оппозиционные и ещё более иностранные — включаются в настоящую травлю президента. И вопрос совсем не в том, плох или хорош Зязиков на самом деле, — он оказался плох потому, что перекрыл часть каналов финансирования боевиков.

Всероссийская прачечная потеряла свой статус и стала пытаться перейти на нормальную схему экономического развития. Ни внешним геополитическим игрокам, использующим террористическую сеть в своих политических целях, ни московской либерально-финансовой элите, ни этнокланам Чечни и Ингушетии такой расклад не мог нравиться. Однако выдавливание Зязикова с поста президента привело к неожиданному и неприятному для всех подельников по кровавому гешефту результатам: на его место пришел Герой России Евкуров, человек порядочный и мужественный по откликам коллег и земляков. За то недолгое время, что успел поруководить республикой до теракта, он успел расположить к себе измученное беспределом население республики тем, что начал наводить порядок в кадрах, налогах и финансах. Он не мог не понимать, каким силам он бросает вызов внутри страны, так и за её пределами. Ингушетия при Аушеве была важным и многофункциональным территориальным звеном в террористической сети Северного Кавказа. Приход здесь к власти президента, думающего о будущем своего народа и пытающегося вывести его из этнокланового, террористического и дотационно-откатного тупика, не устраивал антироссийские силы в регионе и мире — тех, кому полный уход Ингушетии из-под влияния чеченских лидеров, ломал всю привычную бизнес-схему.

Характерно, что целенаправленная работа по дестабилизации ситуации в Ингушетии с целью привести к власти человека, подконтрольного отодвинутым от власти кланам двух соседних республик и их московским подельникам, происходит всегда синхронно с аналогичными процессами в Дагестане. Покушение на Евкурова последовало почти сразу после громкого расстрела руководства МВД по Дагестану. Стоит отметить, что глава дагестанского МВД Адильгирей Магомедтагиров был по своему весу в республике глыбой, скальным монолитом. В сложном и взрывоопасном переплетении этноклановых интересов и противостояний в республике он, скорее, играл роль некого балансира.

Когда долгое время находившийся у власти даргинский клан Магомедали Магомедова вынужден был уступить первую роль в республике аварцу Муху Алиеву, это было своего рода компромиссное соглашение между сцепившимися в смертельной схватке криминальными аварскими кланами так называемого «северного альянса» и равноценными даргинскими кланами. Поскольку крупные этнолидеры даже в своем этносе не могли прийти к единой кандидатуре, было решено вывести с обеих сторон двух «аманатов» — фигуры слабые, но временные. Со стороны аварцев это был Муху Алиев, со стороны даргинцев сын Магомедали — Магомедсалам в качестве спикера парламента. Причем, даргинские кланы всерьёз надеялись на то, что Муху Алиев и «северяне» сдержат слово и «вернут» по истечении срока президентства пост главы республики даргинцам. Магомедали полагал, что за это время сын поднатореет в политике и сможет стать президентом. Гарантом этого межкланового соглашения в значительной степени выступал Адильгирей Магомедтагиров, назначенный министром МВД ещё Магомедали Магомедовым, член его команды, как ему казалось. Но, едва став президентом республики, на первых же выборах в Народное Собрание республики Муху Алиев избавился от даргинского «аманата» во власти, и спикером парламента стал даргинец, лояльный президенту и не способный стать в будущем его политическим конкурентом. Более того, «северяне» стали подталкивать президента и Адильгирея Магомедтагирова на конфронтацию с последним сильным лидером-даргинцем — мэром Махачкалы Саидом Амировым. В случае, если бы им удалось свергнуть даргинского мэра, это был бы сокрушительный удар по всем даргинским кланам, позиции этноса и его статус в республике сильно понизились бы. Кроме того, свержение мэра означало бы и конец его финансово-экономической пирамиды, а это возможность прибрать к рукам все муниципальное хозяйство и подконтрольный бизнес. Не удалось. Пока. Хотя подковёрные бои в Москве и в Махачкале шли нешуточные, теракты, перестрелки, взрывы, взятки, сливы компромата в СМИ, даже попытки влиять на компетентные органы федерального уровня — всё, чтобы убрать последнего из даргинских могикан, не считая ушедшего в тень клана Магомедали Магомедова. Причём, если происходило покушение на мэра, сейчас же начинали говорить о том, что за этим может стоять Адильгирей Магомедтагиров, а если покушались на Адильгирея, — все «знали», что виноваты даргинцы и «проклятый мэр», даже если доподлинно было известно, что охоту за тем и другим вели аварские киллерские группировки.

Парадокс ситуации был в том, что убийство любого из них, сваленное на другого, было блестящей возможностью убрать с поля обоих. Что сейчас и пытаются довершить. Одновременный уход с политической сцены двух таких глыб выгоден, как оставшимся аварским кланам, так и даргинским, хотя большую выгоду имеют те, кто «пострадал» — за ними ещё и моральный перевес, и возможность «убрать» мэра путем дискредитации.

Собственно, то, что происходит, — это начало предвыборных баталий. Срок компромисса между этнокланами, который позволил Муху Алиеву стать президентом, минуя куда более сильных конкурентов, закончился. Сегодня и даргинские этнокланы (уже однажды обманутые в своих ожиданиях, когда у их выдвиженца был отнят второй пост в республике), и «северяне» готовы к смертельной схватке. Опасность развязывания в республике междоусобицы едва ли кого-нибудь остановит: желание вернуть власть со стороны даргинской «элиты» равно желанию лидеров «северного альянса», наконец-то, до неё дорваться. «Северяне» для сохранения у власти своего этноса готовы предложить общего ставленника, на которого как бы нет компромата.

То есть Дагестан всё это время продолжал скатываться к той же системе, что и в Ингушетии, только с еще более жёсткими условиями, диктуемыми многонациональностью. Если в Ингушетии, по большому счёту, один этнос и условно две партии: «партия мира» — Зязиков, Евкуров, и «партия войны» — отодвинутые от власти и контроля над финансами кланы Чечни и Ингушетии, то в Дагестане пока выраженное лицо имеет только «партия войны». Две самых сильных этноклановых группировки в Дагестане сейчас вооружаются друг против друга, причём если даргинские кланы пока не делают ставку в борьбе за власть на внешние силы, то за некоторыми аварскими криминальными авторитетами, как когда-то за лакскими лидерами — братьями Хачилаевыми, тянется след иностранных спецслужб.

Возвращаясь к фигурам Магомедтагирова и Евкурова, можно сказать, что в борьбе против внешних сил оба они были верны соответственно Дагестану, Ингушетии и России. Свою смерть Адильгирей встретил так же мужественно, как и жил. Он никогда не прятался за чужие спины. Сам участвовал во всех спецоперациях, выезжал на все теракты и обстрелы. При всех чудовищных, как говорят люди компетентные, злоупотреблениях, если смотреть на него по-кавказски, как на воина, смерть его была достойной и по-своему красивой: он пал от рук врагов, в бою. и это, при любом раскладе, были враги России и Дагестана. Евкуров так же подвергся нападению врагов за то, что был человеком, воплощавшим интересы ингушского народа и России. Будем надеяться, что он ещё вернётся к исполнению своих обязанностей.