Христианство: религиозный плагиат или двери в Вечность?

Отец Михаил, действительно ли в мифах разных народов много общего?

— Безусловно. И отрицать это никто из ученых не будет.

— А есть ли у христианства что-то общее со скандинавской мифологией и если да, то с чем это связано?

— Действительно, среди скандинавских мифов есть рассказ о том, как полубог-получеловек по имени Один добровольно привязывает себя к древу, соединяющему Небо и Землю. А Евангелие говорит о том, что к людям пришел Спаситель — Христос, примиривший Бога с человеком, и христиане верят в то, что Иисус был Богом, но в то же время и человеком — таким же, как все мы. Ради спасения людей Он добровольно пошел на смерть — распятие на деревянном кресте. В церковных песнопениях и гимнах можно часто услышать, что крест Христов воссоединил Небо и Землю.

Казалось бы, сходство очевидно: и тут, и там «полубог», древо, небо и земля… Однако, читая любую историю, любой миф, прежде всего, необходимо обращать внимание на его смысл. И тогда становится ясно, что внешне очень похожие сказания имеют абсолютно разное внутреннее содержание.

Давайте посмотрим на содержание этих, на первый взгляд, схожих религиозных историй и на их смысл. Хотя Один — глава и вождь богов, он — всего лишь один из многих асов — скандинавских богов «младшего поколения». Согласно мифу, это старший из трех детей Бора, сына первочеловека Бури, и Бестлы, дочери великана Бёльторна. Как и другие асы, он не всемогущ и не всеведущ. Один отдал свой левый глаз за право испить меда поэзии у источника Мимира, и, желая обрести тайные знания, повесил себя на суку мирового ясеня Иггдрасиля, проткнул себя собственным копьём. Провисев так 9 дней, он прошел через смерть и приобрел, наконец, нужные знания, после чего великан Бёльторн вручил ему руны — священные магические знаки, при помощи которых можно совершать любое колдовство.

Христос же — конкретная историческая Личность. Но самое главное — Он не один из, а Единственный и Единый Бог, Творец всего, Который стал человеком, потому что несмотря ни на что любит Свое падшее творение и хочет избавить его от греха и смерти. Так что это — две совершенно разные истории, имеющие лишь внешнее сходство. В основе первой — стремление к силе и власти, которую дают магические знания. В основе второй — жертвенная искупительная любовь и стремление научить людей этой любви.

— А миф о всемирном потопе? Ведь он есть практически во всех религиях. Что лежит в его основе?

— Да, рассказ о потопе присутствует в мифологии многих народов: вавилонян, эллинов, индусов, китайцев, мексиканских индейцев. И в этом нет ничего удивительного — это всего лишь доказательство того, насколько потрясающим было само событие. Но, опять же, давайте посмотрим, в чем смысл рассказов о потопе. В большинстве случаев они просто передают ужас и невероятный масштаб мировой катастрофы и рассказывают историю единственной спасшейся семьи. Священные тексты индуизма, например, говорят о том, что Бог спас прародителя нынешнего человечества Ману, приняв облик рыбы. Ману поймал рыбу, а та предупредила его о надвигающемся потопе и попросила поместить ее в яму с водой, чтобы уберечь от морских хищников. Ману построил корабль, а рыба выросла до огромных размеров и, когда начался потоп принялась буксировать судно. Красивая история, но единственный нравственный смысл, который я вижу в ней, будет звучать так: если рыба заговорила с тобой, то не стоит ее есть, лучше послушать, что она скажет.

— А библейский рассказ о потопе…

Там это не просто «хроника происшествий», а притча с глубоким нравственным содержанием, повествующая о том, как Бог — Личность, сожалеющая о грехах человечества, с помощью потопа очищает землю от разврата, предварительно дав возможность спастись всем, кто этого хотел.

Священные книги есть в любой религии. Но повторяю, читая их, нужно обращать внимание не столько на внешнюю канву описываемых в них событий, сколько на смысл и цель повествования. Причем, обычно эта цель скрывается в мелких деталях. Так в библейском тексте сначала говорится: «И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время. И раскаялся Господь, что создал человека на земле и восскорбел в сердце Своем» (Бытие, глава 6, стих 5). Это уникальное по своей горечи место, подобного ему в Библии нет. Даже в Евангелии, где рассказывается, что большинство израильтян не узнали и отвергли Христа, которого столетиями ждали их предки, не говорится, что Бог в этот момент пожалел, что создал человека.

Так что, можно лишь догадываться, что творилось на земле в «до-потопные» времена. И вдруг, небольшая и вроде бы второстепенная приписка: «Ной же обрел благодать пред очами Господа» (стих 8). Но если вдуматься, становится понятно, почему именно он вошел в ковчег, и почему в потопе не погибло абсолютно все человечество. Оказывается, семейство Ноя было единственным (!), кто сохранил веру и верность Господу. Выходит, весь этот ужас произошел по вине самих же людей — из-за того, что они забыли Творца и творили такое, что заставили Бога «раскаяться», что Он их создал.

Или возьмем библейское повествование о возникновении еврейского народа и его сорокалетнем скитании по Синайской пустыне. Ведь это не просто история народа, а рассказ о его отношениях с Богом. Именно об этом написана любая, на первый взгляд, даже самая «историческая» книга Библии. Более того, именно ради этого в Библии приведены длиннейшие родословные. Кстати, тут можно вспомнить древнерусские летописи, например, «Повесть временных лет», которая так же как Библия выходит за рамки простой исторической хроники. Да, в ней излагается некая история, но автор тут же пытается найти в ней смысл, причем, осмысливает события исключительно в связи с отношением своего народа к Богу.

Так же почти в каждой религии можно найти и «сценарий» катастрофического Конца Света. Но где-то это закономерное циклическое событие, за которым последует создание, или рождение нового мира. Где-то — страшный и бессмысленный финал, возвращение в небытие. А в религиях единобожия Конец Света предваряет Страшный Суд, на котором все дела человеческие получат свою нравственную оценку. А за ним последует вечная жизнь с Богом или без Него в новом, тоже вечном мире. Но этот новый мир невозможно описать словами из нашего лексикона.

Таким образом, мифология — будь то попытка осмыслить конкретные исторические события или же передать уникальный религиозный опыт — это всегда только способ изъяснения человека на языке поэзии и символов. Можно излагать свою концепцию в числах, в философских терминах или с помощью мифов. Но нужно уметь читать миф. Причем, чем ближе мы будем к понятиям того времени, когда миф был создан, тем лучше его поймем. И никогда не стоит «покупаться» на внешнее сходство мифов.

— А может, сходство их внешней канвы связано с тем, что, появившись у одного народа, миф потом заимствовался другими народами, получая все новые и новые интерпретации и толкования?

— Действительно, заимствование мифов и религиозных идей происходило в истории религий весьма часто. Заимствованные идеи и сюжеты обычно встраивались в собственную религиозную систему, а если противоречили ей, то переосмыслялись, зачастую меняя смысл, заложенный в них изначально, на прямо противоположный. Нередко заимствованные идеи и сюжеты использовались в качестве миссионерского и контрмиссионерского оружия именно против той религии, откуда они были заимствованы. Например, индуизм включил Будду в число аватар (нисхождений Вишну на землю) и объявил его учение своего рода провокацией. Брахманы, священнослужители и богословы индуизма, бывшие в качестве таковых историческими противниками буддизма, стали учить, что под видом Будды Вишну сошел на землю, чтобы, во-первых, прекратить жертвоприношения животных, а во-вторых, чтобы посредством проповеди ложного учения, отвратить от брахманизма нестойких и укрепить преданных.

Другой пример. Известно, что авторы библейской книги Бытия использовали сюжеты, общие для семитской и, шире, переднеазиатской мифологии. При этом они использовались именно с целью проповеди единобожия, борьбы с языческим обожествлением творений и ограждения Израиля от увлечения культами ложных богов.

Если вернуться к скандинавским мифам, то мы вправе предположить (как и делают некоторые исследователи), что в них есть внешние заимствования из христианства. Можно сколько угодно сравнивать их с Библией, говорить, что Один похож на Христа, что истории о Конце Света напоминают друг друга… Однако совершенно очевидно, что евангельская история не могла «вырасти» из скандинавской мифологии хотя бы потому, что последняя появилась много столетий спустя лет после Рождества Христова. «Старшая Эдда» — основной источник по скандинавской мифологии — была записана XIII в. по Р.Х. И хотя точное время создания песен, составивших «Старшую Эдду», неизвестен, большинство ученых возводит их к эпохе экспансии скандинавов (IX-XI вв. по Р.Х.). Именно в этот период скандинавы принимают крещение, но еще долго остаются недостаточно усвоившими христианство, то есть так называемыми двоеверами. И по «теории заимствования» получается, что именно скандинавы внесли в свои мифы что-то из евангельских сюжетов, а не наоборот. Даже если в мифологию скандинавов эти сюжеты попали еще раньше, то можно предположить, что скандинавы (северные германцы) на свой лад, интерпретировали какие-то представления, услышанное ими от своих сородичей — южногерманских племен, которые приняли христианство в IV—IX вв. по Р.Х. Хотя, конечно, многое в северогерманской мифологии восходит ко времени индоевропейской общности, то есть на несколько тысяч лет назад, но это не относится ни к эпизоду с добычей Одином рун, ни со сказанием о гибели мира и богов.

Религию в каком-то смысле можно сравнить с изобразительным искусством. С одной стороны, оно универсально и существует у всех народов. С другой стороны, «изобразительного искусства вообще» — не существует. Есть его конкретные образцы в рамках разных цивилизаций, культурно-исторических типов, разных школ. То же самое и с религией. История не знает безрелигиозных народов. Но различие религий кроется не в сюжетах, а в их интерпретациях.

Мы, христиане, верим, что Библия — это Откровение Божие. В ней мы видим, как Господь постепенно открывал Себя человеку, который, некогда нарушив заповедь, потерял и забыл своего Творца. В Библии нет ни одного сюжета, ни одной истории «самой по себе». Все, что там говорится, относится к человеку и сказано Богом (конечно, не непосредственно, а в содействии с авторами Библии, бывшими людьми своего времени и носителями конкретной культуры) специально для человека с одной целью — научить и спасти Свое падшее творение. Поэтому всякий библейский сюжет следует понимать в контексте божественной педагогики и домостроительства нашего спасения (впрочем, по мысли святых отцов, все, что мы находим в других религиях согласного с Истиной, следует понимать так же). Можно как угодно относиться к христианскому Священному Писанию — отвергать его, видеть в нем лишь культурно-исторический памятник, но для самих христиан Библия — это Слово Божие, обращенное к людям, которое не могло «обрасти» неким нравственным и духовным смыслом лишь постепенно, поскольку обладало им изначально.

— Но ведь и в священных книгах других религий тоже присутствует нравственное начало. В чем же уникальность христианства?

— Говоря об уникальности христианства, я выделил бы два момента, которые, по сути, сводятся к одному. Во-первых, представление о грехопадении человека. Человек был сотворен Богом свободным и добровольно отпал от Бога, поддавшись на обман врага Бога и людей — сатаны. Удалившись от Бога, человек удалился от источника собственного существования, стал рабом греха и смерти. Грех прародителей исказил человеческую природу. И теперь, как говорит апостол Павел: «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю» (Послание к Римлянам, глава 8, стих 19). Именно в результате грехопадения человек как бы раздвоился. С одной стороны, даже в своем падшем состоянии мы, потомки Адама, несем в себе искру Божию, образ Божий, можем желать и творить добро, можем искать Бога, находить и познавать Его. С другой стороны, мы далеко от Бога, нам нужно предпринимать усилия, чтобы войти с Ним в общение, мы не стойки в добре и склонны предпочитать Богу и ближним себя со своими греховным страстями.

Конечно, сама ненормальность существования человека в мире не осталась не замеченной в других религиях. Я имею ввиду тот факт, что человек уверен в своем бессмертии, а видит господство смерти, стремится к блаженству, а переживает страдания, пытается следовать совести, зовущей к праведности, но впадает в грех, жаждет справедливости, но видит благоденствие злых и мучения добрых, ищет духовного ведения, но если что и прозревает, то «как сквозь тусклое стекло». Однако, нехристианские религии дают другие ответы на вопрос, почему так получилось и что делать, чтобы исправить положение.

Итак, если первое эксклюзивное учение православного христианства отвечает на вопрос «почему все не так, как должно было бы быть?», то вторая уникальная черта христианства касается как раз ответа на вопрос «что делать?» и состоит в том, что Бог — это не просто Царь, Господин, Владыка и Творец всего, а Отец, любящая каждого человека Личность, «Бог есть Любовь» (1-е Послание апостола Иоанна Богослова, глава 4, стих 8). Именно поэтому Он, желая спасти падший человеческий род, Сам стал Человеком Иисусом Христом, разделил с нами человеческую жизнь, показал пример настоящей человеческой жизни, создал Свою Церковь и утвердил истинное учение. Примерно в 30 году н.э. за наши грехи Он предал Себя на пытки и страшную казнь, предназначенную для взбунтовавшихся рабов. Сойдя после смерти во ад, он разрушил его «двери» и освободил души всех добрых людей, умерших до Его Пришествия. В третий день Он восстал из мертвых и на сороковой день вознесся со своим человеческим телом и со своей человеческой душой на небо, возвысив таким образом до Себя человеческую природу, восприняв ее в жизнь Божественную. И смерть стала для людей не тупиком, а дверью в Вечность, если только человек пройдет этот путь вместе со Христом.

То есть самое главное и уникальное в христианстве — это Сам Господь Иисус Христос, Сын Божий, Спаситель.

— Вы говорите, что в христианстве на первом месте стоит Сам Христос, а уж потом — Его учение. А вот Лев Толстой, да и многие другие считали, что христианство — это, прежде всего, великое учение…

— Невозможно отделять нравственное учение христианства от Христа. Более того, это очень опасно. Все учение Христа сводится к двум или, лучше сказать к одной двуединой заповеди, о которой Он Сам говорит: «…возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим»: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: «возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Евангелие от Матфея, глава 22, стихи 37−39). Я думаю, что это и есть полноценный нравственный эталон, та этика, которая абсолютно соответствует человеческой совести.

В других же религиях этика порой содержит такие моменты, которые совесть принять не может. Скажем, в конфуцианстве женщина, в лучшем случае, — получеловек, и если она не рожает мальчиков, ее можно выгнать из дома. В древнем иудаизме этика была почти совершенна — двуединая заповедь о любви к Богу и ближнему была известна еще из Ветхого Завета. Однако есть одно «но». Нравственность иудаизма ограничена рамками одного народа, и если по отношению к другим следует поступать нравственно, то не по любви, а только для того, чтобы они из-за евреев не хулили Имя Бога Израиля.

Но если даже отвлечься от этих противных совести «перегибов», ни одна этическая концепция не полноценна. В том же конфуцианстве есть заповедь о любви к ближнему. Но о Боге конфуцианство практически не говорит. В Индии другая крайность. О любви к Богу в вишнуизме говорится очень много. Есть даже красивая история о том, как принцесса Мирабаи из-за любви к Кришне оставила все и стала нищей странницей, чьи любовные стихи, посвященные Кришне являются жемчужиной средневековой поэзии. А вот о любви к ближнему индуизм не говорит ни слова. В буддизме есть замечательное учение о сострадании, но о Боге — ничего. Словом, некоторые религии предлагают либо первую, либо вторую часть заповеди о любви, и лишь в христианстве она — двуедина.

Вот почему из христианства нельзя убрать нравственное учение и оставить одного Христа или наоборот — иначе учение развалиться.

Кстати, уникальная черта нравственного учения Христа — заповедь о любви к врагам. «Любовь к врагу» — парадокс. «Враг» — это, «по определению», тот, кого ты не любишь. Невозможно любить врагов, если в тебе не живет Святой Дух. Только смотря глазами Бога на людей, будешь видеть не друзей и врагов, а Его детей, каждого которых наш небесный Отец любит и призывает к познанию Истины и спасению.

— А чем объясняется «проекция» языческих праздников на христианские: скажем, день рождения Солнца — Рождество Христово.

Вполне вероятно, что именно в этот день и произошло само историческое Рождество. «Аргументы», которые якобы исключают возможность рождения Господа Иисуса Христа зимой, просто несерьезны. К примеру, говорят, что зимой не могло быть овец в поле. Но ведь это же зима в Палестине! Может, там только зимой травка зеленая и есть, летом-то она выжжена.

В любом случае, мне кажется, что совпадение двух праздников — Рождества Спасителя и рождения Солнца — произошло вследствие того, что христиане называют действием Промысла Божьего. Не думаю, что устанавливая праздник Рождества на 25 декабря, Церковь всего лишь желала «воцерковить» празднование в честь Митры — бога, популярного в Римской империи и связанного с Солнцем. Солнце — это одна из древнейших естественных «икон» Небесного Бога. Посмотрите на символику зимнего солнцеворота, приходящегося в северном полушарии на 22−23 декабря, которую можно найти в религиях многих народов: с этого дня день пребывает, а ночь убывает, то есть свет-тепло-жизнь побеждает тьму-холод-смерть. Но поскольку Христос и есть то Солнце Правды, которого ждали все народы, праздник Рождества и был установлен сразу после дня рождения Солнца. То, что в язычестве почитание Бога-Творца было перенесено на Его образ-творение, еще не говорит о том, что эта символика сама по себе ложная.

В богослужении Рождества Христова, конечно, чувствуется серьезная полемика с язычеством, и все же главное в этом Празднике — утверждение. Утверждение любви Божией к людям, утверждение вечной жизни и победы над смертью Бога, ставшего человеком.

Диакон Михаил ПЛОТНИКОВ, кандидат богословия, доцент кафедры религиоведения Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета

Беседовал Роман МАХАНЬКОВ

Материал опубликован в 9 (32)-м номере «Фомы» 2005 г.

http://www.fomacenter.ru/index.php?issue=1§ion=3&article=1553