Одиссея Кесовых

Между двух высоких тумбочек протискиваются две полные брюнетки с котулями. Это первый рубеж покидания Родины. Спрашиваю у служивого, стоящего за тумбочкой: «Это рейс на Константинополь?»

Он секунд двадцать молчит. Потом кратко отвечает: «На Стамбул». Подумав еще с полминуты, добавляет: «Это древнее название».

«Вечное», — вздыхаю я. «А как насчет Царьграда?»

Смуглые дамы смотрят на меня с неприязнью — видимо турчанки, или та самая «пятая колонна», которой пугают борцы с ИНН. В последнее время по сочинским храмам стали бродить «шибко православные» мужи и «старицы», пугая честной народ очередной страшилкой: в июле турки с грузинами и американцами, а с ними двунадесят язык и братья украинцы оккупируют все Черноморское побережье с Кубанью до самого Ростова. Всех православных вырежут. И будто бы «пятая колонна» уже исчисляется батальонами и полками.

Я на всякий случай решил держать язык за зубами. Поездка у нас серьезная. Из Константинополя мы едем на поезде в Салоники, где нам предстоит получить мощи праведного Софрония и на автобусе доставить их в Сочи. Наша группа состоит из организатора экспедиции — правнучатого племянника Софрония — Петра Кесова, архитектора Федора Афуксиниди, построившего храм с криптом, куда надлежит эти мощи поместить и местного священника Димитрия с сыном Даниилом.

Сдаем багаж, проходим паспортный контроль и больше часа сидим в «накопителе». Никто ничего не объясняет, и никто не возмущается задержкой. Слышен смех, кое-кто принес из буфета крепкий национальный напиток и под веселый гомон распивает его то ли с родственниками, то ли с только что обретенными знакомыми.

Наш архитектор довольно громко рассказывает кому-то о цели поездки: «Летим освобождать Константинополь. У нас в чемоданах резиновые танки и парочка самолетов. Надуем и за дело…»

Шутил он напрасно. Кто-то «стукнул», и в аэропорту Константинополя бедного Федора Ивановича безо всяких объяснений стали гонять от стойки к стойке, не пропуская на турецкую территорию. Мы пытались выяснить причину, но турецкий служка ответил: «Никаких проблем. Пусть ждет!»

Затем он отправил бедолагу к самой крайней стойке, где стояли только негры и инвалиды. Но и там его не пропустили.

Петр Кесов, для которого турецкий язык родной, все же уговорил контролера пропустить Федора Ивановича.

До гостиницы мы добрались затемно и сразу же отправились ужинать в ресторан «Галата». Находится он под мостом через залив Золотой Рог. По всей его длине расположились рыбаки. Сидя внизу за столиком, мы видели лески их удилищ. Они напоминали струны гигантской восточной арфы. Время от времени одна из струн начинала дрожать, и на фоне черной воды залива с разноцветными огнями отражения Святой Софии в воздухе проплывала трепещущая барабулька. Мы поедали обитателей Мраморного моря, глядя на панораму бывшей столицы мира. Именно глядя, а не любуясь. Тягучая восточная песня, как бесконечный жалобный стон обиженного любовника, окутывала со всех сторон. Было вкусно, но грустно. Особенно тих был наш добрый архитектор.

— Ты что грустишь? — спросил его отец Димитрий.

— А ты бы не грустил, если бы храм Христа Спасителя утыкали минаретами…

Утром меня разбудил крик муэдзина — пора в Святую Софию.

Сложное чувство испытывает православный человек в толпе веселых разноязыких и разноцветных иноплеменников, прилетевших со всех континентов поглядеть на поруганную христианскую святыню. Особенно когда тебя, отстоявшего полтора часа на солнцепеке, отправляют менять доляры м евры на турецкие дензнаки.

Однажды в Стокгольме я зашел в старую церковь. В дверях человек в униформе протянул руку и вежливо произнес: «Тикет».

Я ему не менее вежливо ответил: «Вот мой тикет» (по-английски значит «билет»), перекрестился и прошел внутрь. Он что-то возмущенно тараторил по-шведски, но догонять меня не стал.

В Софии, окруженной высоким бетонным забором и металлическими барьерами, такое не проходит. Думаю, что и в Стокгольме больше не пройдет.

Пришлось менять деньги и продираться через стальной турникет, отправив на рентгеноскопию сумку с фото и видео камерами.

У входа шнырял в толпе фотограф с улыбкой продавца восточных сластей. Он подскочил к нам, показывая фотоаппарат «Nicon» и тараторя «Фото, фото», стал показывать, куда нам стать. Я показал ему свой «Canon» и сказал по-английски: «Мы старообрядцы и с Никоном к нам не подходи». Сомневаюсь, что он знает о русских старообрядцах, но конкурентов, особенно иностранных, он явно не любит. Сладкая улыбка мгновенно стала кислой, и он быстро метнулся к парочке пожилых американцев.

Должен признаться, что на этот раз я не испытал того потрясения, которое меня просто ошеломило в первое посещение святой Софии. Прежде всего, потрясает объем внутреннего пространства. Снаружи храм не кажется таким огромным. А чего стоят хоры! Далеко не всякий европейский проспект имеет такую ширину.

Мы помолились у знаменитых фресок, прося у Господа и Богородицы благословения и помощи.

После Софии гулять по городу не хотелось. Поезд отправлялся в девять вечера. Мы пообедали во дворе небольшого ресторанчика под деревом с привязанными к веткам восковыми яблоками. Весь парапет, окружавший дворик был уставлен ящиками с цветущими разноцветными камелиями и рододендронами. Рядом пили кофе испаноговорящиие старички. Они долго изучали счет, а потом минут пять разбирались друг с другом, отсчитывая и передавая седовласому старцу с большим золотым перстнем на правом мизинце причитавшиеся ему монетки. Потом мы прокатились на прогулочном катере по Босфору и побрели на вокзал.

До Салоник мы добрались без проблем, если не считать вынужденной бессонницы. Сначала гомонили и оглушительно хлопали дверьми молодые турки, потом на обеих границах люди в штатском и в формах с шумом вваливались в купе, требовали паспорта и делали вид, что осматривают какие-то потаенные углы.

На всех окнах вагона красовался фирменный трафаретный знак — красный полумесяц. Он быстро скользил по безлунному небу, перескакивая на черные тени гор и смутно угадываемые детали заоконного ночного пейзажа.

В Салониках нас встретили родственники Петра и прилетевший из Москвы оператор Рома.

Мы планировали сразу же отправиться на Афон, но случилось иначе. Началась ВСТРЕЧА. Встречали дорогого сочинского родственника со товарищи во всю ширь православной греческой души. Первым делом поехали на рынок за барашком.

— Какой барашек Великим Постом?!

— Это одного нельзя. А двух можно.

— Почему?

— А потому что два барана — восемь ног. А осьминогов, кальмаров и каракатиц есть в пост не запрещено.

Артачиться мы не стали. Родственники и друзья давно не видели своего замечательного родственника. А там, на их родине — в Цалке — ни один праздник не проходит без молодого барашка.

— О чем ты, брат говоришь, сам Господь перед вольными страданиями ел пасхального агнца. Да, к тому же, вы путешественники.

Вот и мы ели барашка и прочую вкусную снедь, пили прекрасное греческое вино и наблюдали за искренним выражением любви и радости дружеского общения. Рома снимал наш пир, время от времени откладывал камеру и доставал флейту. Ему неплохо удалась экспромтом выданная стилизация под греческие песни. Нашим хозяевам игра Романа понравилась.

— А кто-нибудь играет на бузуке? — спросил он.

— Нет, только на балалайке. Мы ведь русские греки.

Пировали мы в двухэтажном доме, построенном двумя двоюродными братьями Петра — Юрием и Степаном. Каждой семье досталось по этажу. Получились очень удобные квартиры с большой гостиной-столовой и четырьмя спальнями. За полтора часа за праздничным столом собралось около полусотни родственников и земляков из Цалки, переехавших в Грецию. Как признался один из гостей: «Мы живем в разных местах. Вместе собираемся только тогда, когда к нам Ваня приезжает. Я в ста километрах от Солоник живу».

Ваня — это Петя. У греков живших под турками, было принято давать два имени. Одно для общения на людях (чтобы враг не узнал настоящего имени), а настоящее, данное в крещении, знали только родные и самые близкие люди. Но Петра даже родственники называют Ваней. Хотя видимых врагов вокруг Петра и незаметно, но врагу злобы поднебесной, конечно, не по нутру его храмостроительство и постоянная помощь Церкви.

Юрий — хозяин квартиры, в которой происходила встреча, предложил нам с Ромой посмотреть церковь, построенную недалеко от его дома. Все соседи, а это целый поселок, выросший на окраине Солоник, — греки из России. Первым делом они построили каменный храм, а в прошлом году — деревянный. Это высокая шатровая церковь из лиственницы, привезенной из России. Храм большой, на высоком подклете, с гульбищем и маленькой часовенкой. Русский Север, а не южная Греция — да и только! Да и бабушки, катавшие в колясках внуков, были совершенно советского обличия. Мы приветствовали их по-русски и они радостно вступали с нами в беседу — спрашивали откуда мы и зачем снимаем их красавицу-церковь.

К началу вечерней службы мы отправились в собор Димитрия Солунского. Приложились к мощам, облобызали все иконы и даже сподобились получить немного мира от мощей великомученика Димитрия.

Потом мы прошли мимо раскопок древних Солоник к набережной, побродили по берегу залива. Глядя на беззаботную веселую публику, огни бесчисленных автомобилей и неоновых реклам, трудно было представить, что это то самое место, где проходили когорты Александра Македонского, куда приходил с проповедью Христова Учения апостол Павел, где образовалась одна из первых Церквей — Фесалоникийская, членам которой апостол Павел писал свои знаменитые послания…

Перед сном я посмотрел прогноз погоды. Афинское телевидение, Салоникское и Евровидение обещали дожди в Холкидике — то есть там, куда мы рано поутру должны отправиться. Я сказал об этом Петру.

— Да что ты волнуешься… Помолись Софронию — и будет прекрасная погода. Вот увидишь, никакого дождя не будет.

На следующее утро было пасмурно. Казалось, что прогноз оправдывается. Мы ехали в машине с Юрием. Он сожалел, что нам не удастся заехать к нему на дачу. Для этого пришлось бы сделать крюк в несколько километров. Но мы спешили — нужно было успеть получить в полиции разрешение на въезд на Афон и не опоздать на паром, который отправляется из Уранополиса один раз в сутки.

За окном мелькали оливковые рощи, красивые дома, окруженные экзотическими вечнозелеными деревьями. Буйно цвели черешни, сливы и персики. И все это на фоне голубого моря, изрезанного живописными бухтами.

Мы спросили Юрия: «Большая ли у тебя дача?»

— Не очень. В два этажа.

Общаясь с семьей Кесовых и их друзьями, меня больше всего поразили их трудолюбие и жизненная стойкость. В Грецию они приехали с пустыми карманами — ни полушки, ни еврушки. Нашли работу, своими руками построили прекрасные просторные дома, Юра начал простым строителем, а через 5 лет у него уже была своя строительная фирма. Несколько братьев строят храмы. А Харалампий за не полные 20 лет построил 85 церквей и часовен. В России нам говорили, что он построил более десяти храмов.

Когда наш архитектор узнал об этом, то долго не мог поверить.

— Дай мне Бог спроектировать хотя бы половину!

Харалампий ни одного дня не провел в простое — не успевает закончить один храм, как ему звонят и просят приступить к строительству нового. Никаких объявлений ни на телевидении, ни в газетах, ни в Интернете он не помещает. Слава о его мастерстве не нуждается в рекламе.

Трудиться все без исключения Кесовы начали с детства. Отцы Петра и Юрия объехали половину Советского Союза. Их дома и сельскохозяйственные постройки до сих стоят и в Сибири, и на Дальнем Востоке, и на Крайнем Севере. Строили они и на Украине, и в Среднеазиатских республиках. Юра говорит, что не помнит такого времени, когда не работал: начал помогать отцу с пяти лет. А в двенадцать уже был мастером и сам набирал работников в свою бригаду.

Чем ближе мы подъезжали к Уранополису, тем светлей становилось небо. А когда мы подходили на корабле к пристани Пантелеймонова монастыря, почти все небо было чисто, и лишь вершина горы Афон скрывалась за серыми тучами.

Не успели мы ступить на святую землю Афона, как начались удивительные вещи. В гостинице нам сказали, что в 11 часов начнется литургия. Время для литургии, честно говоря, не очень обычное. Мы поспешили в храм. После службы удалось посетить Старый Русик, Ватопед и Кутлумуш — скит, в котором три русских монаха помимо ежедневных служб ведут строительные работы и принимают паломников. Старший из монахов — игумен Симон — встретил нас с поразительным радушием. Сочинские паломники для него особенно дороги, поскольку он много лет служил в сочинском благочинии — в Красной Поляне, где построил храм в честь священномученика Харалампия. Отец Симон запретил называть себя игуменом, поскольку на Афоне в монастырях только один игумен — тот, кого у нас называют наместником.

После трапезы он показал нам свои владения, и мы отправились читать вечернее правило. Подъем был назначен на половину пятого, поскольку в пять начинали служить литургию.

После службы мы немного отдохнули и вызвали микроавтобус, на котором отправились в Ставро Никиту, заехали в административный центр Афона — Карею, а потом поехали в Иверский монастырь. У Иверской иконы Божией матери был отслужен молебен. А в Пантелеймоновом монастыре, куда мы вернулись вечером, сподобились отстоять ночную службу, начавшуюся в полночь. Она завершилась литургией. Это была уже третья литургия за не полные двое суток. Все складывалось удивительным образом. Мы без суеты и спешки смогли сделать за два дня столько, сколько в обычной жизни потребовало бы не меньше недели. Наше паломничество мы закончили прогулкой по живописной дороге вдоль моря с посещением еще двух монастырей — Дафни и Дохиара.

Впечатления от Афона — это особая статья. Даст Бог — напишу о них — об удивительных службах, об интереснейших беседах, о ночном небе, плотно усеянном крупными звездами, о море, покрытом широкой серебряной пеленой лунной дорожки…

Наша главная цель была познакомить Петра с монастырской жизнью и помолиться перед величайшими православными святынями, прося помощи в предстоящем путешествии с мощами. Петр, построивший храм в честь великомученика и целителя Пантелеимона надеялся получить в Пантелеимоновом монастыре частицу его мощей. Но получил отказ.

— Вот увидите, все равно без мощей Пантелеимона из Греции не уеду.

Петр — человек немногословный. О своих впечатлениях от Афона он сказал кратко: «Здесь вся красота мира».

Его уверенность в том, что несмотря ни на какие прогнозы, на Афоне не будет дождя, оказалась не напрасной — все три дня было тепло и солнечно.

И мощи целителя Пантелеймона он получил. Архиепископ Макариос, узнав о том, что он построил церковь в честь этого святого, сам предложил ему частицу.

Передача мощей праведного Софрония прошла очень торжественно. Была отслужена божественная литургия архиерейским чином. Мощи стояли посреди храма. Для главы и десницы были изготовлены серебряные ковчежцы.

Похоже, все русские греки из Солоник и пригородов пришли попрощаться с Софронием. Целый год, пока достраивался крипт при храме целителя Пантелеймона в Сочи, мощи праведного Софрония находились в монастыре святого Иакова. Профессор Димитрос Ратикос составил житие и собирал подтверждения его святости: записывал случаи исцеления и помощи в трудных обстоятельствах. Самым ярким было полное исцеление от рака жены Харалампия. У нее были уже метастазы, и врачи утверждали, что она проживет не более двух месяцев. Но по молитвам Софронию она живет уже более десяти лет после врачебного приговора и чувствует себя великолепно.

Самому Димитросу Ратикосу (а он, как и положено ученому, долго сомневался в святости Софрония) сам Софроний явился и сказал, что будет жить у него. Профессор смутился, поскольку живет он в маленькой комнате, да и ту снимает у своих знакомых. Он давно ведет жизнь аскета и собирается вскоре принять монашество.

— Не смущайся, — сказал Софроний — Я на полу лягу.

После этого посещения Димитрос уже не сомневался в святости ночного гостя.

Профессор вместе с нами снимал службу. А служба была удивительная. Псалтисы пели так, что невольно вспомнилось, как описывали службу в Константинопольском храме святой Софии посланцы Великого Князя Владимира: «Не знаем, где были — на небе или на земле».

После службы нас окружили потомки Софрония. Их оказалось более полусотни. Мы сфотографировали их на ступенях храма, а потом стали снимать, желающих рассказать о своем святом предке.

Первым подошел Шота: «Это мой личный прадед. Был он очень хороший человек. Добрый. Все с себя снимал, отдавал бедным беженцам. Отдавал деньги, еду. Он не мог оставить человека в беде. И все это знали. Все приходили к нему за помощью, за советом. Всем помогал. И в жизни, и после смерти. Такой был человек!»

Вот так кратко и емко рассказал житие своего прадеда Шота.

— Может, еще хотите что-нибудь добавить?

— А что тут добавлять. Святой! Все хорошо делал. Чтобы людям было хорошо. И нам так надо жить, как он. Тогда не будет этого бардака, который в России, да и во всем мире…

Потом была легкая трапеза — кофе с пирожными и всевозможными сластями. Митрополит и архиепископ сидели в уголке на диване, и все желавшие побеседовать с ними подходили и беседовали. Кофепитие продолжалось часа полтора, ну, а затем Петром было устроено угощение в ресторане. Мы долго не могли расстаться с нашими бывшими соотечественниками. Десятки людей подходили к нам и говорили о том, как грустят по России.

Один пожилой грек сказал: — Дома я кусок хлебы ел, воду пил, а все равно лучше, чем все, что сейчас могу есть. Здесь дом хоть из золота построй, а сердце все равно там.

— Там, это в России?

— Ну, а где же еще…

Седенькая старушка, прерывая его, возбужденно заговорила: — Мы так любим Россию. Уехали только из-за внуков. В России все наладится. И будет лучше, чем здесь. Потому что в России много страданий и там Бога любят. А Бог России поможет. А потом Россия всему миру покажет Христову правду. И в этом ее историческая задача. И мы здесь в Греции это понимаем. Так и передайте всем в России.

Так я и передаю. Правда, далеко не всем, а лишь тем, кто прочтет эти строки.

На трапезе в ресторане все были возбуждены и веселы. Только Харалампий грустил. Я спросил его о причине грусти, и он рассказал, что у него вытащили из заднего кармана кошелек с двумя тысячами евро, которые он хотел отвезти в Россию.

Как-то не верилось, что в храме могли украсть кошелек.

Позвонили в храм — никто не находил.

Сказали о пропаже Петру.

— Да что ты волнуешься. Попроси Софрония — получишь свой кошелек.

Через час позвонил племянник Харалампия и сказал, что кошелек лежал посреди дороги напротив дома Харалампия. Пролежал он восемь часов. Никто его не подобрал, никакая машины его не переехала. А движение на той дороге весьма бойкое.

Отъезд в Россию был назначен на следующий день. Утром мы с Петром и Степаном поехали в монастырь святого Иакова, где хранились весь этот год мощи праведного Софрония.

Нас встретил игумен и показал церкви построенные Степаном, древние иконы и монастырские святыни. Среди древностей на особом месте был старинный меч. Его принесла одна женщина и сказала, что он хранился в их роде несколько веков.

Когда ее спросили, зачем монастырю меч, она ответила: — А зачем он архангелу Михаилу?!.

Пришлось по ее настоянию повесить его под иконой Архангела.

Монастырь святого Иакова оказался по соседству с монастырем Сороти, в котором похоронен старец Паисий, известный в России благодаря переводам иеромонаха Доримедонта.

Мы заехали в Сороти. Сестры тепло нас встретили, напоили традиционным кофе, проводили к могиле старца, а, узнав, что я знаком с Наталией Сухининой — редактировавшей пять томов изречений и бесед отца Паисия, засыпали меня вопросами. Я не смог ответить — будет ли продолжена публикация, но обещал найти Сухинину и рассказать ей о нашей встрече и их вопросах.

То, что мы побывали на могиле старца Паисия я, грешным делом, считаю чудом. Спросил я о монастыре Сороти уже по дороге в Салоники как раз на развилке дорог. И Степан, никогда ранее не бывавший в этом монастыре и толком ничего не знавший о старце Паисии, с неохотой повернул к монастырю. Нужно было спешить. Многое предстояло сделать до отъезда. Но все же в монастырь мы поехали.

Из Салоник мы уезжали поздним вечером. Провожать нас приехало множество народу. Автобус фирмы «Мерседес», принадлежал одному из потомков Софрония Кесова. Правда фамилия, выбитая поверх бампера, — она же знак фирмы — была, как и положено в Греции, на греческий манер — Кесиди. Тридцать членов рода Кесовых и несколько ближайших друзей составили эскорт перевозимых из Греции в Россию мощей.

Одного из паломников звали Одиссеем. Я пошутил по этому поводу: «Одиссеи без опасных приключений не бывает».

Одиссей на это ответил: «Прорвемся. В Сочи нас Гомер с Гераклом встречают».

Среди паломников помимо Аристотеля, Сократа и Платона были Афина и Апполон.

— Зевса не? — спросил я.

— Есть. У Вани фирма «Зевс». У нас тут есть еще Венера.

— Плохо дело. Римляне будут недовольны. Как бы с католиками конфликта не вышло.

С католиками обошлось, а вот свои братья православные устроили нам и Сциллу с Харибдой, и даже одноглазого циклопа с фуриями и сиренами.

Наши таможенные мытарства — особый сюжет. Пожалуй, на целую повесть потянет. Греко-Болгарскую границу мы не заметили. Болгарию проехали ночью. Все началось на румынской стороне. Старший таможеник выцыганил 15 евро, литр водки и полдюжины маек с рекламой картофельных чипсов. На румыно-молдавской границе нам сообщили, что нами не уплачено 7 евро дорожных сборов, и потребовали уплатить штраф — 700 евро. После двухчасовых переговоров красавиц-румын в дорогом костюме и ботинках с неестественным блеском положил в карман 150 евро. Водку он поместил в пакет и весело зашагал в сторону охраняемой им родины. С молдаванами все обошлось. У них бунтовали в столице студенты. Мы вынесли мощи, и прямо у автобуса отец Димитрий отслужил молебен о благополучном и мирном исходе бунта. Несколько служивых молдаван в офицерских погонах крестились и благодарили нас за молитву. 3 человека приложились к мощам. А вот с братьев малороссов началось подлинное знакомство с широтой славянской души. Гарнии хлопцы потребовали полторы тысячи евро. Умолчу о горилке. Мурыжили нас 6 часов.

Тщетно мы объясняли, что это не челноки, везущии из Греции шубы и прочий ходовой товар, а благочестивые паломники и бывшие наши сограждане. Самый здоровенный хлопец хмуро буркнул: «Пусть вам ваш Бог поможет. У нас тариф с автобуса». А самый маленький забрался в багажное отделение и через полчаса выбрался наружу с огромной клеенчатой сумкой. Он профессионально ощупывал мягкие бока сумки и радостно улыбаясь, затребовал хозяина. Подошла Венера.

— Шубы? — спросил таможенник.

— Одеяла, — вздохнула Венера.

— Какие одеяла?

— Мои одеяла. Ватные. Я у дочки зимовала. Думала, будет холодно.

Нужно было видеть лицо этого поисковика. Помимо ненависти, досады и отвращения оно изобразило такую обиду, словно несчастная старушка, осмелившаяся перевозить через охраняемую им границу столь презренный артикул, оскорбила честь его департамента и самой державы.

Вместо затребованных полутора тысяч украинские мытари все-таки вытянули из нас двести евро. Но самое замечательное было на нашей стороне. Тут уж широта загадочной русской души развернулась во всю ширь. С нас потребовали две с половиной тысячи, загнали в отстойник и держали 7 часов. Нас заставили написать анкеты в двух экземплярах, чего не нужно было делать и в одном. Бедного шофера гоняли из одного помещения в другое.

Особенно хорош был начальник смены. Время от времени он подходил к автобусу и делал выговор шоферу за то, что тот морозит пассажиров.

Отец Димитрий сказал ему, что знает, кому рассказать о его подвигах. В ответ услышал смех и пожелание жаловаться кому угодно. Свои двести евро они все же получили. Отпустили нас лишь потому, что начиналась другая смена и эти деньги достались бы ей.

Подъехав к Ростову, отец Дмитрий позвонил в Москву своим знакомым, а через четверть часа голос начальника таможенной смены дрожал в телефонном эфире, умоляя «не погубить».

На этом наши мытарства закончились, а вот одиссея греков, возвращавшихся через Украину на Родину, оказалась далека от завершения. Они решили ехать через другую таможню — Керченскую. Но там их завернули обратно, поскольку в путевом листе значились фамилии людей, оставшихся в России. Было приказано собрать всех, кто миновал украинскую границу и везти обратно через оную туда, откуда приехали. То, что в России остались российские граждане, а не греческие шпионы, для украинских таможенников резоном не было. Пришлось возвращаться через Керченский пролив на русскую землю и ехать в ближайшее греческое консульство в Новороссийск.

В Новороссийске улаживание проблемы заняло более суток.

Вот так закончилась наша одиссея. Боюсь, что у Одиссея Кесова и его родственников, живущих в Греции, желание пересекать границы на автобусе, отбито навсегда. Дай Бог, чтобы желание посещать Россию не отбили.

А в России для организатора переноса мощей и для участников этой экспедиции тоже начались нападки и искушения. Но что об этом говорить. Странно бы было, если бы обошлось без них.