«Секвестрировать» русскую литературу проще, чем бюджет

однако последствия могут быть куда более серьезными.

Своими успехами в космосе и других сферах науки, техники, производства, Советское государство в немалой степени было обязано прекрасно налаженной, передовой системе среднего и высшего образования. В стране существовал культ знаний. Профессия ученого была одной из самых престижных и высокооплачиваемых. Названия отдельных специальностей звучали, как музыка, — бионика, биофизика, математическая лингвистика… А как почетно и заманчиво было стать математиком! Нередко крупные открытия в этой сфере делали двадцатилетние люди. Естественники ходили, задрав носы, гуманитарии тушевались рядом с ними. Крылатыми были строки поэта:

Что-то физики в почете,

Что-то лирики в загоне…

Дело не в простом расчете,

Дело в мировом законе.

Не знаю, о каком «мировом законе» речь, но то, что никакого прагматического расчета не было, — это точно. Время все-таки было лирическое и романтическое. И физики все-таки читали не только Эйнштейна, но и мировую классику, А девочки влюблялись в Иннокентия Смоктуновского, а не в «милого бухгалтера». И Лужники славились многотысячными праздниками поэзии, а не всероссийской барахолкой.

В университете, где я учился, ежегодно проводились Дни поэзии, а наше факультетское литературное объединение собирало огромную студенческую аудиторию. Спорили до хрипоты. Научные конференции не были формальными, на них оттачивали литературоведческий инструментарий будущие доценты и профессора.

Я вовсе не намерен идеализировать то время. Если все было так хорошо, то почему на наши головы свалилась либеральная революция конца 80-х -начала 90-х годов, роковую роль в которой сыграла интеллигенция, в том числе и та, что бурлила в студенческих аудиториях шестидесятых? Обычно в этом случае говорят о поразившей общество болезни «застоя», о перерождении партноменклатуры…

В этих словах есть правда, но далеко не вся. По-моему, и официальную идеологию, и либеральную, диссидентскую интеллигенцию сближала их нелюбовь к почвенной России. Перечитайте опубликованную в «Литературной газете» осенью 1972 года статью тогдашнего заведующего идеологическим отделом ЦК КПСС и будущего главного идеолога перестройки А.Н. Яковлева «Против антиисторизма». Вы поймете, если, конечно, будете честны перед самими собой, что я прав. Наши учителя (кто по незнанию, а кто из неприязни), по существу, ничего не говорили нам о борьбе западников и славянофилов, их принципиальном споре о России. Глубокие религиозно-философские проблемы подменялись в интеллигентских бдениях поверхностными рассуждениями о демократических западных свободах. Эти рассуждения сбивали большинство из нас, не имевших доступа к серьезной историко-философской и религиозной литературе, с толку. Никто не сказал нам, юным, о «глубоком различии между западной и восточно-русской культурой». О том, что у нас, русских, «вся культура — иная, своя…, иной, особый духовный уклад. У нас совсем иные храмы, иное богослужение, … другая литература, другая музыка, театр, живопись, танец. Не такая наука, не такой суд, не такое отношение к нашим героям, гениям и царям. И притом наша душа открыта для западной культуры». Эти слова принадлежат русскому философу и публицисту И.А. Ильину, который удивительным образом многое предвосхитил в судьбе постсоветской России. Но даже он не мог предугадать, как глубоко войдет в плоть и кровь людей духовный и национальный нигилизм, десятилетия насаждавшийся интеллигентами. Теми, для кого система ценностей западного «цивилизованного» мира, усвоенная в юные годы, так и останется единственным «символом веры».

Что же нам делать, если мы не на словах, а на деле хотим возрождения России? Оставим в стороне экономические вопросы, как они ни важны. Прежде всего, необходимо духовное преображение нации, то есть, как писал тот же Ильин, «честное и мужественное самосознание, очистительное покаяние, новая привычка к независимости и самостоятельности и главное — новая система национального духовного воспитания».

Что и говорить, современная пропагандистская машина (и прежде всего — телевидение) делает все для того, чтобы эта цель не была достигнута. А школа? Готова ли она к исполнению своей особой миссии? Дисциплины исторического цикла заслуживают отдельного разговора, и без профессионала тут не обойтись. Попробую проанализировать то, что знаю, — школьные программы по литературе.

Итак, большинство школ области работают по программе под научной редакцией Т. Ф. Курдюмовой, остальные — под редакцией А. Г. Кутузова. Для школ и классов с углубленным изучением литературы, гимназий и лицеев гуманитарного профиля существуют еще программы М.Б. Ладыгина и А.И. Княжицкого. Вот как определяют их авторы цели литературного образования: «формирование читателя, способного к полноценному восприятию литературных произведений в контексте духовной культуры человечества и подготовленного к самостоятельному общению с искусством слова» (А.Г. Кутузов); «становление духовного мира человека, создание условий для формирования внутренней потребности личности в непрерывном совершенствовании, в реализации и развитии своих творческих возможностей» (Т.Ф. Курдюмова); «…литературное образование в идеале призвано научить читать и воспринимать литературный текст как произведение искусства слова» (А.И. Княжицкий). Вы заметили, что слова «русский» и «национальный» здесь вообще не употреблены? А ведь программы составлены для школ России и просто обязаны были ориентировать учителя-словесника на воспитание ученика как гражданина родной страны, а не гражданина мира, не «общечеловека «.

Справедливости ради следует отметить, что в программе под редакцией М.Б. Ладыгина одна из задач литературного образования формулируется как «выработка у учащихся представления о своеобразии и мировом значении русской литературы «. Но она, по сути, сводится на нет следующей фразой: «Включение (в программу) произведений зарубежной литературы подчинено задаче выявления литературных связей с русской словесностью и раскрытию закономерностей мирового литературного процесса». Согласитесь: связи связям рознь. Одно дело, когда европейская классика привлекается для более глубокого понимания национального начала русской литературы и совсем другое, если в длинном перечне имен зарубежных писателей и их произведений тонет всякое отчетливое размышление на эту тему…

Но, может быть, я сгущаю краски и просто придираюсь к составителям программы? Возьму наугад седьмой класс. Тема «Мир и человек в литературе» начинается с изучения творчества Сервантеса, Мольера, Дефо, Ирвинга, Цейдлица, Джека Лондона, Шекли. Далее следует обширный список литературы, рекомендуемой для самостоятельного прочтения. В нем — аж двадцать три названия. Для сравнения: в аналогичном списке по русской литературе — всего одиннадцать. Почувствуйте разницу!

Сходная картина — и в других классах, скажем, в девятом. Западноевропейский романтизм представлен чуть ли не полным собранием сочинений Гофмана, романами Скотта, поэмами Байрона, крупными произведениями Шатобриана, Гюго и многих других авторов. Русский -отдельными стихотворениями Жуковского, Баратынского, Дельвига, Лермонтова, Козлова, Тютчева и Фета. То же — с реализмом: сотни страниц Бальзака, Стендаля, Мериме, Флобера, Диккенса, Теккерея и лишь десятки — из сочинений русских писателей. Тургенев почему-то оказывается автором всего лишь двух повестей — «Ася» и «Вешние воды», Горький — «Песни о Соколе», Шолохов — рассказа «Судьба человека». Зато зарубежка" дается с университетским размахом. Тут и Голдинг, и Хемингуэй, и Сент-Экзюпери, и Уайльд, и Кафка…

Сказать, что в данном случае смещены акценты, — слишком мало. Речь в данном случае может пойти о неоправданном культе европейской литературы в ущерб знанию литературы отечественной. В результате в представлении учеников глубина художественного мира писателя уступает место лихой закрученности авантюрного или приключенческого сюжета, и великий Пушкин начинает проигрывать не только Дефо, Скотту, но и Стивенсону, и Конан Дойлу. При этом непонятно, каким принципом руководствовались М. В. Ладыгин и другие составители программы, ориентируя школьников на писательские имена очень уж разных «весовых категорий».

Другая программа — под редакцией А.И. Княжицкого — доводит эту ситуацию до абсурда. Историко-литературный метод как принцип организации материала в ней практически отсутствует. Все сведено к разговору о различных темах, чаще всего внутренне не связанных между собой. Шедевры мирового искусства соседствуют с произведениями, не оставившими заметного следа в искусстве слова.

Приведу всего лишь один пример. В пятом классе «проходят» «Легенды, сказки, стихотворения, рассказы, повести о животных». При этом в поле зрения попадают отрывок из повести Ч. Айтматова «Белый пароход»; далее следуют «Маугли» Р. Киплинга, «Мустанг-иноходец» Э. Сетона-Томпсона и только потом «Муму» Тургенева, два пушкинских стихотворения, а затем почему-то с колоссальным временным разрывом речь заходит о С. Есенине, Н. Гумилеве, А. Куприне…

Но вернусь к программе под редакцией М.Б. Ладыгина. Она, на мой взгляд, особенно отчетливо демонстрирует, как подходят к делу нынешние «программисты». В 10−11 классах здесь предлагается углубленное изучение русской литературы. На первый взгляд, прежние диспропорции исчезли. Но вот что любопытно: составителям программы «Пушкин общечеловеческий» оказывается ближе Пушкина «русского гения», «почвенничество» Достоевского, породившее уникальность его творчества, остается в тени, кардинальный для судеб России спор «славянофилов» и «западников» не выделен в специальный раздел…

Большое внимание уделяется в программе Н. Гумилеву. А вот А. Блоку, В. Маяковскому, С. Есенину, мастерам, при всем моем уважении к поэзии Гумилева, более крупным, чем он, повезло куда меньше. Большой и сложный писатель М. Горький втиснут в прокрустово ложе «социалистического реализма» и представлен только как автор романа «Мать». В разделе «Русская литература 20-х — 40-х годов XX века» М.А. Шолохову, автору, может быть, самого великого произведения ушедшего столетия, отведено гораздо меньше места, нежели М.А. Булгакову. Причем составители программы не удержались даже от грязного намека на неподлинность его авторства («Литературные споры о романе «Тихий Дон»). А.Н. Толстой преподносится не как творец «Хождения по мукам» и «Петра Первого», а как автор не лучшего его романа «Похождения Невзорова, или Ибикус». Не анализируются знаменитые книги А. Платонова «Котлован» и «Чевенгур», вместо них предлагается для изучения один из его рассказов. В разделе «Великая Отечественная война и литература» нет имен М. Исаковского, А. Суркова, О. Берггольц, А. Фатьянова… Не изучается выдающееся произведение этих лет — «Василий Теркин». На первом плане оказывается роман Некрасова «В окопах Сталинграда», хотя, безусловно, талантливый прозаик вряд ли одобрил бы подобное предпочтение… То есть все ориентиры, критерии, соотношения искажены и смазаны.

Да, эта программа — из разряда альтернативных. Но ее подходы характерны и для программ общеобразовательного характера, скажем, для той же «кутузовской». Откровенного предпочтения зарубежной литературы перед русской здесь как будто бы почти нет. И случаи, когда Пушкин и Гоголь «играют» на равных с Марком Твеном и Кэрроллом, а в списках литературы для самостоятельного чтения из семи-восьми произведений лишь одно- два принадлежат отечественной словесности, скорее исключение, чем правило. Однако и объективность в подходе к историко-литературному процессу отсутствует.

Творчество М. Горького здесь, как и в программе М.Б. Ладыгина, обрывается на романе «Мать». Причина понятна: именно этот роман стал «знаменем» социалистического реализма, и составители программ изо всех сил стараются извратить у школьников представление о выдающемся русском писателе М. Горьком. Столь же конъюнктурен и подход к творчеству В. Маяковского. Видимо, поэт раздражает «демократические» нервы методистов-программистов. Нетрудно догадаться, что и здесь снова не «везет» автору истинно народных песен Исаковскому, не будет упомянут тот же «Василий Теркин» Твардовского, Шолохова зачислят по «ведомству» соцреализма, а в разделе о «Тихом Доне» вновь появится двусмысленная, как ехидный смешок, формула: «Споры о романе».

И еще. В соответствии с «программной» установкой А.Г. Кутузова на формирование у школьников «читательской квалификации», то есть эстетического вкуса, навыков литературоведческого анализа, духовный аспект русской литературы отступает на задний план перед анатомическим препарированием поэтики. Научить ученика разбираться в способах «сочетания событийной «открытости» и «композиционной завершенности», конечно, неплохо, однако академическое литературоведение — прерогатива филологических факультетов. Дело школьного образования — воспитание гражданина и патриота. И русская литература — благодатная почва для этого. Однако появление в «кутузовской» программе формулировок типа «Чацкий: проповедь личной и общественной независимости», «Образ Ольги Ильинской как воплощение авторской точки зрения на проблему женской эмансипации» («Обломов» И.А. Гончарова), «Мотивы байронического индивидуализма» (о Лермонтове) явно говорит о «западническом» уклоне ее составителей. Но ведь сам Лермонтов писал:

Нет, я не Байрон, я другой,

Еще неведомый избранник,

Как он, гонимый миром странник.

Но только с русскою душой.

Именно в «русской душе» все дело. Но этого не хотят понять А.Г. Кутузов и его единомышленники! Русский (в том числе и гоголевский) смех — это всегда «смех сквозь слезы», а голая ирония и зубоскальство никак не могут считаться органичными для отечественной культуры. Русская православная духовность всегда ценила личность, но она бы изменила своему христианскому призванию, если бы не утверждала как высочайший нравственный принцип самоотвержение личности во имя Бога и других людей. Так что все приведенные выше формулы кутузовской программы — о какой-то другой литературе, но только не о русской. И это не какое-то недоразумение. Все дело в западной системе ценностей, с излишним энтузиазмом разделяемой составителями программы. Я не говорю о том, что эта система лучше или хуже отечественной, просто она (припомним слова И.А. Ильина) — другая.

Программа под редакцией Т.Ф. Курдюмовой в целом лишена тех серьезных недостатков, которые присущи трудам прочих составителей. Однако и она не может служить эталоном будущей единой государственной программы по литературе.

Чего ей недостает? Идеи, которая бы пронизывала каждый раздел и придавала бы документу характер органического целого. Предвижу возражения: идею (концепцию) формирует педагог, программа же лишь первоначально оформляет учебный материал. Согласен: педагог должен быть личностью с устойчивой мировоззренческой и научной позицией. Однако и программа, претендующая на высокий государственный статус, не может быть чем-то рыхлым, сумбурным, произвольным. Поэтому курдюмовские указания типа «Александр Николаевич Островский. „Снегурочка“, „Гроза“, „Бесприданница“ (по выбору учителя и учащихся)» не имеют права на существование. В одной школе выбирают «Грозу», в другой — «Бесприданницу», в третьей по нраву пришлась «Обыкновенная история», а не «Обломов"… И тут уже не спасает оговорка составите-лей об обязательном «текстуальном изучении художественных произведений».

Дальше — больше. Десятый класс. Раздел «Литература 60-х годов XIX века» имеет следующую преамбулу: «Общий обзор с изучением одной из монографических тем (по выбору учителя и учащихся)». Далее идут имена Лескова, Чернышевского, Некрасова, Салтыкова-Щедрина, Достоевского, Толстого, Чехова. Понимаю, что часы на изучение литературы постоянно сокращаются. Знаком с выдвинутым составителями программы принципом изучения художественных произведений: чтение и изучение, самостоятельное чтение и обсуждение в классе, внеклассное чтение; изучение жизни и творчества писателей с разной степенью интенсивности. Короче, сплошь альтернативные подходы и полный плюрализм. Но, кажется, общество порядком устало от «свободы без берегов». Я не против альтернативы как принципа. Однако настоятельно прошу не скрывать под этим подмену в российской школе русской литературы зарубежной или вселенской связью всех имен и произведений.

«Секвестрировать» русскую классическую литературу недопустимо, чем бы этот процесс ни оправдывался. Именно она — носитель наиболее выраженного национального начала. Авторы программы не должны ни на минуту упускать это обстоятельство из виду. Четко сформулировать сквозные национальные идеи русской литературы, пронизать ими весь учебный материал, увидеть каждого писателя в свете этих идей, показать взлеты и искривления литературы в разные периоды историко-литературного процесса, на разных этапах истории Отечества — вот то, что достойно великой литературы и подлинной школы. Если мы действительно хотим возрождения Отечества, мы обязаны такую программу создать и отстоять. А заодно пресечь эксперименты по замене сочинения изложением на выпускных экзаменах в средней школе, а в высших учебных заведениях для поступающих на все факультеты без исключения вернуть традиционный для России письменный экзамен по русскому языку и литературе (сочинение).

Вспомним, кстати: в годы Великой Отечественной войны на изучение литературы отводилось пять часов в неделю, а не два, как это предусмотрено проектом нового базисного учебного плана. Тогда думали о том, что стране нужны граждане и патриоты. Что, сегодня в них надобности нет?

…Еще в 1942 году Анна Ахматова написала такие строки:

Не страшно под пулями мертвыми лечь,

Не страшно остаться без крова, —

Но мы сохраним тебя, русская речь.

Великое русское слово.

Сохраним ли?