«Ты этого достойна!»

Только давайте не будем ругать саму девушку, она простодушно высказала то, о чем мы почти все так или иначе мечтаем. Мы, москвичи, вполне довольны тем, что деньги фабрик и нефтяных скважин со всей страны оседают в нашем прекрасном городе, а жители какого-нибудь Васюганья мечтают, чтобы таким 40-процентным налогом обложили эту заевшуюся и обнаглевшую столицу, разумеется, в пользу их прекрасного края. И если мы поедем отдыхать в Крым, например, мы увидим ровно то же самое: с нас будут требовать на каждом шагу немалые деньги просто за то, что Крым так невыразимо прекрасен, а вовсе не за качество предлагаемых услуг (оно мало где отличается от советского). Если уж мы воспринимаем всё это как норму, то отчего бы не понять и девичью мечту? Нет в ней ничего особенного.

Хотя, с другой стороны, какой же тут социализм? Мы же помним, как со школы нам это вдалбливал: общественное выше личного (потому и пионерский салют отдается ладонью, поднятой над головой), и на каждом шагу юный пионер или пионерка слышали: «ты должен, ты обязана». Привычно отвечали на эту трескотню дежурное «всегда готов» и шли играть в футбол, прыгать через резиночку, а то вовсе курить в соседней подворотне. Вот это было для нас настоящее!

Потом информационное поле резко изменилось, и нам стали вдалбливать: «ты имеешь право!». Интересно, что чем больше говорили о правах, тем скуднее становилась жизнь большинства, и вторую часть нам явно не договаривали: «да, теперь ты имеешь право, но зато теперь никто тебе ничего не обязан, так что крутись сам, как знаешь». Неудивительно, что простой народ права эти не слишком высоко ценил и при случае не особенно возражал, когда их стали потихонечку менять на стабильность.

Но особенно усердствовала реклама. Нашим милым девушкам никогда не говорила она: «вот тебе хорошая косметика или одежда». Она пафосно восклицала: «ты этого достойна!» За что удостоилась, как заслужила? А никак, просто потому, что ты такая прекрасная — ты этого достойна. Кто и сколько будет за это платить, дело десятое, хотя, конечно, надо будет кого-нибудь найти, потому что достойна, и всё тут. А если у тебя этого нет — лузерша ты и лохушка. Ну, а как иначе рекламистам продать сто тридцать пятую за последние полгода модель мобильного телефона со встроенным всем, что только туда встраивается?

Мы уже привыкли быть потребителями-индивидуалистами. Это не просто западная модель поведения, но модель Дикого Запада, потому что в «одомашненных» западных краях как раз совершенно не принято щеголять крикливо дорогими вещами, а самое главное, там существует своя система общественных отношений, где достаточно строго прописаны права и обязанности каждого. Впрочем, и на социализм это тоже очень похоже, потому что на Западе главный девиз — «я могу себе это позволить, потому что достаточно зарабатываю». Бездуховно, согласен, и совершенно потребительски звучит. Но когда того же самого человек ожидает от правительства, профсоюза или богатого жениха просто по принципу «я достойна», потребительства тут столько же, а вот безответственности — намного больше.

Примерно так и в большой экономике. Совсем еще недавно молодой офисный работник был уверен, что достоин стартовой зарплаты в полторы-две тысячи долларов просто так, безо всякой связи с работой, которую будет делать. Не «нам повезло с ценами на нефть, кто его знает, как надолго», а именно что «мы этого достойны». В результате российская экономика накрепко привязывается к экспорту нефти: чтобы продавать что-нибудь иное, надо научиться делать это иное или существенно лучше, или хотя бы существенно дешевле, чем все остальные. А у нас, разумеется, ВАЗ до сих пор уверен, что новые «жигули» достойны стоять в одном ряду с иномарками, и правительство обязано обеспечить соответствующий уровень цен. Можно ли всерьез рассчитывать на улучшение качества этих самых «жигулей», если они изначально «достойны»?

Словом, надо нам что-то менять — не только в «жигулях», но прежде всего в головах.

А вот в церковной жизни, вроде бы, всё совсем не так. Мы поем «достойно есть», а не «я этого достойна», даже наоборот, очень много говорится о собственном недостоинстве. Но замена плюса на минус еще не означает отказа от старой потребительской схемы: человек, может быть, недостоин, но зато он удостоился, и в любом случае он — пассивный потребитель благодати. Например, причастие. Да, я совершенно согласен, что необходима подготовка, и что исповедь призвана играть в ней важнейшую роль, но не превращается ли порой наша практика в какое-то распределение благодати по талонам, выдаваемым в виде разрешительной молитвы? Прочитал, что положено, подошел под епитрахиль — вот и достоин, а тот не достоин, потому что не прочитал и не подходил. И так уничтожается это удивительное ощущение таинства: Христос идет за нас на Крест, Он сажает нас за один стол с апостолами — кто вообще может хвалиться тут своим достоинством и готовностью?! Наши приготовительные молитвы — всего лишь попытка осознать свое несоответствие этой Жертве, очень нужная для нас попытка.

Впрочем, это касается и куда менее значимых вещей. В свое время другая девушка выражала другое пожелание: а хорошо бы, говорила она, чтобы храмы были открыты не только во время богослужения, а всегда, и чтобы там сидел священник, с которым я могла бы поговорить о чем-то важном хоть в три часа ночи… Конечно, хорошо бы, кто спорит. Я едва удержался тогда, чтобы не спросить ту самую девушку: ну вот ты христианка, причем грамотная, так готова ли ты ходить дежурить в свой приходской храм, чтобы в три часа ночи сомневающемуся, отчаявшемуся, заблудившемуся человеку было бы с кем поговорить? И не по вдохновению ходить, а по расписанию? Иными словами, не «я этого достойна», и не «я бы этого хотела», а «я за это отвечаю»? Если ты не готова, и я не готов, то никто и не будет этого делать.

И это касается очень многого в нашей церковной жизни. Мы видим несовершенства земной Церкви, порой вопиющие расхождения между тем, чему учит Евангелие, и тем, что творится в данном конкретном храме. Такое, действительно, встречается, и не так уж и редко. Видят это и внешние, и часто предъявляют церковным людям претензии, порой справедливые, порой нет. Но в огромном количестве случаев эти претензии к церковной жизни (будь то изнутри, будь то снаружи) сводятся к простому тезису: «нам нужна другая, более совершенная, более святая… ну хотя бы более удобная церковь». И звучит за этим всё тот же мотив: «мы этого достойны!» Почему, интересно?