 |
| Борьба мировых центров | Ярослав Коломенский | 29.05.2009 |
Историческая фигура первого русского царя Ивана Грозного по сей день вызывает непрекращающиеся споры историков. Одни сравнивают его с известными миру кровожадными тиранами, другие с выдающимися реформаторами, например, с Петром Первым. Грозный предстает перед нами то воплощением государственной мудрости и справедливости, то примером крайнего деспотизма. Масло в огонь подливает и тенденция, сформировавшаяся в кругах западных историков, привыкших видеть в Иване Грозном «апофеоз московского варварства». Думается, истинную оценку этому, несомненно, выдающемуся государственному деятелю можно дать только в контексте всех событий, происходивших в мире на тот период. На их фоне эпоха Ивана Грозного не будет выглядеть столь кровожадной, как ее представляют многие из нас.
Представление о царствовании Грозного как неограниченном деспотическом правлении, противоречит очевидным фактам. Например, царские указы утверждались боярской думой. А ведь подпись на любом документе, а тем более имеющем государственную важность, несомненно, налагает определенную ответственность. Вряд ли бы полуофициальному кружку своих советников царь доверил утверждение своих указов. Утверждать такие акты мог лишь государственный орган, обладавший определенными правами. Фактически, боярская дума, таким образом, являлась аналогом Палаты Лордов и подобным ей учреждениям в других европейских государствах.
Если же сравнивать политику Ивана IV с зарубежными правителями, как современными ему, так и жившими в более поздние времена, то наибольшее сходство, на мой взгляд, здесь обнаруживается с известным всем по романам А. Дюма первым министром Франции кардиналом Жаном Арманом дю Плесси де Ришелье.
Перед обоими государственными деятелями стояла задача укрепления центральной власти и борьба с сепаратистскими устремлениями аристократии с целью создания сильного централизованного государства, способного противостоять любой внешней агрессии. И Грозный, и Ришелье видели свою опору в провинциальном мелкопоместном или безземельном дворянстве. Все, кто читал книгу или смотрел фильм про трех мушкетеров вспомнят, что королевские мушкетеры, и гвардейцы кардинала особой знатностью, несмотря на службу при дворе, не отличались. Не случайно Атос скрывал свою настоящую фамилию и графский титул под этим прозвищем. Здесь Дюма не погрешил против истины: действительно, в эпоху Ришелье видное место в государственной жизни, в том числе на высших государственных должностях заняли выходцы из низшего дворянства. Прежде такое удавалось лишь немногим из них.
То же самое наблюдалось и в период правления Ивана Грозного. Опричнина — ударная сила проведения царской политики, царская гвардия, очень напоминавшая духовно-рыцарский орден, — состояла в своем большинстве из никому неизвестных, худородных служилых людей и боярских детей*. Да и после ликвидации опричнины большинство из служивших в ее рядах остались на престижных государственных должностях.
Представители французской знати роптали на Ришелье не меньше, чем урезанные в правах бояре на Ивана Грозного. И тот, и другой обходились с опальными представителями знати довольно круто. Отрицательный образ кардинала сложился у Дюма именно под воздействием прочитанных им мемуаров французских Курбских.
Общие черты присущи также внешней политике этих выдающихся государственных деятелей. И перед тем, и перед другим стояла проблема морских границ. Правда, во Франции данная проблема заключалась лишь в полном контроле над всем побережьем, а перед Россией стояла задача получить выход к морю. Тем не менее, своенравный Новгород, посматривающий периодически в сторону Речи Посполитой и Ливонии, стоявших на пути России к Балтике, вполне можно сравнить с приморской крепостью Ла Рошель, которая хотя и являлась формально французской, на деле, из-за обосновавшихся там гугенотов, находилась под контролем англичан. Кстати, и в Новгороде так же было значительное количество еретиков, отколовшихся от Православия.
Определенное сходство можно проследить и в церковной политике, проводимой Иваном Грозным и Жаном Арманом Ришелье. Стоит отметить, что и в России в начальный период правления Ивана IV, и во Франции (по сей день) Церковь не была самостоятельной, что определенным образом мешало формированию независимой во всех отношениях державы, ведь роль Церкви в тот период была огромна. Фактически, административный контроль над церковной организацией давал власть и над всем государством. Но если во Франции обретение церковью независимости было возможно лишь в случае полного разрыва с Римом, как это произошло впоследствии в Англии, когда была образована собственная англиканская церковь, то в России обретение Русской православной автокефальной церковью полной независимости от Константинопольского патриархата и избрание собственного Московского Патриарха было вполне естественным явлением.
Стремление к особому положению французской церкви в рамках Римской католической наблюдалось на протяжении длительного периода, еще со времени так называемого «авиньонского пленения», когда французские короли пытались перенести Святой Престол на территорию Франции в Авиньон. Назначение на пост высшего администратора всех приходов во Франции, являвшегося представителем Папы, француза, который к тому же, являясь одновременно первым министром короля, отстаивал в первую очередь интересы своей родины, а не Рима, было значительным достижением сторонников церковной автономии во Франции. Но максимум, что удалось добиться Ришелье — это самостоятельное назначение кардиналом священников и настоятелей монастырей из числа французов. Однако все усилия поборников автономии французской церкви сошли на нет с назначением после смерти Ришелье на пост кардинала во Франции итальянца Мазарини. В России, сохранившей Православную веру, ситуация в этом отношении была несравненно лучше. Наша Церковь уже обладала фактической самостоятельностью. Константинопольский патриархат выполнил свою миссию, наставив новообращенную страну в Православной вере, подготовив кадры и содействовав созданию мощной церковной структуры. Теперь русский церковный корабль мог отправляться в самостоятельное плавание.
Однако при этом несколько удивляет оценка этих схожих исторических фигур и эпох их правления, данная их соотечественниками, а вслед и всеми остальными в последующие периоды. Если кардинал Ришелье и характеризуется как человек, хотя и наделенный многими отрицательными качествами, но вызывающий определенные симпатии как сильный политик, то фигура Грозного окрашивается гротескно мрачными тонами. Зачастую такая ситуация происходит в том числе из-за того, что многие, даже добросовестные историки и политологи, не уделяют должного внимания историческому контексту, в котором приходилось действовать конкретному лицу. В результате все действия той или иной исторической фигуры рассматриваются с позиции современных реалий, которые могут диаметрально противоположно отличаться от существовавших во времена исследуемых событий. Сравнение политики различных государственных деятелей как раз позволяет взглянуть на эту политику под новым углом, дать ей новые, возможно более объективные оценки.
Кстати, в развитии России и Франции после завершения правления описанных исторических деятелей так же встречаются аналогии. Последовавшая смута, попытка поляков узурпировать русскую власть, всевластие бояр, непрочность центральной власти вследствие малолетства царя вполне сопоставимо с периодом малолетства Людовика XIV, когда власть находилась фактически в руках первого министра итальянца кардинала Мазарини и его ставленников, борьбой за власть среди высшей аристократии и Фрондой. Итогом в обоих случаях стало установление абсолютизма. Правда, здесь уже русский царь Петр I заимствовал французскую модель.
___________________________
* Боярскими детьми назывались представители младших родов, которые не имели права на получение чина боярина.
