Мы живём в экзотический век. Полузнания именуются «экспертной аналитикой», интриганы стали «конфликтологами», завсегдатаи экуменических завтраков в дорогих отелях — «религиозными мыслителями». Радостное неутолимое самомнение судит русское прошлое.
Нападают и на Императора Петра Великого, зная, что его знаменитая дубинка уже не коснётся их спин, а его «Устав Воинский» 1716 года давно не действует: за поругание икон — прожигание языка раскалённым железом, а потом отрубание головы. За воровство церковного имущества — колесование. За фальшивомонетничество — сожжение. За «хульное слово», произнесённое хотя бы и по легкомыслию, — заключение в оковы. За вторичный проступок — порка шпицрутенами. В третий раз — расстрел.
Теперь такие наказания кажутся злодейскими. Но надо помнить, что в то время подобные нравы и порядки были во всех государствах.
Сейчас — век гуманизма с иной дикостью. Сквернословие — часть «элитарного языка», скупка краденого — «предпринимательство», и даже маньяки, убивающие детей, охраняются адвокатами. Смертная казнь отменена Советом Европы, а маньяку, как «человеку», положены квадратные метры в благоустроенной тюрьме. Дома престарелых поджигают, старики гибнут, а виновных не находят. Кому потом отходит земельный участок под сожжённым домом, не упоминают. Тотальный гуманизм!
Бояться некого, а высказаться «интеллигентным» кругам хочется. Как нам относиться к ним? Вспоминается отрывок из беседы О.Н. Куликовской-Романовой с приснопамятным митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Иоанном (Снычёвым) (#1995): «Владыка: Российская интеллигенция последних семидесяти лет отнюдь не интеллигентна. Ольга Николаевна: Да, для таких нет ничего святого… Владыка. Не только святого — даже нормального человеческого» («Живая душа. Встречи с Владыкой Иоанном (Снычёвым)». СПб., 2005, с. 32−33).
Именно «интеллигенты» решили посмертно развенчать Петра, отняв у него прозвание Великого. Приписали ему собственные пороки и больные фантазии, назвав «чудовищем, хуже Нерона и Калигулы».
Почему? Ненавидят созданное им Российское государство. Оно надолго пережило своего создателя и не раз проявило свою прочность. Космополиты скорбят — «империи» их любимцев, первого и третьего Бонапартов, развалились ещё при жизни революционных «венценосцев».
Петр Великий заботился о сбережении русского народа, о развитии народных сил, а всемирные либералы (левые и правые западники) этого не выносят.
Формальному западному праву Иван Ильин всегда противопоставлял живое русское государственное сознание: «Реформы Петра Великого (пробуждение народной самодеятельности, введение „подушного“ обложения, развязавшего крестьянскую запашку на сто лет вперёд и др.), реформы Александра 2, реформы последнего царствования (расцвет образования, введение Государственной Думы, аграрная реформа Столыпина) — всё это составляет у нас русскую государственную традицию: блюсти священные основы жизни и освобождать творческие силы народа; не расшатывать форму государства, а вовлекать народ в его жизнь, сочетать национализм со справедливостью…» (И.А. Ильин. Собр. соч. Т. 2. Кн. 1. М., 1993, с. 68−69).
Ильин верно выразил суть — «сочетать национализм со справедливостью». Петр казнил даже крупных сановников, если они были виновны, и не плодил для них синекур, не пестовал круговой поруки. Обязывал помещиков кормить крестьян в голодные годы, требовал знания дела от каждого, вне зависимости от его сословия и чина. Борясь с хаосом, ввёл в 1722 году знаменитую «Табель о рангах». Не раз отменял собственные указы, если челобитчики могли доказать их непродуманность или несоответствие местным нуждам. Не боялся, в отличие от временщиков и слабовольных честолюбцев, признать свою неправоту.
Тем не менее создан миф о «тирании Петра», его «азиатском деспотизме». Культурологи уверяют — Пётр не берёг людей, а «Петербург замешан на человеческой крови, как пирамиды времён египетских фараонов».
Но сравним Петра с его современником, знаменитым французским королём Людовиком 14 Бурбоном (1661−1715). Ведь никто не говорит, какие огромные средства вложил он в строительство Версаля. Небольшой охотничий домик превратился за полвека (1661−1710) в город-дворец с искусственными бассейнами, садами, каналами и флотилией для прогулок с дамами. Смертность, несчастные случаи при строительстве Версаля не достойны упоминания. «Король-Солнце» Людовик 14, много сделавший для блага Франции, утопал в роскоши и забавах. Всё, что окружало Людовика 14, соответствовало его великим замыслам. Если кто-то был недостоин их, монарх здесь не причем. Он выше критики. Современная Франция поёт гимн Людовику 14.
А «новые россияне» предъявляют Петру Великому счёт за всё на свете. Даже за строительство Петербурга, прекрасно зная, что город был построен не ради царской прихоти, а для военных нужд. «Новые россияне» не хотят и поднимать найденные археологами затонувшие корабли времён Петра Великого и, тем более, строить для кораблей-памятников новый музей.
В год 300-летия Полтавской победы нам навязывают обсуждение не полководческого гения и дипломатического искусства Петра, его заботы о русской промышленности и образовании.
Нет, нам показывают «патриотический» телефильм, где подробно пересказывают все американо-западенские мерзости о Петре, «гонителе» Мазепы (а украинский епископат молчит!), и любовно говорят о музее Карла 12, созданном и взлелеянном в Швеции шведскими военными. Культурологи тоже не бездействуют. Например, «интеллигенты» Петербурга сетуют на горькую судьбу женщин в России. Что ни красавица, то «пленница судьбы», «жертва произвола самодержавия». А Пётр — «хуже Нерона и Калигулы»?!
Поинтересовались бы петровскими «ассамблеями» — там курили, играли в карты, шашки, танцевали, спорили о политике, делах. Но всё было пристойно. Да, пили, но неужели в Европе придворные были трезвенниками?
О нравах, например, Франции того времени известно совсем другое. Андре Моруа, французский историк и биограф, писал о городке Вилле-Котре, где с 1715 по 1723 год жил со своим двором регент Франции герцог Филипп Орлеанский: «Замок, — пишет Сен-Симон, — стал ареной диких оргий и пиров, на которых гости — и мужчины и женщины — ходили голыми». Из письма госпожи де Тенсэн мы узнаём, что эти сборища назывались «ночами Адама и Евы». Герцог Ришелье рассказывает: «По знаку мадам де Тенсэн, предводительницы пиршеств, сразу после шампанского тушили огни, и обнажённые сотрапезники предавались бичеванию, на ощупь отыскивая друг друга в кромешной тьме; гости покорно повиновались установленному порядку, что немало забавляло Его Высочество» (А. Моруа. Три Дюма. М., 1993, с. 6).
Ничего подобного в старой России не было!
Теперь об уподоблении Петра Нерону. Римский историк Корнелий Тацит много написал о Нероне, римском языческом императоре (54−68 гг. после Р.Х.) Нерон был кровосмеситель, содомит и отравитель. Вероятно, ещё и поджигатель Рима, когда огонь уничтожил до 70% города. Что у Петра общего с Нероном? Ничего! В языческом Риме Нерона обожествляли. Сенатор и консул Аниций Цериал, старый доносчик, позже покончивший жизнь самоубийством из страха перед арестом, предложил сенату построить прижизненный храм «божественному» Нерону.
Разве в царской России кто-либо сравнивал царя с Богом? Или предлагал построить храм, где бы поклонялись самодержцу Петру Алексеевичу? До такой нелепицы даже Герцен не додумался, а ведь ему исправно платили англичане за любой антицарский пасквиль в «Колоколе». Газета была зарегистрирована английской почтой и слишком дёшево, как планово-убыточная агитка, продавалась в Лондоне, по 6 пенсов за номер.
Наконец, о Калигуле. Откроем Гая Светония Транквилла, его труд «Жизнь двенадцати цезарей». Языческий император Калигула (37−41 гг. после Р.Х.) — чудовище, изобретательное в садизме, но вздорное и ленивое, часто надевавшее женское платье, содомит, кровосмеситель, отравитель, считавший себя богом — Юпитером Латинским.
Ради чего языческих тиранов сравнивают с Петром Великим? Чтобы принизить не только Петра, но и всю русскую монархию. Поэтому вновь вытащили из пыльных амбаров давно забытое дело камер-фрейлены Марии Даниловны Гамильтон, казнённой в 1719 году по указу Петра.
Она происходила из обрусевшей ветви англо-шотландского рода Гамильтонов. Обкрадывая супругу Петра, Императрицу Екатерину, похищала деньги и драгоценности и «дарила» своему любовнику — русскому сержанту, царскому денщику Ивану Орлову. Беременея, детей вытравливала, а одного, рождённого ею, сама же задушила и выбросила, завернув в дворцовую салфетку. Тело несчастного младенца было найдено. Подозрение пало на Гамильтон, следствие установило её вину. Да и она призналась в содеянном. Ей дали пять ударов кнутом и организовали очные ставки. Потом заковали в кандалы.
А ведь Пётр издал особый указ 4 ноября 1715 года об учреждении детских приютов для незаконнорожденных детей («зазорных младенцев») по примеру приютов, созданных в 1706 году новгородским митрополитом Иовом (#1716). Женщин, виновных в убийстве своих детей, царь велел казнить.
Ещё в 1860 году, когда историю Марии Гамильтон внезапно извлекли на свет в русской печати, признавали, что Гамильтон нарушила и «Соборное уложение» Царя Алексея Михайловича (гл. 22, ст. 26), и указ самого Петра. Нормальный человек не будет оплакивать воровку и детоубийцу — Марию Гамильтон. Но «интеллигент» и «гуманист» — непременно начнёт стонать о «пленнице судьбы».
Кому понадобилось привлекать внимание русских историков середины 19 века к делу Марии Гамильтон? За неслучайным интересом скрывался великий мастер масонов шотландского обряда Уильям Александр, 11-й герцог Гамильтон. В 1843 году он женился на герцогине Марии-Амелии Баденской, двоюродной сестре Наполеона 3 Бонапарта. По масонским делам Гамильтон жил в Париже и Баден-Бадене. Жаль, что его роль в развязывании Крымской войны (1853−1856) против России осталась вне поля зрения многих поколений исследователей. Он умер в Париже в 1863 году, в разгар польского католического мятежа на западе России, поддержанного одновременно Англией, Францией и Австрией.
В борьбе с царской Россией исторический подлог — старое, проверенное средство. Как раз в 1860—1861 годах сразу в четырёх русских газетах вспомнили о несчастной Марии Гамильтон. Возможно, и сегодня за спинами «интеллигентов» маячит Британский Совет?
И если уж Петербург — «город, замешанный на человеческой крови», то как быть с США? В царствование деда Петра Великого — царя Михаила Феодоровича (1613−1645) — английские протестанты в колонии Массачусетс, мошенничая при покупке земель, вызвали недовольство коренных жителей — индейцев-пекотов. Те не хотели платить дань незваным гостям.
«Благочестивые» английские гости вырезали в 1637 году поголовно всех индейцев-пекотов, живших по атлантическому побережью, там, где сейчас штат Коннектикут. Скальпы вождей пекотов привезли в Бостон (ныне — банкирский центр США), а остатки племени превратили в рабов там же, в Массачусетсе, или продали на плантации Карибского моря, где при дикой жаре под бичом надсмотрщика рабы долго не жили. Участник резни пекотов английский капитан Мейсон вспоминал: «Это было страшное зрелище: видеть их горящими в огне, огонь, гасимый потоками крови; нестерпимо было вдыхать ужасное зловоние».
Каялись ли англичане и их американские потомки в содеянном? Что за нелепость! К «покаянию» только русский народ без конца призывают. Один из протестантских пасторов Бостона в конце 19 века написал об истреблении индейцев: «Мир так устроен, что только таким путём высшие расы способны сохранить себя и исполнить свою прогрессивную миссию».
Но вернёмся к Петру Великому. Он не прогрессу служил, а России. Известен ироничный, но по существу категорический отказ (1697 г.) Петра допустить в Россию космополитический капитал. А ведь Петра просил Николас Витсен — влиятельный голландский политик и дипломат, многолетний бургомистр Амстердама.
В сборниках анекдотов (т.е. подлинных поучительных случаев) петровской эпохи внимательный читатель найдёт и резкие, недипломатичные, слова Петра и поймёт, почему он неоднократно отказывал просителям типа Витсена. Тут мы не найдём разницы между Петром Великим и его отцом Царём Алексеем Михайловичем (1645−1676).
В нынешнем году исполняется 350 лет издания «Соборного уложения» 1649 года — Свода действующих законов царской России времён Царя Алексея Михайловича. К слову, Англия так и не создала свода действующего права, извлекая выгоды из противоречий законов разных эпох. Есть английское «неписаное право», опирающееся на молчаливую братскую цепь масонских лож и безвластие оранжерейной Виндзорской монархии. «Неписаное право» и «британский обычай» — несомненные признаки «цивилизации». Русские обычаи, напротив, — наследие «варварства», «грязной лапотной старины».
Именно «Соборное уложение», в главе 10, ст. 255, запретило ростовщичество. Займы (заёмные кабалы) можно было оспаривать в суде, если должник не платит. Но требовать по суду разрешалось лишь сумму долга без процентов. Раньше такой порядок ввёл Царь Алексей Михайлович своим указом от 25 июля 1646 года. Негласно ростовщичество, конечно, существовало, но без надежды на судей. Сколько ни дай взяток судье — проценты не взыщешь и должника кабальными процентами по миру не пустишь. При выплате долга частями даже вводилась отсрочка на 15 лет.
Пётр не изменил отцовской враждебности к ростовщичеству и никогда не выпускал монетного дела из рук государства.
Множество петровских указов боролись со свободой торговли — торговать разрешалось оговоренному числу купцов, на ясных условиях и к непременной казенной выгоде. Безумная мысль о «минимуме государственного вмешательства в экономику» Петру была неведома и его современниками не высказывалась. Трудно сказать, как бы Пётр отнёсся к такой затее. Вероятно, счёл бы её скрытым мятежом либо обычным воровством, которое хотят поглубже спрятать.
Нынешняя «интеллигенция» любит упрекать Петра в увлечении заграницей. Но его изучение Голландии и Англии свелось к корабельному делу. Ведь уже к 1698 году, к первой своей заграничной поездке, он, по свидетельству немецких принцесс, в совершенстве знал 14 ремесёл. Пётр не заимствовал ни у Голландии — олигархической торговой вседозволенности, ни у Англии — аристократического всевластия от имени короны. Как известно, Петр знал их жизнь и даже видел работу палаты лордов, похвалив за откровенные речи.
В.О. Ключевский верно заметил в «Историческом портретах» (глава «Жизнь Петра Великого до начала Северной войны»): «…он искал на Западе техники, а не цивилизации».
Сейчас, напротив, на Западе ищут цивилизацию, не замечая, что её там давно нет, а есть лицемерный рационализм и постоянная забота захватить чужое. В поисках демократической или общечеловеческой цивилизации «новые россияне» оставляют в небрежении нашу технику — единственное, что спасёт нас от участи североамериканских индейцев, от «почётного» статуса общеевропейской колонии.
В «Курсе русской истории» Ключевский справедливо иронизировал над упрёками в адрес Петра: «Петра часто изображали слепым беззаветным западником, который любил всё западное не потому, что оно было лучше русского, а потому, что оно было непохоже на русское, — который хотел не сблизить, а ассимилировать Россию с Западной Европой. Трудно поверить, чтобы всегда расчётливый Пётр был расположен к таким платоническим увлечениям».
Далее Ключевский говорит о подлинном отношении Петра к Западной Европе: «Он не питал к ней слепого или нежного пристрастия, напротив, относился к ней с трезвым недоверием и не обольщался мечтами о задушевных её отношениях к России, знал, что Россия всегда встретит там только пренебрежение и недоброжелательство. Составляя в 1724 году программу торжественной оды или чего-то подобного на празднование годовщины Ништадтского мира (нашей победы над Швецией. — Н. С.), Петр писал, между прочим, что все народы особенно усердно старались не допустить нас до света разума во всём, особенно в военном деле; но они проглядели это, точно у них в глазах помутилось, «яко бы закрыто было сие пред их очесами».
В политике Петра мы не найдём ни стремления непременно держаться союза с какой-либо европейской державой, ни попыток воевать за её интересы.
Пётр, надеясь на союз против турок и шведов, сближался с Англией при англо-голландском короле-протестанте Вильгельме 3 Оранском (1689−1702), изгнавшем короля-католика Якова 2 Стюарта (1685−1689). Петр боролся с Англией при англо-немецком короле-протестанте Георге 1 Ганноверском (1714−1727), давнем враге России. Более того, из геополитических соображений, из личной неприязни к Георгу, он даже вспомнил об изгнанных Стюартах и, находясь с визитом во Франции в 1717 году, посетил вдову Якова 2 — королеву Марию-Беатриче д' Эсте, урождённую герцогиню Моденскую.
Во Францию Пётр приехал лишь после того, как наши победы над могущественной Швецией заставили французские верхи считаться с Россией. Старый король Людовик 14, враждебно настроенный к России и проявивший это публично, при приёме русского посольства в 1687 году, но тайно в 1713 году предложивший помощь шведам, — умер в 1715 году. Его преемник и племянник, в звании регента, Филипп, герцог Орлеанский, не знал, куда повернуть. После колебаний всё-таки избрал союз с Англией. Но Петр не потерял времени и в Париже — изучал военное дело и ремёсла, оставшись равнодушным к светской жизни Франции.
Воевал ли Пётр за голландские интересы? Никогда! Можно найти много примеров его любви к Голландии, голландским корабелам и даже к красивым голландкам. Но не найдётся ни одного примера участия России в войне за испанское наследство (1701−1713), в которой Голландия напрягла все свои военные и финансовые силы в борьбе с Испанией и Францией.
Пётр всегда шёл к двум целям — разгромить Швецию на Балтике и Османскую империю на юге. Прутский поход Петра 1711 года — не безрассудство, а борьба с переплетением шведско-турецких интриг.
Отчего же Петра считают «европейцем»? Ведь он беспощадно воевал с образцовой европейской державой — Швецией, стремившейся стереть Россию с карты мира. Его борьба с турками тоже не может считаться «делом европейским», хотя бы потому, что Франция с середины 16 века находилась в официальном союзе с Османской империей.
Англия в турецком вопросе держалась нейтралитета. Её монархи были озабочены одним — как бы договориться с магометанскими алжирскими пиратами, подданными султана, об охранных грамотах для английских кораблей в Атлантике. Этим были заняты и англо-шотландские короли Стюарты, и даже такой иностранец на английском престоле, как Георг 1 Ганноверский.
Австрийские и испанские Габсбурги — враги турок-османов, как и венецианцы. Венецианская торговая держава, давно захватившая часть сербских земель и Греции, вела упорные войны с османами. Например, Венеция проиграла в 1669 году 24-летнюю войну за обладание крупным торговым островом Крит (Кандия). В 1685 году Венеция вошла в «Священную Лигу» в союзе с Габсбургами, Речью Посполитой, папским Римом.
В 1686 году к Лиге присоединилась Россия. Но западные державы не дорожили союзом с нами, и «Священная Лига» распалась. Союзники не поддержали и азовские походы Петра в 1695 и 1696 годах, завершившиеся взятием Азова.
В 1699 году по Карловицкому миру (Карловицы — это Сремские Карловцы в Сербии) Габсбурги, поляки и венецианцы договорились с османами без России. Пётр тогда заключил с турками перемирие, а мир — Константинопольский 1700 года, закрепив за Россией завоёванный Азов, — отдельно от изменчивых европейских союзников. Этот мир высвободил Петру войска для войны со Швецией.
Пётр, отрицая папство и не раз надсмехаясь над ним, затевал даже переговоры с католической Венецией, посылал туда людей учиться корабельному делу — именно из-за ненависти венецианцев к Османской империи. Напрасно здесь искать любовь к Италии (которой тогда не было), к наследию Возрождения и подобным миражам. В 1718 году венециано-турецкая борьба прекратилась с подписанием Пожаревацкого мира (Пожаревац — город в Сербии).
Петр привык к ненадежности любых союзов в Европе ещё задолго до своих знаменитых побед в Северной войне (1700−1721). Привычка надеяться только на силы России создала Петру психологическую непоколебимость. И его неоднократные обращения за временным союзом то к одной державе, то к другой — не от неуверенности или наивности. Напротив, от знания: державы, сговорившиеся сегодня, — завтра поссорятся опять. И Россия сможет извлечь выгоду.
Вот почему он никогда не забывал о внутренних распрях в раздробленной Германии, старинной нелюбви французов и англичан, неприязни испанцев к Англии и Франции, голландцев к французам, австрийцев и венецианцев — к туркам, о вековой вражде датчан и шведов.
Но и вражда могла притихнуть, скреплённая выгодной сделкой. Например, датский король Христиан 5 (1670−1699) рассматривал сразу два пути — союза с Россией против Швеции и союза со Швецией против России. А как же национальная гордость? Христиан 5 хотел утолить её звонкой монетой — талерами. Пусть шведы пойдут на уступки датчанам в спорных торговых пошлинах, а датчане помогут шведам завоевать часть России, прежде всего — порт Архангельск, сильный соперник датских гаваней. Христиан 5 умер в 1699 году, так и не решив, с кем воевать.
Петру Великому и его послу в Копенгагене князю Василию Лукичу Долгорукому понадобились годы, чтобы удержать нового датского короля Фредерика 4 (1699−1730) с его большим флотом от союза со Швецией и склонить к союзу с Россией. Фредерик 4 Датский любил в жизни две вещи — итальянок из Венеции, где он засиживался, и субсидии наличностью от любого толстосума, даже от Англии, которой он сдал в наём в 1701 году датских солдат для войны с Францией.
Наша дипломатия не имела в запасе итальянок, но деньгами снабдить могла. Правда, намечаемая нами ежегодная помощь равнялась только половине венецианских счетов датского короля. Наконец, наша победа при Полтаве вынудила Данию присоединиться к союзу против Швеции — причём бесплатно. В 1717 году Дания опять покинула нас, прельщённая Англией, и успешные десанты в Швецию мы высаживали сами — в гордом одиночестве.
Пётр, говоря нынешним языком, — прагматичный фанатик, идейный ремесленник, познававший государственное ремесло во всех его тонкостях. Всегда помня о своих целях, он был готов менять союзников и друзей, но в конце концов разорвать исторически сложившееся враждебное кольцо вокруг России. В его коренных стремлениях не было «европеизма».
Например, итальянский кардинал Джулио Альберони, премьер-министр Испании с 1714 года, — предлагал Петру союз против англо-ганноверского короля Георга 1. Его намечалось свергнуть и восстановить католиков Стюартов на английском престоле. Георг 1 открыто поддерживал шведов, не раз посылал сильный английский флот на Балтику. А Пётр искал, как бы добавить забот Георгу в его новом, английском, отечестве. Альберони не учёл, однако, что вражда России и Швеции слишком велика, чтобы они заключили, как он хотел, союз друг с другом против Англии.
Испанская страсть — навредить англичанам и посадить короля-католика в Лондоне — давняя. Ещё в 16 Испания вынашивала подобный же план — с «Великой Армадой» (флотом вторжения) и католичкой Марией Стюарт как претенденткой на английскую корону. Так что Альберони не изобрёл нового. Как пришлый министр, итальянец, он приспособился к испанским обычаям.
Король Испании Филипп 5 Бурбон (1700−1746) видоизменил план Альберони и в конце 1718 года предложил Петру союз против Австрии и Англии, обещая 30 испанских военных кораблей против Швеции. План был осуществим, так как к 1717 году Испания увеличила расходы на флот в 3 раза по сравнению с 1713 годом. Англия быстро нанесла сильный удар — её адмирал Джордж Бинг разбил испанский флот у берегов Сицилии в августе 1718 года. Испанское поражение не остановило Петра.
Он писал 20 сентября 1719 года своему представителю в Гааге тайному советнику князю Борису Ивановичу Куракину: «Понеж (поскольку. — Н.С.) ныне англичаня в союз со шведами вступили, того роду надлежит вам всемерно гишпанской стороны искать (поддерживать Испанию. — Н.С.)… только требуем обнадеживания перво, подлинно ль они войну станут продолжать до возраста короля французского (т.е. до совершеннолетия короля Людовика 15. — Н.С.), буде не могут со всеми, то хотя с англичаны не помирятся ль до тех мест».
Опасения Петра подтвердились. Уже в конце 1719 года Филипп 5 выслал Альберони. Испания, потерпев поражение, заключила в феврале 1720 года мир с Англией и проанглийским регентом Франции Филиппом Орлеанским. Русско-испанский союз не состоялся. Не потому, что был делом экзотики, как считали советские историки. И не из-за недоверчивости Петра. А из-за слабости Испании, выбывшей из борьбы слишком быстро.
Были ли у Петра скрытые намерения сменить короля в Лондоне — Георга 1 на Якова 3 Стюарта? Скорее всего, да. Но не вмешайся Георг на стороне шведов в русско-шведскую распрю, Петр остался бы равнодушен к лондонским династическим интригам, не утихавшим до середины 18 века.
Нынешние моралисты обвинят Петра в цинизме. Напрасно. Петр — не космополит. Он не напоминал Георга, князя Ганновера, получившего в 1714 году корону Англии без знания английского языка, но с одобрения лондонских верхов. Или Августа, герцога протестантской Саксонии, ставшего за деньги в 1697 году польским вельможей — выборным королём Речи Посполитой и ради короны объявившего себя католиком.
Пётр не менял веры, как его современники — Багратиды (Вахтанг 5, Вахтанг 6, Георгий 11, Кай-Хосров 1), переходившие в ислам, служившие персам и поставлявшие своих дочерей в шахский гарем.
Фарисеи-иезуиты были особенно неприятны Петру.
Поэтому один именитый учёный-западник, рядясь в «патриота», на чём свет ругает Петра: «Он (Пётр) цивилизационно сдаёт Россию… И Россия становится идеологическим, духовным придатком Запада, вариантом западной цивилизации, но на несколько этажей ниже». Неужели ниже игрищ регента Франции в Вилле-Котре? Ниже выгодного приобретения нового «отечества», как у Августа 2 Саксонско-Польского и Георга 1 Англо-Ганноверского?
Именитый учёный записал русских крестьян в «пролетарии», явно спутав их с последователями Маркса: «Крестьяне, пролетарии превратились в рабов». Но крепостное право — не рабство, а русские солдаты из крестьян отлично сражались и не переходили, как немецкие ландскнехты или итальянские кондотьеры, на сторону того, кто им больше заплатит.
«Интеллигенты» повторяют, что русские солдаты без конца убегали, чтобы «не попасть в рекрутчину». Но не вспоминают о принудительной вербовке во французской, прусской, австрийской и прочих армиях того времени. И о тяжелейших наказаниях за попытку бегства.
«Интеллигенты» запомнили: было-де всего два сословия, «крепостники-помещики» и «рабы-крестьяне». По такой схеме именитый учёный и толкует русскую историю, ему незнакомую. Он записал в «рабов» не только крестьян, но и дворянство: «Аристократия превратилась в раба — деньги были, за границу ездили, жили шикарно, а свободы не имели».
Словечко «шикарно» говорит о современном «высоком» стиле именитого учёного. Его жалобы понятны — служба России, ставшая при Петре обязательной, — это «рабство». То ли дело в Англии — купи титул, чин-синекуру, замок и место в парламенте, меняй премьер-министров и даже содержи гарем, только неофициально — свобода немного «застенчива».
Напротив, царская Россия кажется «новым россиянам» образцом насилия и неприкрытой грубости. И только потому, что Пётр заставлял работать на Россию.
Ключевский, часто увлечённый Европой и слишком критичный по отношению к нашим царям, всё-таки оправдывал самодержавие Петра и его стремления. За сколько лет Россия смогла бы прийти мирно и благополучно, без самовластия Петра, к состоянию, в котором она находилась к концу 18 века?!
Ответ таков — к концу 19 века, к 1892 году! «…Да и то при условии, если бы в течение этого долгого промежутка времени не случилось никакого помешательства, ни внутреннего, ни внешнего, и если бы в это время не явились государи, которые неразумными мерами разрушили бы то, что сделали два или три их предка, и тем задержали бы обновление России. А между тем какой-нибудь Карл 12 или Фридрих 2 поотрывали бы себе части России и тем ещё более замедлили бы её развитие».
Но Карл 12 не хотел лишь «поотрывать себе части России». Это шведы сделали в Смутное время. Карл 12 шёл гораздо дальше — он не скрывал своих планов полностью завоевать Россию, приказывая не щадить и младенца в колыбели. Шведы повсеместно вводили так называемый «брандскатт» — «налог под страхом сожжения». Если город или деревня не платили огромного выкупа, их сжигали дотла, вешали заложников. «Брандскатт» на себе испытали Варшава, Краков и Львов при вторжении шведов в Польшу в 1702—1705 годах. Саксонию, захваченную в 1706 году, шведы ободрали до липки, забрав весь урожай, телеги, лошадей и доведя немецких крестьян до голодных самоубийств.
От России хотели отторгнуть Новгород, Псков, Олонец, Архангельск, а остальное — расчленить на «малые княжества» во главе с угодными боярами.
В эпоху Петра под личиной «защитников благочестия» скрывались и шведские агенты. Недаром Карл 12, не жалевший денег на подкуп кого угодно — от польской шляхты до голландских газетчиков, говорил, что «он певную (надежную. — Н.С.) на Москве имеет факцию (фракцию. — Н.С.), к бунтам склонную» (из письма Саксонско-Польского короля Августа 2 от 8 февраля 1706 года).
И Соловьев сообщает о таких замыслах шведского командования после нашего поражения под Нарвой в 1700 году: «…поддерживать неудовольствия на царя между стрельцами, между приверженцами Софьи, между чернью, недовольною введением европейских обычаев. Замутится Русское царство, и Швеции можно будет, как некогда при самозванцах, приобрести выгоды…» (С.М. Соловьев. История России с древнейших времён. М., 1991. Кн. 7. Т. 14, с. 602). Взорвать Россию изнутри — талеров на войну пошло бы меньше.
Заслуга Петра — в соединении русского патриотизма с Империей. И до сего дня не прекращаются попытки разорвать накрепко связанное Петром. Петровское наследие оказалось настолько прочным уже полвека спустя после нашествия Карла 12, что прусский король Фридрих 2 Гогенцоллерн уже не надеялся на оппозицию в царской России времён Императрицы Елизаветы Петровны. Оппозиция испарилась. И Фридрих 2 полагался только на силу оружия и на тайные союзы. Так, он намеревался, вместе с польской шляхтой и шведами, отобрать у России Киев и все балтийские завоевания Петра Великого. Фридрих 2, восхищавшийся Карлом 12, упрекал его за отход от главного — от уничтожения Петербурга.
Пётр спас Россию. Конечно, это неприятно явным и тайным ненавистникам России. Они высокомерно повторяют, что не надо политизировать историю. Но разве не они превращают историю в карикатуру, назойливо навязывая нам «благодеяния» Мазепы и Карла 12?
А Пётр Великий? Его защищать должны мы.
http://www.rv.ru/content.php3?id=7989
