 |
| Православие и современность | Епископ Покровский и Николаевский Пахомий (Брусков) | 21.05.2009 |
— Сегодня многие жалуются на то, что им трудно в Церкви. А ведь святые Кирилл и Мефодий создавали церковнославянский язык для того, чтобы облегчить славянам понимание богослужения.
— Не надо думать, что современный богослужебный язык — это язык, созданный Кириллом и Мефодием. Безусловно, святые переводили с греческого на славянский, но это был язык южных славян того времени. И хотя большинство богослужебных книг было привезено к нам из Моравии и сопредельной Болгарии, за века, которые прошли с момента крещения Руси, церковнославянский язык сильно изменился. Вносилась правка и в богослужебную практику. Если бы мы сегодня услышали тексты, которые были переведены равноапостольными братьями, мы бы с вами поняли очень немного.
Особенно много изменений было в X—XVI вв.еках, когда книги «издавались» в единичном экземпляре — их переписывали от руки. Переписчики, жившие при монастырях и храмах, были не просто каллиграфами, но образованными людьми, и старались творчески подходить к этому процессу. Нередко они заменяли устаревшие слова более понятными, иногда, впрочем, допускали ошибки.
После изобретения книгопечатания изменений в текстах стало гораздо меньше. И все-таки они были. Даже создавались специальные комиссии, которые пытались организовать процесс редактирования богослужебных текстов. Например, в 80-е годы прошлого века Издательский совет Московской Патриархии, издавая богослужебные Минеи, проводил такую работу.
— А возможен ли полный перевод богослужебных текстов на современный русский язык?
— Это не так-то просто. В золотой век византийской культуры творили такие великие богословы как Иоанн Дамаскин, Иосиф Песнописец, Григорий Синаит — они были настоящими поэтами, святыми людьми. Потому что язык богослужения — это не просто высокая поэзия, творчество и полет мысли, это молитва. И переводить их должен не обычный переводчик, а поэт, богослов и молитвенник.
Сравните древние песнопения и творения более современных авторов — насколько они отличаются по содержанию. Возьмите Октоих — какая красота и глубина: «Кто Тебе не ублажит, Пресвятая Дево, кто ли не воспоит Твоего пречистаго рождества..». И современные акафисты, которые часто бывают далеки от идеала, а порой настолько безграмотны, что граничат с ересью и богохульством.
Вообще-то нужно сказать, что вопрос перевода с церковнославянского на русский — не самый острый для церковных людей. Безусловно, трудности восприятия богослужебных текстов имеются, но это касается незначительной части богослужения. И Ветхий, и Новый Завет в домашнем молитвенном правиле мы читаем на русском языке. Спросите у любого церковного человека, хочет ли он, чтобы богослужение перевели на русский, и он ответит: «Нет». Хотят этого люди малоцерковные.
— Они говорят: «Вот если бы Церковь служила на современном русском, мы пошли бы в Церковь».
— Это обман, ловушка. Тот человек, который пришел в Церковь, стал воцерковляться, ходить на службы и молиться, — ему церковнославянский язык не просто не мешает, он ему помогает. Это язык молитвы — образность церковнославянского намного выше, чем русского. Он намного богаче, глубже.
Проблема того, что народ не идет в Церковь, заключается не в языке, а в современном обществе. Посмотрите, сегодня человек все время бежит, куда-то несется. И когда он приходит в храм на службу, даже постоять спокойно не может. Не может остаться наедине с собой.
Включите телевизор — там мелькает бесконечный калейдоскоп. Такова система подачи новостной ленты — картинки меняются очень быстро, потому что считается, что современный человек не может воспринимать статику. Ему нужна смена впечатлений. Музыкальные клипы, фильмы, передачи, новости — все сменяет друг друга. И постоянно бегущий человек, когда оказывается в храме, не понимает, а что ему делать эти три часа на службе? Чем заниматься? Картинок нет, все одно и то же. Ему нужно, чтобы и в церкви его развлекали.
— И все же попытки переводов богослужебных текстов на современный русский язык были?
— В начале ХХ века обновленцы пытались перевести. Кроме как пошлостью результаты их трудов никак нельзя назвать. Или взять, к примеру, общину отца Георгия Кочеткова — там недавно сделали перевод. И что? Народ ринулся в Церковь толпами? Нет.
Дело не в переводе. А совсем в другом. Это самая страшная ошибка, когда мы хотим упростить веру, сделать ее доступной. Это не делает ее более массовой. Человек по-настоящему ценит только то, что он пережил, выстрадал. Чтобы воцерковиться, нужно понудить себя, потрудиться, тогда будет результат. И лучше церковных людей, лучше духовенства никто проблему перевода языка богослужения на современный русский язык не понимает. Вопрос в том, как это сделать? Кто за это возьмется? А главное, как определить ту грань, за которую нельзя переступать?
— Пожалуй, это могли бы сделать только святые Кирилл и Мефодий.
— Поэтому о переводе речь и не идет. Единственное, что возможно — провести небольшую корректировку, изменить некоторые слова, которые устарели и уже непонятны, — их не так много в современных текстах, как может показаться несведущему человеку, незнакомому с богослужением. Но вопросом литературного редактирования должна заниматься богословская комиссия.
— Сегодня это возможно?
— Люди есть, но нет той базы, тех сил и опыта, которые бы помогли сделать это без ущерба для богослужения. Кроме того, есть и другая опасность. Сегодня мы переведем устаревшие слова на русский язык, завтра сократим службы, откажемся еще от чего-то — этот процесс контролировать тяжело.
Вот, к примеру, греки. Сегодня они служат на древнегреческом языке, который от современного греческого отличается намного больше, чем церковнославянский от русского. Но, несмотря на это, они не хотят перевода на более понятный язык, потому что для них это не просто язык богослужения, это их история. Мы тоже не можем отказаться от своих традиций, хранительницей которых всегда выступала Русская Православная Церковь.
— Кроме устаревших слов, в богослужебных текстах есть такие, которые сегодня звучат неблагозвучно. К примеру, «испражнены воскресением Твоим», «изблюю тебя из уст Моих», «слово отрыгну Царице Матери». Что делать с ними?
— Их нужно оставить. Чем они ценны? Наше общество настолько развращено, что когда на богослужении человек впервые слышит кажущиеся ему «неприличные» слова, он может испытать шок. В его сознании сразу возникают соответствующие образы и ассоциации. Но со временем, когда человек начинает жить церковной жизнью, он слышит их все чаще и чаще, и начинает открывать их истинный смысл. Происходит переоценка ценностей, и образ мыслей воцеломудривается. Это очень важно. Церковнославянский язык возвышает, вокультуривает сегодняшнее общество, которому проще выражаться междометиями, чем попытаться понять язык богослужения. Тогда как богослужение — это центр церковной жизни. Без участия в службе, без молитвы воцерковиться нельзя. У человека, который молится, слушает и читает церковнославянские тексты, развивается вкус, и со временем он будет все понимать в богослужении.
— Лично Вам церковнославянский язык мешал или помогал во время воцерковления?
— В моей церковной жизни такой проблемы не было — когда я пришел в храм, то начал читать на церковнославянском языке. Это было очень интересно, захватывающе — настоящая сокровищница! Есть о чем поразмышлять, подумать. Вот, к примеру, слова «аминь» и «аллилуйа» не случайно не были переведены с древнееврейского и остались во всех языках, на которых говорят христиане. И хотя этим словам можно найти массу синонимов, они и сегодня звучат в Церкви. В них есть мистическое значение. Когда слышишь их в храме и когда произносишь их, приобщаешься к языку Церкви, к ее истории.
http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=6591&Itemid=3
