Стратегия национальной безопасности: слово и дело

Текст «Стратегии» оставляет странное впечатление: тяжёлые фразы, нагромождение придаточных, нанизывание падежей и прочая речевая избыточность. Ощущение такое, что в сознании составителей царит сумятица.

Среди общих положений есть такие, что хоть стой, хоть падай. Например, говорится о том, что «укрепляется общественное согласие на основе общих ценностей». Как будто взаимное отторжение привилегированных слоев и простых смертных в Российской Федерации не демонстрируется каждодневно массовым попранием принципа справедливости в распределении доходов, в правоприменительной практике, в расстановке кадров и вообще где угодно. Кажется, государственная политика делает всё, чтобы народ не воспринимал действующую власть как представительницу и защитницу его интересов. При этом сама власть теряет обратную связь с обществом, будучи уверенной в стопроцентной действенности своей пропаганды, и порой не ощущает пределов своих возможностей в донесении воли правящего класса до остального населения. Между тем эти пределы объективно существуют.

Далее в «Стратегии» говорится, что переход от блокового противостояния к принципам многовекторной дипломатии расширил возможности Российской Федерации по укреплению её влияния на мировой арене. Учитывая, что блоковое противостояние было характерно для периода холодной войны, эту фразу, видимо, следует понимать так, что возможности расширились благодаря распаду СССР, ликвидации мировой социалистической системы и переходу российской экономики под контроль геополитических конкурентов. Скорее всего, разработчики документа хотели сказать, что возможности России расширились в 2000-е годы, когда пришёл В. Путин, по сравнению с ельцинскими 90-ми, но так и не удосужились сформулировать мысль правильно и вставили в предложения первые попавшиеся штампы.

«Для защиты своих национальных интересов, Россия, оставаясь в рамках международного права, будет проводить рациональную и прагматичную внешнюю политику, исключающую затратную конфронтацию, в том числе и новую гонку вооружений». Фраза отдаёт скудостью мысли и пораженчеством, ибо под «рациональной и прагматичной политикой» российская элита, похоже, понимает полное отсутствие идеологии и долгосрочной стратегии, со склонностью к удовлетворению сиюминутных потребностей, причём не государственных, а корпоративных, клановых и личных. Такая политика приведёт нас к окончательному разрыву с Белоруссией, передаче Японии четырёх островов Курильской гряды, сокращению ядерного оружия до незначительного уровня, и это далеко не всё. А фраза про «затратную конфронтацию» звучит воинственно, но убеждает в обратном, ибо в России гонка вооружений никогда не являлась прихотью генеральных секретарей, а представляла собой вынужденный ответ на военные приготовления Запада, которые велись вне зависимости от воли Москвы. И исключить здесь затратную конфронтацию можно только в случае отказа от паритета и готовности принять условия, которые нам продиктуют извне. Разве нас к этому готовят?

Вот ещё перл. «Россия будет наращивать взаимодействие в таких многосторонних форматах, как „Группа восьми“, „Группа двадцати“, РИК (Россия, Индия и Китай), БРИК (Бразилия, Россия, Индия и Китай)». Тут больше всего интригует такой «многосторонний формат», как РИК. Впервые идею формирования стратегического треугольника Россия — Индия — Китай выдвинул в 1998 г. тогдашний премьер-министр России Евгений Примаков, но эта идея так идеей и осталась, и никакого формата «РИК» в настоящее время даже близко не существует. «Наращивать» здесь абсолютно нечего. Здесь можно только начинать с нуля, но тогда так и нужно говорить, а не сотрясать воздух. Да и вообще «форматы» в этом предложении нахватаны хаотично, по непонятному принципу. Хотя взаимодействовать, конечно, надо.

В разделе, где говорится о национальной обороне, у читателя от стиля составителей документа начинает буквально сводить челюсти. «Достижение стратегических целей национальной обороны осуществляется путем развития системы обеспечения национальной безопасности, проведения перспективной военно-технической политики и развития военной инфраструктуры, а также за счёт совершенствования системы управления военной организацией государства и реализации комплекса мер по повышению престижа военной службы». Почему нельзя сказать «повышение престижа военной службы», а надо говорить «реализация комплекса мер по повышению престижа военной службы»? Почему, говоря о военно-технической политике, нельзя обойтись без слова «проведение»? Почему у каждого существительного нужно обязательно ставить прилагательное, а то и не одно? И почему военно-техническая политика должна быть «перспективной», что за странный эпитет? За словами не прослеживается мысль.

Далее в тексте сказано, что «решение задач обеспечения безопасности государственной границы Российской Федерации достигается за счёт создания высокотехнологичных и многофункциональных пограничных комплексов», и преподносится это так, как будто упомянутые комплексы уже создаются. Хотя непонятно, о чём вообще здесь речь, новый термин вводится без определения. За солидностью звучания — опять пустота.

«Решение задач обеспечения национальной безопасности в чрезвычайных ситуациях достигается за счет повышения эффективности реализации полномочий органов местного самоуправления». Это из серии задорновского влияния магнитных бурь на работу такелажников Заполярья. Звучит благообразно, но суть опять ускользает, потому что, конечно же, хорошо, когда органы местного самоуправления эффективно работают, но только причём здесь национальная безопасность, да ещё в чрезвычайных ситуациях? Это же квинтэссенция полномочий и ответственности федерального центра. А местное самоуправление у нас после известной бюджетной реформы не может эффективно реализовывать даже самые рядовые полномочия, потому что все деньги уходят наверх. Так что, не приведи господь, чрезвычайную ситуацию — безопасность рухнет, как подкошенная.

В следующем разделе «Стратегии» написано, что «повышение качества жизни российских граждан гарантируется путем. доступности комфортного жилья». Любому человеку, мало-мальски знакомому с ситуацией на рынке жилья даже после всех кризисных падений, эта фраза покажется верхом издевательства. Жилой фонд Российской Федерации ветшает с каждым днём и трещит по швам, ввод в строй нового жилья не компенсирует даже выбытие старого, а национальный проект «Доступное жильё» свёлся к увеличению ипотеки, то есть к наращиванию спроса вместо увеличения строительства (наращивания предложения). Масса народу по-прежнему живёт в бараках, общежитиях, коммуналках в условиях скученности, антисанитарии, воспроизводящих асоциальную, криминогенную среду. Вот где угроза национальной безопасности! Но в «Стратегии» про это ни слова.

Отдельно сказано об энергетической безопасности. Её основным содержанием является «эффективное использование энергоресурсов путём повышения конкурентоспособности отечественных производителей». Где здесь телега, где лошадь? Казалось бы, всё должно быть наоборот, конкурентоспособность повышается в результате эффективного использования энергоресурсов. Возможно, это и имелось в виду, но в спешке опять получилось не то.

Говорится, что государственная социально-экономическая политика направлена на «формирование системы научного и технологического прогнозирования и реализацию научных и технологических приоритетов, усиление интеграции науки, образования и производства». На самом деле ещё несколько лет такой политики — и никаких ни научных, ни технологических приоритетов у России не останется вовсе, да и производство с образованием по-тихому выветрится. В этом свете даже непонятно, почему «Стратегия» рассчитана аж до 2020 год, поскольку на самом деле с таким подходом всё закончится гораздо раньше.

В пункте 63 опять противоречие. Там написано, что государство будет проводить активную антиинфляционную политику, направленную на импортозамещение и поддержку реального сектора экономики. Сразу возникает вопрос: а как это? Антиинфляционная политика, которой так гордится непотопляемый финансово-экономический блок правительства, предполагает сжатие денежного предложения, повышение учётной ставки, сокращение бюджетных обязательств и практически полное прекращение субсидий экономике. В 90-е гг. такая политика привела Россию к экономике неплатежей, когда зарплату на предприятиях выдавали готовой продукцией, лес повсеместно меняли на «Жигули», а самым выгодным бизнесом были зачёты. Даже дети в школах хвастались, что их папы занимаются зачётами. Только вот никакого «импортозамещения» и «развития реального сектора экономики» при этом не происходило, это произошло лишь после дефолта 1998 г., когда людоедство временно вышло из моды. Так что вопрос о том, какую политику будет проводить наше государство теперь — антиинфляционную или направленную на поддержку реального сектора, — текст «Стратегии» не проясняет.

Одной из целей обеспечения национальной безопасности в сфере науки, технологий и образования провозглашается «повышение профессиональных качеств кадров высшей квалификации». Написано, хочется верить, с добрыми намерениями, но на выходе всё равно получается казус. А самое главное — всё написанное даже в минимальной степени никак не соотносится с тем, что реально происходит в сфере науки и образования. Отзвуки этого, кстати, проявляются по всему тексту «Стратегии».

И таких мест, где смысл написанного не виден из-за витиеватых фраз, в документе хоть отбавляй. Иногда понять, о чём же здесь всё-таки идёт речь, так и не удаётся. Например, вот этот пассаж: «решение задач национальной безопасности в сфере науки, технологий и образования в среднесрочной и долгосрочной перспективе достигается путем обеспечения участия российских научных и научно-образовательных организаций в глобальных технологических и исследовательских проектах с учетом конъюнктуры рынка интеллектуальной собственности».

Нельзя, конечно, сказать, что текст «Стратегии» совсем безнадёжен. В ней содержатся и правильные положения. Справедливо указано на противоречия, связанные с неравномерностью развития в результате глобализации, на недопустимость расширения НАТО на восток и размещения в Европе объектов стратегической ПРО США. Отрадно видеть, что ставятся задачи по коренному улучшению демографической ситуации, недопущению захвата российского зернового рынка иностранными компаниями, воспитанию новых поколений в традициях престижа труда учёного и педагога. Однако в целом документ страдает бессистемностью и тонет в ляпах. Чувствуется, что писавшим его людям очень хотелось быть одновременно и западниками, и патриотами, да ещё и времени было в обрез.