 |
| Русский вестник | Георгий Гринев | 07.05.2009 |
Уважаемая редакция!
Недавно мне довелось прочитать в «Независимой газете» в приложении «EX LIBRIS»
большую статью Григория Бессермана «Кто виноват? — Еврейский вопрос в русской классике» (05.03.2009). Чем дальше читал, тем все большее недоумение, а затем возмущение стал испытывать.
Об авторе статьи говорится, что он «историк, публицист», обитает во Франции. Мне кажется, личность автора здесь значения не имеет. Вероятно, цель публикации — подготовить питательную среду для репрессий против инакомыслия. Тогда «свобода слова» и «свобода печати» ельцинской конституции окончательно станут мифами.
Итак, слово — Бессерману: «Как справедливо отметил Белинский, русская литература критического реализма изображает „типические характеры в типических обстоятельствах“, и, несмотря на то, что евреи присутствуют в ней крайне редко и лишь эпизодически (за исключением, может быть, гоголевского Янкеля из „Тараса Бульбы“. Но Янкель, скорее, фольклорный, взятый из украинских народных спектаклей-„вертепов“ персонаж этого подражания „Илиаде“ на украинской почве), отношение к ним коренного населения достаточно ярко. Поэтому обратимся к классикам».
Витиевато, но догадаться можно. Правда, никто не слышал, чтобы Гомер в «Илиаде» упоминал евреев. Или появился новый перевод, где наравне с героями Троянской войны возникает могучая фигура древнего Янкеля, повелителя Азии?
Из русских классиков Бессерман выбрал трёх — А.С. Пушкина, И.С. Тургенева и Ф.М. Достоевского. Их он захотел подвести под статью 58-ю времён Ягоды и Ежова. Заодно приобщить и весь русский народ. Бессерман быстро заключает: «Но неприязнь к евреям не была монополией простого люда. Часто её разделяли люди образованные и даже выдающиеся, цвет и сливки русской культуры».
Итак, все русские, от крестьянина до интеллектуала — антисемиты и скрытые погромщики? Не стоило обращать внимание на бессермановы фантазии, если бы не новость — в ЦРУ и Пентагоне решили внедрять в массовое сознание — Россия напоминает-де нацистскую Германию и может разделить её судьбу (цитаты из американских документов см.: «РВ», N 7, 2009, с. 6).
Бессерман нашёл у Достоевского фразу — «…евреи, которых столь много на свете». Вырвав её из контекста, Бессерман записывает Достоевского в предшественники нацистов: «Итак, евреев „столь много на свете“. Что можно сказать на это! Целая программа в одной фразе. Не слишком скрытый призыв Достоевского нашёл-таки отклик, и поставленную им проблему впоследствии попытались решить».
Намёк на «сверхчеловеков», выросших из идей Ницше и пангерманизма, — очевиден. В брежневские годы у Бессермана был умный предшественник — доктор филологических наук Г. М. Фридлендер. Он считал, что система идей Достоевского «… не только имеет весьма мало общего с идеями Ницше или современного экзистенциализма, но прямо противостоит им по основному направлению мысли» («Достоевский и мировая литература». М., 1979, с. 229).
Военный преступник Геринг варварски бомбил Россию, Украину, Белоруссию. Уверяют, что в нацистских сферах, тесно связанных с банками США, было известно его высказывание: «В моём штабе я сам решаю, кто еврей, а кто не еврей».
Хорватский католический «архиепископ» Степинац истребил не менее 1 200 000 православных сербов в Югославии во время фашистской оккупации, но, как говорят, давал приют евреям. Не знаю, давал или нет. Но так твердили пропагандисты Ватикана, когда папа Иоанн Павел II объявил Степинаца «блаженным» в 1998 г. Израиль не порвал дипломатических отношений с Ватиканом из-за «беатификации» Степинаца: «Еврейская община Хорватии, потерявшая 30 тысяч членов во время Второй Мировой войны, заявила, что была благодарна архиепископу за спасение жизней многих. Что же касается остальных его заслуг, говорится в заявлении, «время будет судьёй» («Интернэшнал геральд трибюн». 3−4.10.1998).
Теперь о Пушкине. Бессерман нашёл у него «неприязнь к евреям» в… «Капитанской дочке» и пишет: «Ротмистр гусарского полка Зурин берётся обучить молодого Гринёва игре на бильярде. «Это, — говорит он, — необходимо для нашего брата служивого. В походе, например, придешь в местечко — чем прикажешь заняться? Ведь не всё же бить жидов». Замечание, сделанное с такой непринуждённостью и наивной уверенностью, по-видимому, не должно вызывать возражений у собеседника. Судя по тону, с каким это было сказано, да и по контексту (Зурин — бравый гусар; Пушкин описывает его с несомненной симпатией, хотя и не без юмора), регулярное избиение жидов не было чем-то предосудительным и наказуемым, но привычным развлечением наряду с игрой на бильярде». Конец цитаты из Бессермана.
Выходит, ротмистр Зурин — опытный погромщик, а Пушкин — его единомышленник?!
Но Зурин — не погромщик. Наоборот, он и бильярд предлагает, чтобы дело не дошло до … «этнических чисток» (как сейчас модно говорить). Зурину, завсегдатаю трактира в Симбирске, бильярд нужен только как повод — играть на деньги, спаивая юного Гринёва и приписав ему огромный долг — сто рублей.
И Пушкин отнюдь не описывает Зурина с «несомненной симпатией», как ложно уверяет Бессерман. Настоящий герой Пушкина — стремянной Савельич, «за трезвое поведение» пожалованный Гринёву в «дядьки». Савельич называет Зурина «разбойником» и отказывается давать тому деньги.
Гринёв вспоминает: «Мне было жаль бедного старика; но я хотел вырваться на волю и доказать, что уж не ребенок. Деньги были доставлены Зурину. Савельич поспешил вывезти меня из проклятого трактира» (гл. 1 «Капитанской дочки») (А.С. Пушкин. ПСС, М., 1954, т. 4, с. 222−224).
Но чтобы не подпасть под обвинение в «неприязни к евреям», Пушкину, наверное, следовало бы написать примерно так: «Зурин, типический представитель реакционной военщины, пытался разжечь в молодом Гринёве чувство межнациональной розни. Но Гринёв, серьёзный не по годам, уже знакомый с трудами новиковского кружка просветителей, решительно отверг призывы крепостника».
Наконец, о «стихийном характере» антисемитизма (так пишет Бессерман) в России, — «в отличие от средневековой Европы, где инициатива часто исходила от властей и Церкви». Опять мираж!
Бессерман забыл знаменитого короля Англии Эдуарда I (1272−1307). По многочисленным просьбам английских трудящихся, пригрозивших прекратить платить налоги, король Эдуард I с согласия молодого английского парламента изгнал в 1290 г. всех ростовщиков из Англии.
Предложит ли Бессерман запретить Шекспира — за «Венецианского купца»? И привлечь в качестве обвиняемых все поколения англичан, которые эту пьесу смотрели в театрах или читали дома?
А Вальтер Скотт — роман «Айвенго»? Скотт не только использует эпиграфы из «Венецианского купца» Шекспира, но открыто вспоминает ростовщика Шейлока: «Переменившись ролями с Шейлоком, жившим за счёт христиан, саксы приняли на себя обязанность провожать богатого еврея, в расчёте хорошо попить и поесть за его счёт, и очень были недовольны, обманувшись в своём ожидании, когда Исаак, не желая подолгу останавливаться, торопил их ехать скорее» (гл. 28). Саксы оставляют скупого ростовщика.
И вот уже «типический представитель» норманнского рыцарства — барон Реджинальд Фрон де Беф — под угрозой пытки вымогает тысячу фунтов серебра у Исаака из Йорка, попавшего в баронский замок. Антисемит ли барон? Нет. Он хочет погубить Уилфреда Айвенго, чтобы захватить его поместье. Он подбивал принца Иоанна на мятеж против отца короля Генриха II и брата — короля Ричарда I Львиное Сердце (1189−1199). Чужая недвижимость влечёт барона больше всего. Барон и ростовщик — два сапога пара. Вот почему барон говорит пленному ростовщику: «Если бы ты был теперь в своей кладовой в Йорке, и если бы я просил тебя судить меня твоими шекелями, тогда в твоей воле было бы назначить срок платежа и обеспечение. Здесь моя кладовая».
Локсли, «типический представитель» угнетённых масс, глава вольных лесных стрелков, взял в плен приора Аймара и Исаака из Йорка. Локсли издевательски предлагает приору определить выкуп за ростовщика, а ростовщику — выкуп за приора. Конечно, католический приор клянётся в бедности своего монастыря, а ростовщик — в своей нищете. Но оба прекрасно знают друг друга, не раз вели дела. Исаак предлагает лесной вольнице взять огромную сумму — 600 крон с приора. Приор, мстя ростовщику за откровенность, говорит, что Исаак обладает огромными богатствами. Назвав ростовщичество «всепожирающей ехидной» в недрах государства и католической церкви, Аймар предлагает вольным англо-саксам взять с Исаака не меньше 1000 крон (гл. 33).
Аймар — имя, встречавшееся у южно-французской знати XII века. Т. е. он «норманн» в обычном понимании, член касты завоевателей Англии. Вальтер Скотт обличает норманнов постоянно, гораздо чаще, чем ростовщиков. Но раз эта тема не запретна для Вальтера Скотта, может быть, он — тайный ксенофоб? И русскими казаками восхищался, победителями Наполеона.
Только недалёкий решит, что «Айвенго» — о гонениях на евреев. Нет, Скотт описывал, как норманнский рыцарь де Браси пытался принудить саксонскую аристократку красавицу леди Ровену выйти за него замуж или — навсегда остаться пленницей в замке. И Скотт вспоминает судьбу Матильды, дочери шотландского короля, впоследствии английской королевы и матери императрицы германской. Матильда Шотландская «…принуждена была искать убежище в монастыре и одеть монашеское покрывало, как единственное средство спастись от распутных преследований норманнских баронов».
Речь идёт о Матильде, дочери короля Шотландии Малькольма III (1056−1093), скрывшейся в монастыре. Затем, решением собора католических прелатов в Рочестере, её постриг был объявлен недействительным и она вышла замуж за норманнского короля Генриха I (1100−1135). Их дочь, тоже Матильда, первым браком была за германским императором Генрихом V, а, овдовев, вышла за графа Жоффруа V Анжуйского, по прозвищу Плантагенет. Именно при правлении Плантагенетов в Англии и происходит действие романа «Айвенго».
В конце романа семья Исаака покидает Англию навсегда. Его дочь Ревекка говорит: «английский народ — жестокое племя… Не безопасно жить среди них детям нашего племени» (гл. 54). Исаак направляется в магометанскую Испанию, где его брат — в фаворе у эмира.
Перейдём теперь к немецкому классику Леону Фейхтвангеру, к его роману «Испанская баллада» (Гамбург, 1955; русский перевод: М., изд. 2-е, 1959). Главный герой — король Кастилии Альфонс 8 (1158−1214). Он отдал на откуп все налоги королевства севильскому купцу Ибрагиму, который на самом деле — Иегуда Ибн Эзра. Столица Кастилии была тогда в городе Толедо, где обосновался Иегуда, сразу посетивший «…дона Эфраима бар Абба, старейшину еврейской общины — альхамы».
Иегуда и Эфраим говорят о внешнем переходе севильских иудеев в ислам. Иегуда напоминает Эфраиму: «Ты читал послание, в котором наш господин и учитель Моисей бен Маймун защищает тех, кто по принуждению признал пророка Магомета?» (с. 32).
Иегуда — главный советник Альфонса VIII. Как отнеслись король и его жена, королева Леонор, к деловым предложениям Иегуды? Альфонс называет его «ненасытным человеком», который хочет «наложить руку на всё». Осуждает ли Фейхтвангер короля? Нет, напротив, он описывает Альфонса умным, деятельным и красивым (с. 19−20). С явной симпатией пишет Фейхтвангер и о королеве Леонор, дочери Генриха Английского (с. 18−19) и Алиеноры Аквитанской (с. 276).
«И у моего отца есть свой Аарон из Линкольна, — добавила донья Леонор. — Отец сажает его время от времени в тюрьму, но потом опять выпускает и награждает землями и почестями» (с. 21).
Ни малейшего негодования не вызывают действия Генриха II Плантагенета Английского (правил в 1154—1189 гг.) у его дочери Леонор (Элеоноры, Алиеноры) (1162−1215). Ростовщик-откупщик из города Линкольна, крупного денежного центра, то за решеткой, то у власти.
Напиши подобное Пушкин, Тургенев, Достоевский, сколько обличительных статей напечатал бы Бессерман? Наоборот, Фейхтвангера тот же Бессерман похвалит за точные психологические портреты и верную историческую реконструкцию эпохи.
Королева Леонор (Элеанора) соперничает с Ракелью, любовницей короля и дочерью финансиста Иегуды.
Хотя Фейхтвангер изобразил Альфонса VIII навеки привязанным к памяти Ракели и охладевшим к королеве, действительность была иной. Никакого разрыва между Альфонсом VIII и Элеонорой не произошло, у них рождались дети. Одна их дочь- Беренгуэла — вышла замуж за короля Альфонса IX Леонского, другая — Бланка (известная как Бланка Кастильская) — за французского короля Людовика VIII Льва. Оба внука Альфонса VIII и Элеоноры — Фернандо III и Людовик IX — объединяли свои страны, Испанию и Францию.
Фейхтвангер, в отличие от Бессермана, не страдал иллюзиями в отношении народов Европы. Король Альфонс VIII был наголову разбит магометанами при Аларкосе в 1195 г. Эту битву Фейхтвангер ввёл в роман. Гнев народа обратился на главного советника короля — Иегуду. Испанцы (кастильцы) громят дом Иегуды в Толедо. Раньше этот дом принадлежал баронам де Кастро. Король подарил их дом Иегуде, оскорбив знать.
Разгром дома Иегуды радует всех — от простолюдинов до барона де Кастро: «Чернь ликовала. Она бесновалась. Кромсала, колотила, крушила всё, что можно было раскромсать и расколотить… Наконец-то это опять его дом, дом барона де Кастро. И это очень богатый дом. Это нечестивый, языческий дом. До чего обнаглел еврей! До чего изгадил его хороший, рыцарский, христианский кастильо (замок)» (с. 370).
Может быть, и Фейхтвангер — тайный антисемит, раз написал такое? Именно барон Гутьере де Кастро со своими воинами убивает Иегуду и его дочь Ракель, любовницу короля Альфонса 8. Фейхтвангер вставляет в уста барона весьма резкие слова. Это происходит в имении короля (с. 378−379).
Барон, объяснясь с королём, говорит об убийстве Иегуды: «Народ требовал наказания предателя. Того же требовала и церковь. Мог долг был защитить невинных. А он был виновен… Теперь случилось, что я убил человека, который нанёс мне оскорбление. Кто тот человек? Твой банкир и старый еврей — и только. Я думаю, что ты не прогадаешь, если на этом мы покончим наши счёты» (с. 391).
Наверное, никому не придёт в голову отождествлять писателя Фейхтвангера с бароном де Кастро, персонажем «Испанской баллады». Или делать политические, тем более, юридические выводы из литературных текстов и исторических исследований давно минувших эпох. Только в погоне за миражём русофобии не особенно грамотный «французский публицист» готовит обвинительный приговор всей русской классике и, заодно, всем русским, представляя их этакими зоологическими антисемитами.
Зачем? Может, затем, чтобы объявить всех русских, среди которых 80 процентов православных, вне закона? Такой прецедент был сразу после октябрьского переворота 1917 года. Теперь, похоже, для этого подготовлена новая почва в виде комплекса законов об экстремизме, по которым уже вовсю судят русских людей за то, что они говорят о своей русскости и о том, что Россия — русское государство, ставшее родным домом для всех коренных народов, наравне с русскими подвергающихся ограблению и прочим утеснениям со стороны незваных пришельцев.
