 |
| Храм Рождества Иоанна Предтечи на Пресне | Андрей Анисин | 05.05.2009 |
Современный человек привык жить настоящим. То есть — тем, что налично дано ему здесь и сейчас. Некоторое вполне определенное место занимает в его жизни и будущее в виде целей и ожиданий. Будущим люди интересуются, те или иные представления о будущем, те или иные его требования оказывают существенное влияние на жизнь человека. Но больше всего люди интересуются настоящим и его новостями. Новинки моды, новинки техники, новости политики и экономики практически целиком захватывают внимание человека, и главной целью человека давно уже стало — «быть современным». Стоит, однако, задуматься, действительно ли то настоящее, о котором идет речь, является настоящим в смысле своей подлинности. («У меня есть право не быть собственным современником» М. Цветаева).
Прежде всего, следует сказать, что в некотором смысле это так: настоящее во временном смысле, конечно, есть также и настоящее в смысле онтологическом и ценностном. Глаголы настоящего времени являются наиболее прямым выражением экзистенции человека и бытия мира. («Люблю тебя сейчас… Не „после“ и не „до“ в лучах твоих сгораю… Во время, в продолжение „теперь“, я прошлым не дышу и будущим не грежу» В. Высоцкий). Extra paesentiam non est existentia, — вне настоящего нет существования. Однако, во-первых, то время, в котором осуществляется жизнь, «не является сменяющими друг друга моментами», оно есть «непрерывное развитие прошлого, вбирающего в себя будущее и разбухающего по мере движения вперед» [1, c. 42]. Речь у Бергсона идет не только о жизни человека, но и о жизни человечества, и даже шире — всей вообще природы. И прошлое, и будущее присутствуют в настоящем, являются активными участниками настоящего, как экзистенции.
И во-вторых, надо еще уточнить, что дух современности, привязывающий человека к новостям, вовсе не проясняет экзистенциальное настоящее, а скорее наоборот. Новости никогда не говорят о настоящем, они всегда сообщают о недавнем прошлом, о «последних известиях». Современность тоже живет прошлым, но только прошлым предельно коротким. («Читатели газет — глотатели пустот» М. Цветаева). Главным чтением в 20-ом веке стала газета, — которая «живет один день». К концу 20-го века газету вытеснила телепередача, которая не живет вообще нисколько, сводясь к мигу между прошлым и будущим. При этом телевизионная картинка с ее сменами кадра, наплывами, панорамным движением камеры имитирует психический процесс переключения внимания, а субъектом этого процесса становится каждый телезритель. Точнее, — как пишет В. Пелевин, — «возникает виртуальный субъект этого психического процесса, который на время телепередачи существует вместо человека, входя в его сознание как рука в резиновую перчатку… Происходящее уместно назвать опытом коллективного небытия, поскольку виртуальный субъект, замещающий собственное сознание зрителя, не существует абсолютно — он всего лишь эффект, возникающий в результате коллективных усилий монтажеров, операторов и режиссера» [2, c.128].
Жизнь невозможна иначе, как только «непрерывное развитие прошлого». Если прошлое съеживается до «последних известий», а затем и вовсе стремится к нулю, то и жизнь неизбежно оборачивается «коллективным небытием виртуального субъекта». Для того, чтобы настоящее время было по-настоящему актуальным, ему необходимо настоящее прошлое. Для того, чтобы прошлое было настоящим, — то есть не поддельным, не иллюзорным, — чтобы оно было подлинным, ему необходимо для начала быть, принадлежать к бытию. Если стоять на той точке зрения, что прошлое это то, чего уже нет, а будущее, соответственно, — то, чего еще нет, а есть только миг между прошлым и будущим, то тогда попросту — нет ничего. И современная массовая культура, и постмодерн с разных сторон знаменуют собой торжество этой тенденции к коллективному небытию (или виртуальному как-бы-бытию).
Каким же образом прошлое может быть, для того чтобы быть настоящим? — Точно таким же и только таким же образом, как могут быть настоящими и наше настоящее и наше будущее. Настоящее бытие обеспечивается сопряжением с вечностью. Настоящая историческая память не есть ни музейное хранилище свидетельств того, чего уже нет, ни охрана памятников (на кладбище) культуры. Историческая память — это утверждение своего бытия через прошлое в вечности. Историческая память — не данность, а задача, она есть обретение настоящего прошлого, совершающееся только тогда, когда обретается перспектива вечности. Укорененный в вечности человек оказывается современником своего настоящего прошлого и настоящего будущего, выскользнув из сжимающегося в точку и в небытие виртуального настоящего.
Все три временных модуса — прошлое, настоящее и будущее — обретают свое настоящее бытие в сопряжении с вечностью. И все-таки именно прошлому принадлежит приоритет в созидании этой сопряженности. Только опора на прошлое способна открыть для человека горизонты вечности. Только прошлое обладает хоть какой-то прочностью, только оно дает хоть какую-то защиту от произвола и релятивизма и в то же время способно обеспечить возможность исторического творчества.
Именно во имя исторического творчества цивилизованный мир уже на протяжении нескольких веков пытается жить не из прошлого, а из будущего. Вдохновленное идеей прогресса человечество ждет от будущего исполнения своих утопий. Ради осуществления этих утопий прогрессивное человечество готово и распрощаться с прошлым, и даже пожертвовать настоящим. По крайней мере, было готово. Нынче же на первый план, кажется, выходит упоение настоящим (ненастоящим) с призывом «брать от жизни все». История этих последних веков показывает неудачу проекта исторического творчества в отрыве от своего настоящего прошлого.
Прогрессистской идеологии, по видимости, противостоит ретроградство. Однако, на поверку оно оказывается только оборотной стороной того же самого упования на будущее. Разница только в том, что свое будущее ретрограды видят не впереди, а сзади. Стремление «возродить» некие формы исторического прошлого — такая же утопия, как и стремление навязать истории некие никогда не бывшие конструкции ума. Тот дух европейской культуры, который породил идею прогресса, зачинался в эпоху «Возрождения» античности. Человек, оторвавшийся от своего настоящего прошлого, стал искать свое будущее то в античных идеалах, то в покорении природы, то в идеалах либерализма, то в революционном уничтожении эксплуататорских классов. Однако стремление разглядеть черты своего будущего в историческом прошлом имеет некоторое преимущество перед устремленными в будущее прогрессистскими утопиями (и уж, конечно, перед безвременьем «коллективного небытия»). Внимание к прошлому способно вывести жизнь человека на простор вечности. Никакой гарантии, что это произойдет, не существует, но прошлое может быть настоящим, тогда как ни будущее, ни настоящее время сами по себе настоящими не бывают. И будущее, и настоящее время получают свое настоящее наполнение светом вечности только из прошлого.
Речь, таким образом, идет не о том, стремиться ли в будущее или стремиться в прошлое. И уж конечно не о том, чтобы, никуда не стремясь, выгородить вокруг исчезающего «мига настоящего» куцее прошлое и недалекое будущее и «просто жить» этим ниоткуда никуда не ведущим «одним днем». Речь — о том, чтобы настоящее прошлое иметь. Речь о том, чтобы через это твое настоящее прошлое в твою жизнь светила вечность. Речь о том, чтобы все три модуса исторического времени не были бы переходом еще не бытия в уже не бытие, а стали бы триединым осуществлением твоего настоящего бытия.
Глоссарий
Вечность — открытость благодатным энергиям Бога-Любви.
Виртуальность — навязанная сознанию симуляция бытия, а также продукт этой симуляции.
Настоящее бытие — актуальная полнота сущностного самораскрытия.
Настоящее прошлое — духовные основы жизни, явленные в исторических судьбах Родины.
Список литературы
1. Бергсон А. Творческая эволюция / пер. с франц. — М.: КАНОН-пресс; Кучково поле, 1998. — 384 с.
2. Пелевин В. О. Generation «П»: роман. — М.: Эксмо, 2007. — 384 с.
