Мы — песчинки во Вселенной

26 апреля 2009 года — 23-я годовщина аварии на Чернобыльской АЭС. Чернобыльская катастрофа — важная веха в жизни Александра Николаевича Крутова. Он — автор первых телерепортажей, из которых весь мир узнал о масштабах катастрофы и первых днях ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС.

Трагедия произошла утром 26 апреля. А 1 мая, после репортажа о праздничной демонстрации, когда я пришёл домой, мне позвонили из редакции и предложили поехать в командировку в Чернобыль. Я согласился. Вечером того же дня со съёмочной группой мы уже садились в поезд.

1 час 25 минут 45 секунд — точное время взрыва на 4-м энергоблоке в ночь с 25-го на 26-е апреля 1986 года. Как на войну со всей страны ехали в Чернобыль ликвидаторы — 300 тысяч солдат и столько же добровольцев. Вряд ли кто-то догадывался, что по некоторым характеристикам Чернобыль был как 75 Хиросим и Нагасаки.

Мы приехали в Киев. Оттуда я сделал первые репортажи. Моя группа была — оператор Женя Шматриков и два видеоинженера: Маркелов Александр Юрьевич и Захаров Александр Михайлович — талантливые молодые ребята. Мы прорвались в Чернобыль.

То, что я увидел, потрясло меня до глубины души. Подъезжая к Чернобылю, мы увидели аиста. Он сидел в гнезде. Ожидали увидеть город опустошённым, но он был наполнен людьми: здесь располагался штаб по ликвидации аварии. Еще ближе к атомной станции находится город атомщиков Припять. Он, в отличие от Чернобыля, был словно вымершим: на улицах — ни души. Впечатление жуткое.

Я стоял на берегу реки Припять — красивейший пейзаж, небо голубое, яблони в цвету. Кажется, что ты в совершенной безопасности. И отрезвляло только осознание того, что ты вдыхаешь радиоактивный воздух, что у тебя на зубах хрустит радиоактивный песок.. Ветер поднимал пыль, которая забивалась в глаза, уши, рот. А респираторов, как и многого другого, на всех не хватало. Ведь нас в Чернобыле никто не ждал. Мы были первыми, кто туда пробрался. Десять дней ежедневно мы давали репортажи из Чернобыля. Когда нас увидел там академик Велихов, он за голову схватился и воскликнул: «Что вы здесь делаете?! Кто вас сюда пустил?!».

Мы ночевали в гостинице в Киеве. Рано утром садились в машину, ехали в Чернобыль, делали репортаж, возвращались назад, готовили видеоматериал и снова уезжали в радиоактивную зону. Из наших репортажей ничего не вырезали. Конечно, когда мы брали интервью у разных начальников, они вполне могли не дать нам полной информации. Но это уже не от нас зависело. Препятствий для нас не было. Мы могли ехать куда хотим, нам давали полный карт-бланш. На нас смотрели, как на ненормальных, потому что работали мы в обычной одежде. Никто не догадался выдать нам ни защитных комбинезонов, ни респираторов, ни таблеток против радиоактивного йода, поражающего щитовидку. Помню, как мы ездили на «Чайке», на которой в начале мая туда приезжали Лигачев и Рыжков. Потом я видел эту машину на кладбище радиоактивных предметов, которые нельзя вывозить за пределы зоны.

Было ощущение нереальности происходящего. Я и сейчас как наяву представляю тот солнечный весенний день, наполненный зеленью, светом, белым цветением яблонь. Вокруг — красота Божьего мира, а в душе понимание того, что ты, человек, сотворил это зло. Я понимал, что каждый день пребывания здесь сокращает мою жизнь. Однажды мы остались ночевать в Чернобыле, где располагался правительственный штаб по ликвидации последствий аварии, и до поздней ночи сидели за чашкой чая с заместителем главного инженера Чернобыльской атомной станции по строительству Евгением Ивановичем Акимовым. И вдруг вижу: по полу бежит мышка. Мимо нас пробежала, перевернулась, задрыгала лапками, опять перевернулась, — и уже не бежит, а ползёт: задние лапки волочатся. Я спрашиваю: «Что такое с ней?» Он ответил: «Да нахваталась уже..» Спрашиваю: «Чего нахваталась?» — «Радиации», — отвечает.

В душе появилось ощущение холода. Вышел на крыльцо: звёзды, луна, небо, бескрайняя Вселенная… Слева — церковь: купола, крест высвечиваются в лунном свете, как бы указывая путь к спасению. И я вдруг почувствовал вокруг холодящую смертельную угрозу, от которой одно спасение — Господь.

Все лётчики, с которыми мы летали, — уже умерли. У них была опасная работа — они сбрасывали в раскалённую пасть реактора мешки со свинцом, бором, песком.

Опасность тогда не ощущалась, как не ощущаются наши грехи. Радиация тем и коварна. Как сатана — он сделал великое дело, убедив всех, что его нет. Так и здесь: не видишь, не ощущаешь, не понимаешь этого. Я общался с людьми — а через неделю они умерли. Я видел их в больнице, и к ним нельзя было подойти, потому что они сами излучали радиацию. Удивительнейшее состояние — когда опасность есть, но умом она не осознается. Правильно сказал тогда прекрасный ученый и инженер Игнатенко: «В Чернобыле остались только куры да мы — умные все уехали». Но уехали все-таки подлецы, трусы, а остались те, кто знал: если они не будут этого делать — будет что-то страшное.

Мы были обязаны рассказать людям правду о Чернобыле и никому не навредить, никого не напугать, не стать виновниками паники. Во время чернобыльской трагедии зарубежные голоса доносили: «Вырыты огромные ямы, куда сваливают десятки тысяч трупов умерших». Это ложь и была источником паники. Тогда я понял, что с ложью надо бороться только правдивым описанием событий, а не умалчиванием о том, что происходит. Ведь руководители Украины, которые потом во всём обвинили Москву, сами, в первые дни трагедии, так и не объяснили людям, что происходит. В результате аварии радиоактивному заражению была подвергнута значительная территория Украины, Белоруссии, некоторые области Российской Федерации: всего около 500 населённых пунктов, 60 тысяч жилых домов и других зданий и сооружений.

Первое сообщение о том, что там происходит на самом деле, прозвучало в моём репортаже в программе «Время» — его показали по центральному телевидению только через несколько дней после аварии.

Чернобыль выявил и нравственные проблемы в нашем обществе. Виновны были одни, а ответ держали другие. Одни отсиживались в убежище, раздумывая, как скрыть масштабы катастрофы, а бесстрашные пожарные сражались с огнём, получая смертельную дозу радиации. Люди совестливые понимали, что это опасно, но всё же шли к реактору. А начальники скрывались, уезжали. Самое гнусное, что ответственные лица опасались говорить о происшедшем: руководство атомной станции боялось сообщить в Киев, республиканское начальство — позвонить в Москву. В итоге пострадали люди Поразительно, но сказать правду для многих — страшнее смерти. Удивительная вещь: с одной стороны, человек рискует собственной жизнью, а с другой — боится вышестоящего начальства и не докладывает ему о реальной обстановке, чтобы не получить нагоняй. Так грешный человек устроен. И потому команда об эвакуации Припяти была дана только через сутки после аварии: люди в городе продолжали работать, учиться, дышать смертельно опасным воздухом, пить отравленную воду…

Настоящим солдатом Чернобыля был академик Валерий Алексеевич Легасов. Он внёс огромный вклад в ликвидацию последствий в первые часы после аварии. Был мужествен и самоотвержен. Легасов лично выезжал к аварийному реактору и произвёл необходимые измерения. Его смерть потрясла меня до глубины души.

Чернобыль ярко высветил и трусов, и героев, и подлецов, и честных людей. Он был как лакмусовая бумажка, там проявлялись духовные и нравственные качества человека. Кто-то бежал оттуда, а кто-то, наоборот, приезжал ликвидировать аварию и жертвовал своим здоровьем, а то и жизнью. Да, у многих из нас не было понимания того, что такое радиация. Многие слышали о её воздействии на человека, но когда опасность невидима — её трудно осознать.

В день памяти Чернобыльской катастрофы в России, на Украине и в Белоруссии проходят траурные митинги и поминальные службы в храмах.

Я считал тогда и считаю сейчас, что нужно говорить людям правду. Не ради сенсации, а ради того, чтобы они знали, как поступать.

Соприкоснувшись с Чернобылем, мы осознали, что мы — песчинки во Вселенной.

http://www.russdom.ru/node/1666