Модернизация и наука: наши шансы

Авторы справедливо утверждают, что «продуманная модернизационная парадигма в России пока отсутствует» (1, с.62). Однако точный диагноз такого отсутствия в работе четко не обозначен: правильно говорится о препятствиях, чинимых реформам чиновничеством, небезосновательно критикуется имитация деятельности по преобразованию России, справедливо порицается несформированность в нашей стране модели экономического роста на несырьевой основе; впрочем, эти все эти обстоятельства хорошо и давно известны. Думаю, отсутствие точного диагноза состояния российского общества — в нашем длительном пренебрежении к проблемам методологии исследования экономики и политики, социума в целом, наконец.

Модернизация, на мой взгляд, это сложный синтетический процесс, распадающийся на три основные стадии, каждая из которых жизненно необходима для реализации общего замысла системных преобразований: 1) осознание неадекватности «старого режима» и «верхами», и «низами»; 2) формирование долгосрочного замысла осовременивания общества, который в мировой науке принято называть стратегией развития; 3) реализация текущей макроэкономической политики, продукта интеллектуальной деятельности власти и народа. Нетрудно заметить: в нашей стране первый и второй этапы модернизационного проекта были пропущены, последствия чего россияне особенно глубоко ощущают во время нынешнего кризиса.

Поясню свою мысль на простом примере. Авторы, в частности, пишут: «Начиная с 1960-х годов в США и Западной Европе стали формироваться основы новой экономики, в которой роль основного производственного ресурса заняли информация, знания и уникальные способности работника» (1, с.38). Это — правильная констатация. Суть дела, однако, состоит в том, что переход к «новой экономике» начался не на пустом месте — ему предшествовал важный период, «великая компрессия», создание «общества среднего класса», основной движущей силы всяких модернизационных преобразований.

Выдающаяся, историческая роль в этом переходе принадлежала Франклину Рузвельту и его «новому курсу». «Великая компрессия», т. е. качественное снижение социально-имущественных диспропорций в американском обществе, сформировала средний класс и институциональные основы качественного преобразования экономики. Так что, если мы серьезно относимся к мировому опыту, нам необходим переходный период создания среднего класса, разрушенного постсоветскими «экономическими преобразованиями». (Авторы правы, оценивая нынешний средний класс примерно в 20% от самодеятельного населения; тогда как в развитых обществах Запада и Востока данное образование составляет от 2/3 до 4/5 всего самодеятельного населения.) Спешить не стоит, ведь мы и так потеряли почти два десятилетия на «либеральные реформы».

Что касается институциональных форм осуществления модернизационного спурта в России, то необходимо, на мой взгляд, диалектически совместить экономический авторитаризм и политическую демократию, которые способны дополнять и ограничивать друг друга. Иной вариант модернизации российское общество попросту не примет, и это обстоятельство надо постоянно «держать в уме».

Специальный раздел книги (1, с.163−240) посвящен отраслевому анализу и технологическому строению современной российской промышленности. На мой взгляд, это — наиболее реалистичная часть всего проекта. Во-первых, потому, что «без ретуши» показано плачевное состояние основных отраслей отечественной промышленности, пока мало подготовленной к модернизационному рывку. Во-вторых, авторы предлагают ряд практических рекомендаций к перестройке ключевых отраслей российского промышленного комплекса, что особенно важно в период системного кризиса. В-третьих, убедительно звучит вывод о неизбежности и экстренности технологического перевооружения российской промышленности на базе научно-технической революции. Наконец, в качестве самостоятельной задачи ставится изучение и стимулирование развития производительных сил, прежде всего их духовно-интеллектуальных элементов; четко определены цели такого рода деятельности: «соотнесение выявленных ресурсов с прогнозом мировых тенденций в технике и экономике, формирование предложений по развитию на этой основе высокотехнологичных производств мирового уровня» (1, с.239).

Книга вторая посвящена социальному контексту модернизации, ее субъектам и носителям. Естественно, что центральным элементом модернизационного процесса выступает средний класс; и тут оказывается, что в нашей стране социальная стратификация существует, а средний класс, ее главная несущая конструкция, пока не сформирован, по выражению авторов, «не составляет единой и гомогенной социальной группы» (2, с.89). Видимо, неслучайно авторы лишь вскользь пишут о главном критерии данной социальной общности — уровне образования, профессионально-квалификационном статусе, должностных позициях.

И здесь различие между постсоветской Россией и развитыми обществами Запада и Востока предстает особенно зримо. Ибо в этих обществах интеллект — в лице науки и образования — уже давно является непосредственной производительной силой, неустанно подталкивающей социум к новым «высотам» экономического и политического равновесия. Мы же в силу хорошо известных причин оказались отброшенными во «вторую лигу» государств мира. Хотелось бы узнать у авторов работы, как они оценивают мировой (и прежде всего западный и японский) опыт воздействия государства на социальную и экономическую структуру общества и как этот богатый опыт может быть, наконец, реализован на российской почве?

Мне кажется явно недостаточной следующая констатация: «Роль государства в процессе модернизации состоит в гарантировании решения социально-экономических проблем. При этом государство имеет конечный ресурс воздействия на различные сферы общественной жизни, то есть не может управлять всем и вся» (2, с.103). Неужели мы нечувствительны к тем серьезным дискуссиям, которые сейчас ведутся в мировой экономической и политической мысли? Неужели мы обречены оставаться интеллектуальной «периферией» пришедшего, под воздействием кризиса, в творческое брожение мирового академического сообщества? А ведь эти вопросы отнюдь не праздные: они напрямую относятся к формированию нашей собственной позиции по отношению к кризису и нашего видения будущего мировой экономики и политики.

Значительное внимание в работе уделено пространственному измерению российской модернизации, включая зарубежный опыт по преодолению порайонных диспропорций (2, с.179−272). Формулируя свое видение территориального ракурса модернизации, авторы подчеркивают: «С переходом России к рыночной экономике ее пространство стало развиваться под воздействием рыночных факторов. Это очень важно понимать, чтобы не преувеличивать возможности государства влиять на развитие регионов» (2, с.186). Впрочем, тут же утверждается, что «в России велика роль географических барьеров и институциональных факторов развития» (2, с.188). Тем более что в стране численно «доминирует плотная срединная группа» (2/3 субъектов РФ), постепенно отстающая от регионов — лидеров модернизации. Однако недоумение по поводу ограниченной эффективности государственного интервенционизма становится почти непреодолимым, когда читаешь следующие строки: «Наиболее жесткие барьеры для аутсайдеров (т.е. депрессивных регионов. — А.В.) — слаборазвитость или неконкурентоспособность советской индустриальной базы» (2, с.194−195). А как же опыт «нового курса» и других успешных модернизаций? Ведь правильно же говорится о «росте экономического неравенства регионов» в период «рыночных преобразований» (2, с.201)!

В работе на основе официальной статистики показано, что даже в период роста цен на сырьевые товары сокращение «раковой опухоли» бедности происходит крайне медленно, а «социальная поддержка малообеспеченных групп населения все еще недостаточно эффективна» (2, с.209). Помимо этого, отмечается наличие «модернизационного лага» двух столиц от «остальных», что, добавлю от себя, создает реальную угрозу единству и территориальной целостности нашей страны. Опасной является и набирающая силу тенденция перехода «к сверхмассовому, но низкокачественному высшему образованию» (2, с.214). Ухудшение качества образования, включая высшее, объективно препятствует превращению крупных городов в районообразующие «ядра», т. е. в стимуляторы модернизации и экономического роста. Нам, очевидно, пригодился бы западноевропейский опыт восстановления интеллектуального и экономического потенциала крупных городов: с начала 90-х годов прошлого века действует (и приносит результаты) программа ЕС по «реабилитации» традиционных индустриальных центров (Бирмингема, Ливерпуля, городов Рура, Льежа и т. д.).

Таковы основное содержание работы, ее идеи и заключения. Мне кажется, существует некая рассогласованность между недостаточно убедительной методологической частью (история и теория модернизации), с одной стороны, и конкретным (причем весьма добротным) российским материалом — с другой. Подобная рассогласованность по-своему логична, поскольку мы оказались заложниками длительного пренебрежения к общим вопросам развития (своего и мирового). Результат закономерен: пытаясь решить частные / конкретные вопросы нашего развития, мы постоянно наталкиваемся на проблемы общеметодологического свойства, не решив которые, не сможем двигаться вперед.