Кризис: новые перспективы или старые иллюзии?

Стало уже общим местом заклинание о том, что, мол, кризис — это новые возможности. Но новые возможности у кого и для чего?

Если и раньше все было отлично, и теперь неплохо, то откуда же и какие принципиально новые возможности возьмутся? Остается только то, что и было раньше — прижать и подавить окружающих и поживиться на безысходности ситуации для тех, кто слабее и беднее. Это не всем дано, но уж кому дано — чего ради от «новых возможностей» отказываться?

Если же раньше все было нормально, а сейчас временные трудности, то тоже на новые возможности не очень похоже — надо просто пересидеть, переждать, и старое-доброе опять вернется.

В каком же случае действительно уместно говорить о новых возможностях? Наверное, если «жареный петух» клюет всерьез, а с ощущением боли от этого хотя бы смутно приходит осознание, что и раньше что-то было неверно, неправильно. И тогда надо не просто мечтать о возврате к старому, но пытаться уже сейчас строить что-то новое, принципиально отличное от старого. Но что в прошлом было неверно, что новое строить вместо старого? И, наконец, кто это новое будет строить?

Кто-то, по наивности, возлагал надежды на предварительно разрекламированный саммит лидеров двадцати ведущих государств мира в Лондоне. Но почему-то мало кто обратил внимание на то, как быстро и естественно антикризисный саммит перетек в юбилейные торжества по случаю шестидесятилетия НАТО — неужто просто совпадение такое? Или, может быть, НАТО приурочило свой юбилейный саммит к «историческому» антикризисному саммиту «двадцатки»?

Нет, главное от второстепенного нам все-таки стоит научиться отличать: перед своим действительно важным мероприятием лидеры современного мира позволили себе чуть подразмяться на антикризисной тематике. И не надо удивляться их, казалось бы, необоснованному оптимизму по результатам антикризисной части программы мероприятий: договорились или не договорились — неважно, но что броня крепка, и танки их быстры, они тут же постарались всем продемонстрировать.

В отношении же антикризисной мирной разминки, что мы имеем в сухом остатке?

Общие декларации об усилении контроля над оффшорами никак не решают проблемы вывода капиталов в эти самые оффшоры из развивающихся экономик (причем, «развивающиеся» в данном случае — в смысле неспособные к эффективному саморегулированию), включая и нашу экономику, российскую. Более того, эти оффшоры называют «налоговым раем», но суть-то применительно к российской и другим «развивающимся» экономикам и в другом — в рае для вывода и сокрытия прибыли не только от государств (собирающих налоги), но и от партнеров-сособственников, прежде всего, от миноритарных акционеров, а также от государства, но уже не как сборщика налогов, а как сособственника или даже основного собственника. И как же предполагаемый пока не вполне ясный механизм составления списков налоговых убежищ поможет «развивающимся» экономикам ограничить нынешний процесс их системного разграбления через эти оффшоры, пусть и теперь включенные в любые списки? Без этих списков мы сами разве не знаем, что у нас в России даже к недропользованию допускаются любые оффшорки, что в тех же США внутреннее законодательство категорически не допускает?

Понятно, что разграбление через подобный механизм конкретных национальных государств, в частности, нашей страны, это вовсе не проблема для США или всего мирового сообщества — никто, собираясь на высокие международные форумы, не обязан решать за нас наши проблемы, проистекающие исключительно из нашей же собственной недееспособности. Но, с другой стороны, если наши ключевые проблемы на самом деле лежат вовсе не в сфере эффективного взаимодействия на международном уровне по выявлению и учету налоговых убежищ, то чего ради мы вообще тратим время на помпезные международные мероприятия вместо того, чтобы, засучив рукава, наводить сначала порядок у себя самих?

То же касается усиления контроля над всякими спекулятивными инструментами: ни надлежащих институтов такого международного контроля, ни какой-либо внятной единой идеологии, которую можно было бы положить в основу такого регулирования, пока нет. Лиха беда начало — если над этим последовательно работать, так можно и все выработать. Но только возникло ведь все это и расцвело не само по себе, а значит, соответствует чьим-то глобальным интересам. Чьим, как вы думаете? Может быть, интересам каких-то маленьких и слабеньких, кого на антикризисный саммит и не приглашали? Или же, напротив, и оффшоры, и всякие заведомо спекулятивные инструменты соответствуют интересам самых сильных, кто затем плавно перетек к юбилейным мероприятиям?

Понятно, потому и договорились: с оффшорами взаимодействовать и сотрудничать, контролировать, но не закрывать. Значит, все, кто беспокоился, могут спать спокойно. Может быть, это и есть истинная причина странноватой неподдельной радости мировых лидеров, зафиксированной фотокамерами?

Вопрос о новой мировой валюте, как и следовало ожидать, если и обсуждается где-то всерьез (не путать с дипломатическими реверансами на прошедшем саммите), то уж точно не на публичной разминке перед юбилеем НАТО. Не беспокойтесь, товарищи: сильнее НАТО, то есть, извините, оговорился. Сильнее доллара и, так уж и быть, немножко евро, ничего нет и быть не должно. А если мы передумаем и сделаем ставку на какой-либо новый инструмент, то о своих решениях всех проинформируем.

Зато отдельное спасибо мировым лидерам за укрепление МВФ (за что, кстати, накануне саммита выступали и наши руководители) — более триллиона долларов, согласитесь, очень неплохие деньги. Но за что этот триллион передается МВФ, за какие прежние достижения? И на что — каких новых свершений мы вправе ожидать от этой организации? Кому за всю свою историю МВФ помог действительно встать на ноги и совершить рывок в развитии? Таковых на горизонте не замечено. Тех же, кого с помощью МВФ загнали в долговую кабалу и, соответственно, долговременную стратегическую зависимость от истинных хозяев этой с виду как будто международной организации — более чем достаточно. «Неоколониализмом» называлась эта практика еще в наших школьных учебниках, и Россия прочувствовала это в 90-е на себе в достаточной мере. Так что же означает нынешнее решение — антикризисный саммит «двадцатки» коллегиально решил, что от дальнейшего расширения и развития практики неоколониализма всему миру в кризисной ситуации будет какая-то польза? Или же завтра, как по мановению волшебной палочки, МВФ сменит методы и приоритеты своей деятельности и начнет учить бедных и слабых тому, как на самом деле развиваться так, чтобы бросить вызов сильным мира сего?

Но это все лишь о частных инструментах, что же в идеологии?

В идеологии все прелюбопытно: прежде всего, потрясающее единство в общих декларациях. Причем, с одной стороны, о том, что капитализм уже не будет прежним, что бесконтрольно либеральная модель развития себя полностью исчерпала и даже дискредитировала. Но, с другой стороны, о приверженности прежней идее всеобщей открытости и недопустимости «скатывания» в протекционизм — этому опять все дружно присягнули.

Противоречия не заметили? А идея этой самой всеобщей открытости, причем не для новых знаний, технологий и, в конечном счете, научно-технического прогресса, а для неограниченного свободного перетекания готовых товаров, услуг и капитала — это разве идея самостоятельная, а не важнейший элемент этой самой бесконтрольно либеральной модели?

Таким образом, дошел ли до дна кризис экономический, и сколько еще он будет продолжаться — ответа нет, и саммит «двадцатки» к этому ответу нас не приблизил. Но налицо кризис другой — идейный: прежняя модель развития, в чем, вроде, согласны мировые лидеры, себя исчерпала, но ее ключевому элементу эти же лидеры тут же снова дружно присягнули.

Ладно, саммит — проехали, но кризис-то никуда не делся, пока лишь нарастает. Что делать — покорно плестись в фарватере у тех, кто вроде разводит руками, не имея готовых решений, и вместе с нами готов эти решения публично искать в беспрецедентно демократичной атмосфере, но, при этом, на самом деле свою скрытую стратегию явно имеет и последовательно ее осуществляет? И к чему таким путем придем?

О мировом сообществе, о несовершенстве человечества мы можем очень и очень переживать, но и на свое государство, на свою власть, наконец, на свое общество мы пока никак всерьез повлиять не можем. Хотя ищем пути, пытаемся. На протяжении уже более двух лет сайт «Столетие.Ру», наряду с публикациями других авторов, каждую неделю публикует и мою очередную статью в рубрике «Позиция». На эти статьи появляются отклики, за что их авторам я благодарен. И ряд пожеланий, если не сказать претензий, авторов этих откликов можно свести к преодолению некоторой инструментальности моего подхода. И понятно, что разрозненный набор инструментов, без какой-либо идейной базы в его основе, не может ни сплотить общество, ни открыть ему какие-либо реальные перспективы, ни даже сделать сам набор предлагаемых к применению инструментов целенаправленным и эффективным. Могу ли я и сам это не понимать? Но тогда почему на протяжении длительного времени от четкой постановки именно идеологических вопросов я практически уклонялся, в лучшем случае, ставил их лишь как вопрос о неприемлемости чего-либо, но не как позитив?

Во-первых, что нам, обществу, жизненно необходимо: разделение по бесконечному спектру идейных нюансов, или же, напротив, объединение — по тому, что мы можем увидеть и оценить одинаково или хотя бы близко? Я старался писать о том, что, как мне представлялось, может объединять.

И, во-вторых, не всякое время способно породить конструктивную идеологию, новое мировоззрение. И не во всякое время заявки на появление такой идеологии даже и уместно публично подавать. Когда наиболее активная и дееспособная часть общества сыта и довольна, и если переживает, то лишь сначала о выборе новой диеты для похудания, а затем о том, как вывести из кишечника паразитов, только что помогавших похудеть, о какой единой для активной части общества идеологии может идти речь?

Но кризис — время, когда приходится хоть немножко задуматься. И болезненные уколы и даже раны могут стать прививкой. В этом есть определенный шанс, хотя и переоценивать его не стоит.

Напомню: сразу после дефолта 1998 года общество вдруг на какой-то момент оказалось готовым и слышать, и воспринимать, казалось бы, весьма сложные вещи, вплоть до вопроса о сути и роли Центрального банка страны, о невиданной степени его бесконтрольности и безнаказанности. Но. Уже через полгода-год после дефолта подобные вопросы мало кого интересовали — все включились «в дело», в работу, за что людей, разумеется, осуждать нельзя. Но урок-то оказался неусвоенным.

Другой пример, еще более масштабный — Великая депрессия. Что случилось, почему вдруг в «кризис перепроизводства» вместо снижения цен до уровня, позволяющего остаться, может быть, без особой прибыли, но сохранить производство и выжить, вместо достижения всеобщего благополучия, обеспеченности всем необходимым и процветания, напротив, началось массовое сжигание зерна, закапывание мяса, сливание в канавы молока и затем. массовый голод? Ответ известен — ростовщик никому не позволил не то, чтобы снизить цены вдвое, но даже и снизить их на десять-пятнадцать процентов — не рассчитаешься за кредит и пойдешь по миру. И все равно, даже и без снижения цен, большинство не рассчиталось и пошло по миру. Что в этих условиях нужно было сделать, и что на само деле было сделано Рузвельтом? Прежде всего, был скручен и связан ростовщик. Были созданы механизмы ограничения закабаления производителей ростовщиком (затем были включены механизмы стимулирования и создания искусственного спроса и т. п.), и дело пошло. Но надолго ли хватило прививки? США надолго — более чем на полвека. Окружающим же, наблюдавшим за тем, что происходило и в США, да и почти во всем мире, совсем ненадолго — этот же ростовщический механизм сразу после войны был заложен как универсальный инструмент в основу деятельности таких ключевых международных организаций, как МФВ, МБРР и т. п., и лишь существование СССР как принципиально антиростовщического социального проекта еще как-то сдерживало аппетиты. Но даже внутри СССР важнейшая в жизни любого общества и государства идеологическая работа постепенно оказалась настолько потерявшей реальные ориентиры и смыслы, настолько выхолощенной, что за туманом догматов, противоречивших даже практике жизни в самом СССР, лик глобального ростовщика постепенно вновь стал вполне милым и симпатичным, да еще и связанным в массовых представлениях чуть ли не с мировым прогрессом. Как рухнул СССР — отдельный вопрос. Но с какой готовностью и общество, и все государство кинулись в руки искушения и греха, от которого, казалось, уж у нас-то была прививка.

Таким образом, переоценивать эффективность прививок не стоит, но, с другой стороны, что-то ведь все-таки, пусть и не сразу, но человечеством усваивается. И, что в данном случае важно, усвоение зависит не только от болезненности укола, но и от способности к рефлексии — как всего общества, так и отдельных его представителей, включая нас с вами — и того, кто это пишет, и тех, кто это читает.

Почему в качестве первого постановочного вопроса в копилку идей для новой идеологии я предложил вопрос именно о признании ростовщичества смертным грехом — только ли потому, что считаю именно этот вопрос самым важным? Нет, хотя актуальность вопроса не вызывает сомнений. Тому есть еще, как минимум, два весьма и весьма серьезных основания.

Первое — огромное количество граждан нашей страны именно сейчас на себе прочувствовало и, может быть, осознало (или мы должны помочь это осознать), что такое милая улыбка и цепкие лапы ростовщика. Конечно, замечательно, что правительство как будто прилагает какие-то усилия для того, чтобы смягчить ситуацию для получателей ипотечных кредитов и т. п. И мы за то, чтобы не выгонять людей из квартир и не дать им умереть с голоду. Но, с другой стороны, именно от того, насколько болезненным будет этот урок, не исключено, в немалой степени зависит, сможет ли он быть усвоенным. Причем, не только на уровне индивидуальной жизненной стратегии («Если выкручусь — больше ни одного кредита не возьму никогда и ни за что!»), но и на более высоком уровне осознания, что как ростовщик рушит чьи-то индивидуальные жизненные планы и надежды, точно так же он сыграл огромную роль и в разрушении научного и технологического потенциала всей нашей огромной страны. Более того, и даже в кризис продолжает на стране (на нас на всех) успешно паразитировать.

И второе — бок о бок с нами существует и ищет свой путь развития целая огромная исламская цивилизация, многие века категорически не приемлющая ростовщичество. Кто-то утверждает, что потому-то она и отстала в развитии. Но кто сказал, что история заканчивается, и пора подводить итоги? Есть ли всерьез основания утверждать, что и через сто лет расстановка сил в мире будет однозначно в пользу нынешних лидеров? Не говоря уже и о том, что, например, Япония — как цивилизация — не противопоставляет себя сколько-нибудь демонстративно современной иудо-христианской экономической модели, но у себя и для себя нашла способ поставить ростовщика на место: он имеет возможность работать исключительно так, как это в наибольшей степени соответствует интересам национального научно-технологического развития. Аналогично и Китай — громко не протестует, но использует ростовщические инструменты под своим жестким контролем и исключительно в собственных интересах. Это у них вообще такой специфический азиатский способ, но только не производства («азиатский способ производства», как известно, давно стал символом отсталости), а наименее затратного и наиболее эффективного сопротивления, что, например, в теории и практике единоборств, изучают и перенимают уже давно во всем мире.

И третье — еще не основание, но надежда. Мы тут ругаем свой автопром, но и «Дженерал моторз» (равно как и большинство мировых автогигантов) тоже оказывается недалек от банкротства. Это они что — отсталые и неэффективные? Или японская «Сони», как сообщали СМИ, впервые за свою историю показавшая убытки, неэффективная? Или же по большому счету дефективна модель развития, основанная на пирамидально растущем спросе, подпитываемая такой же пирамидой кредитов, в результате чего периодически сыпется все, но, несмотря даже и на громкие банкротства банков (с которых, напомню, на этот раз началось), общемировой валовой продукт, в конечном счете, все более и более концентрируется в лапах ростовщика. Напомню: сила американской цивилизации — в ее адаптивности и способности усваивать уроки. Не исключено, что и там постепенно начнут вызревать силы, способные в этом вопросе стать нашим союзником.

Понятно, что это — лишь начало разговора о составляющих и истоках новой необходимой обществу идеологии. И мы этот разговор продолжим.

http://stoletie.ru/poziciya/krizis_novie_perspektivi_ili_starie_illjuzii_2009−04−06.htm