Повесть Николая Васильевича Гоголя «Шинель» несомненно была переходным произведением между первым и вторым томами «Мертвых душ», служила целям исследования автором проблемных ситуаций. Дата начала работы автора над этой повестью совпадает с окончанием (вчерне) первого тома, а время ее публикации (1842 год) совпадает со временем выхода в свет «Мертвых душ». В повести «Шинель» Гоголь видел «путь к истине» при работе над продолжением своей поэмы «Мертвые души». При этом в его «маленьком человеке» — Акакие Акакиевиче Башмачкине — оказался незурядный талант исследователя.
К сожалению, единого толкования этого произведения Гоголя не сложилось. Есть несогласные с тем, что повесть «Шинель» была каким-то переходным «мостиком», ведь у Гоголя нередко так случалось, что на выходе он получал совсем не то, что намеревался создать изначально. Не так ли и повесть «Шинель» вместо «теоретических изысканий» и «иллюзий автора» стала подлинной трагедией маленького человечка Башмачкина?
Измышления по поводу «Шинели» Гоголя продолжаются и поныне. Так, известный французский писатель русского происхождения Андре Труайя в своей книге «Николай Гоголь» скажет об этой повести: «судьба гомункулуса с выпачканными чернилами пальцами». Это уже нечто новое. Впрочем, это похоже на Гомункула, выведенного из пробирки «сухим» ученым Вагнером в трагедии «Фауст» Гете. По заключению Труайя «ничтожество Акакия Акакиевича Башмачкина состоит в том, что будучи живым, больше походил на автомат и мертвую душу…»
Такое мнение могло сложиться при беглом чтении повести, если вырывать из текста отдельные предложения и пропустить всю ее середину.
«В одном департаменте служил один чиновник….»
«Фамилия чиновника была Башмачкин…»
«Имя его было Акакий Акакиевич…»
«Когда и в какое время он поступил в департамент, этого никто не припомнит…».
«Сколько не переменялось директоров и всяких начальников, его видели все на одном и том же месте, в том же положении, в той же самой должности, и тем же чиновником для письма, так что потом уверились, что он видно так и родился на свет уже совершенно готовым, в вицмундире и с лысиной на голове. В департаменте не оказывалось ему никакого уважения…»
«Наконец Акакий Акакиевич испустил дух…»
«Акакия Акакиевича свезли и похоронили. И Петербург остался без Акакия Акакиевича, как будто бы в нем его и никогда не было. Исчезло и скрылось существо никем не защищенное…»
«…на другой день на его месте уже сидел новый чиновник, гораздо выше ростом и выставлявший буквы уже не таким прямым почерком, а гораздо наклоннее и косее…»
Читая Гоголя, мы заметили его утверждение, ставшее правилом жизни, которому он неизменно следовал: «Всякому человеку следует честно исполнить свое земное предназначение». Гоголь знал свое призвание: он горел пламенной страстью вернуть русским людям утраченную гармонию жизни. Главная беда заключается в падении нравственности и духовности человека. Одним из главных виновников этих утрат, по его мнению, был Петр I. Он «прорубил окно в Европу», куда устремились праздные дворяне, чтобы привезти домой что-то новое, еще неведомое нам. Привезли же они в Россию западное обезьянство, которого ранее у нас не было и в помине.
Русские души впали в оцепенение, теперь их надо было разбудить, сделать живыми.
Во второй редакции повести «Портрет», предшествовавшей «Шинели», Гоголь высказал мысль, которая станет его руководящей идеей при написании второго тома «Мертвых душ»: «Нужно отличать поэтов-художников, ибо они только одни мир и прекрасную тишину низводят в душу, а не волнение и ропот». Несомненно, что речь идет о гармонии жизни, которая рождает в душе мир и согласие. И недаром исследование гармонии красной нитью проходит едва ли не через все произведения Гоголя, начиная с «Сорочинской ярмарки», где показано, как приходит гармония:
«…От одного удара смычком музыканта, в сермяжной свитке, с длинными закрученными усами, все обратилось волей и неволею, к единству и перешло в согласие. Люди, на угрюмых лицах которых, кажется, век не проскальзывала улыбка, притопывали ногами и вздрагивали плечами. Все неслось, все танцевало…»
В повести «Шинель» Гоголь исследует гармонию, рождаемую каллиграфией как искусством красивого письма. До изобретения книгопечатания и машинописи знание секретов каллиграфии и его совершенного исполнения приравнивалось к художественному мастерству. Недаром на Руси каллиграфов называли краснописцами. Таковым был Акакий Акакиевич Башмачкин. Как объяснить его привычку переписывать дома бумаги, исполненные на службе в течение рабочего дня?
Все просто. Для него ничего не существовало, кроме переписывания. Свое любимое занятие он не променял ни на какие блага. «Там, в этом переписыванье, ему виделся какой-то свой разнообразный и приятный мир. Наслаждение выражалось на лице его…был он сам не свой… и подсмеивался и подмигивал, и помогал губами». Одна фраза автора дает нам разгадку этого феномена. «Акакий Акакиевич, если и смотрел на что, видел на всем свои чистые, ровным почерком выписанные строки». И это была гармония души и тела, ее вызывали только «свои» строки, Башмачкин несомненно познал гармоничную каллиграфию, которую определял гармоничный угол наклона букв, и золотую пропорцию между размерами.
Египетские жрецы увековечивали великих писцов древности, познавших суть и меру предустановленной гармонии. Их знаниями смогли воспользоваться строители пирамиды Хеопса, ставшей образцом совершенной гармонии (другие пирамиды к ней приближаются). Вот дошедшие до нас строки из египетских былин, прославляющие древних писцов:
Есть ли где-нибудь кто-то,
Подобный Джедефхтору?
Есть ли где-нибудь подобный Имхотепу?
Да, был греческий мудрец Пифагор, но он не успел передать свои знания миру, так как сгорел вместе с учениками при покушении злоумышленников на его школу.
Был герой повести Гоголя «Шинель» писец Башмачкин, но он погиб после ограбления его злоумышленниками. Однако Башмачкин — лицо вымышленное. Подлинным каллиграфом, открывшим секреты предустановленной гармонии, был автор повести «Шинель», Николай Васильевич Гоголь. По приезде в Петербург он в течение трех лет работал писцом сначала в Министерстве внутренних дел, затем в департаменте уделов.
Удивительный факт! Своим эстетическим чувством, тонкой поэтической душой и внутренним глазомером Гоголю удалось определить неведомый другим писцам гармонический угол наклона букв в строчке, а также золотую пропорцию между высотой и шириной букв. В этом легко убедиться, сравнив прежний почерк Гоголя с его почерком после работы в департаменте.
Что же представляет собою гармония? По определению Аристотеля, гармонией является сочетание или смесь противоположностей, которая ощущается нашими органами чувств. Численное ее выражение может дать только математика. В качестве примера может служить Аристотелева классификация добра и зла:
«Добро и зло речется на четверо:
а) добро вселично;
б) лихо вселично;
в) мало зла и много добра;
г) много зла и мало добра.
Гармоничными становятся эти смеси только при достижении ими золотой пропорции: 61,8% одного компонента и 38,2% - другого. Отсюда видно, что при определенных сочетаниях противоположностей возникают две гармонии — высокая и низкая, небесная и земная (гармонии сочетания добра и зла обычно считают или божественной или сатанинской). Между двумя гармониями возможны противоречия и борьба противоположностей.
Если величины компонентов отложить в масштабе на графике в виде отрезков: 38.2 мм — по горизонтали, 61,8 мм — по вертикали и соединить концы отрезков линией (диагональю), то получим прямоугольный треугольник, называемый «золотым треугольником». В нем угол при основании, как нетрудно убедиться, равен 51 градусу 49 минут 13 секунд.
Этот угол поистине «золотой». Таков же теоретический угол наклона боковых граней пирамиды Хеопса. Именно этого угла наклона букв придерживался Николай Васильевич Гоголь в своих письмах.
Поскольку надобность в пирамидах полностью отпала, где Гоголь мог применить свои познания предустановленной гармонии? Понимая необъятную силу гармонии, он надеялся использовать ее в своей поэме «Мертвые души» для переустройства общества. Но время работало не в пользу Гоголя. Даже свое открытие золотого угла он не смог передать людям.
В настоящее время в шрифтах русского алфавита золотой угол для наклона букв не находит применения. Так, для рукописного шрифта рекомендуемый угол наклона букв 70 градусов, для чертежного шрифта — 75 градусов, для курсива — 60 и т. д. Почему же достижения каллиграфии, искусства красивого письма, оказались не востребованными? Это могло быть следствием того, что сама каллиграфия пережила этап отторжения.
Прогресс безжалостно изгнал каллиграфию из всех департаментов, как вредный пережиток, как тормоз развитию делопроизводства. Выводить каждую буковку, как этого требовала каллиграфия, а затем любоваться красотой строчек, пребывая в умилении от очарования их гармонией, казалось недопустимой тратой времени и нетерпимым анахронизмом. Победу одержала скоропись, беглое письмо (на смену которой придет впоследствии машинопись, ксерокопия, компьютер).
Каждому переписчику стали устанавливаться сроки исполнения писем, что вело к нормированию их труда. Способность к скорописи оказалось неотъемлемым требованием к переписчику. При этом скорость — степень быстроты сделала желательными установление рекордов при письме. В русском языке появились новые слова: скоропись, скоростники, скоросшиватели и другие скороговорки…
Борьба с каллиграфией стала тенденцией века. Вскоре живопись последовательно изгонит внешнюю красоту, изобразительность и гармоничную цветопись.
Возмущенное сознание зрителей вынуждено было смириться с отсутствием перспективы, глубины, а главное — нарушением меры вещей, пропорциональности форм.
И в музыке — чарующем искусстве, отражающем действительность в звуковых художественных образах, — тоже принимаются на вооружение диссонансы (то есть дисгармония) как средство выразительности музыки. А подлинная гармония жизни — лады мажора и минора, консонанс отбрасываются прочь, как пережиток прошлого времени.
Достоевский в очерке «Приговор» словами «материалиста-самоубийцы» фактически вынес «приговор гармонии целого» и косвенно выразил несогласие с Гоголем. Вот его вывод:
«На вопрос мой о счастье я через мое же сознание получаю от природы лишь ответ, что могу быть счастлив не иначе, как в гармонии целого, которой я не понимаю и очевидно для меня и понять никогда не в силах. Следовательно, если и существует гармония, то крайне редко, и вообще недоступна для людей…»
Ф.М. Достоевского называют верным учеником Гоголя. Однако в своем раннем произведении «Бедные люди» он подверг резкой критике повесть своего учителя «Шинель».
Странным кажется то, что, говоря о Гоголевской «Шинели», ни Достоевский, ни его «бедные люди» нигде не упоминают имя автора. Приведу выдержку из «Бедных людей», где Вера Алексеевна отправляет своему приятелю Макару Девушкину «одну книгу» и советует прочитать в ней повесть под названием «Шинель». Макар прочитал повесть за день и был взбешен. Он, как и Башмачкин, служил писцом в департаменте, но по сравнению с Башмачкиным, которого «за усердие по службе можно было бы произвести в статские чиновники», Макара можно обвинить, что он трудится как лакей, как подневольный раб. Боясь упреков и разоблачений, Макар стал оправдываться:
«Состою я уже около тридцати лет на службе; служу безукоризненно, поведения трезвого, в беспорядках никогда не замечен… Уважаем начальством, и сами его превосходительство мною довольны; и хотя еще доселе они не оказывали мне особых знаков благорасположения, но я знаю, что они довольны. Дожил я до седых волос; греха за собой большого не знаю».
И тут Макар как бы услышал вопрос Акакия Акакиевича: «А если по честному?»
«…Между нами будь это… Наш брат ничего без острастки не сделает, всякий норовит только где-нибудь числиться, что вот, дескать, я там-то и там-то, а от дела-то бочком да стороночкой. А так как разные чины бывают, и каждый чин требует совершенно соответственной по чину распеканции, то естественно, что после этого и тон распеканции выходит разночинный, — это в порядке вещей! Да ведь на том и свет стоит… Без этой предосторожности и свет бы не стоял, и порядка бы не было»
Дочитав до конца, Макар Девушкин сделал вывод: «Все это неправдоподобно, потому и случиться не может, чтобы был такой чиновник».
Повесть «Шинель» вызывала в Достоевском явный протест как зловредная и надуманная. Тема человеческих страданий, считал он, определена социально и несчастье Башмачкина запрограммировано в чиновничьих иерархиях.
«И лучше всего было бы не оставлять его умирать, беднягу, а сделать бы так, чтобы шинель его отыскалась, чтобы тот генерал, узнавши подробнее об его добродетелях, перепросил бы его в свою канцелярию, повысил чином, дал хороший оклад жалованья, так что, видите ли, как это было: зло было бы наказано, а добродетель восторжествовала бы».
Достоевский отстаивал правду жизни. У Гоголя же была своя правда: он читал роман Достоевского «Бедные люди», и ему претила «двойная бухгалтерия» Макара и тех людей, которые уходят от выполнения своего прямого долга «бочком, бочком да стороночкой».
- Стыдно позорить Россию халтурным трудом! Не тут ли истинное зло торжествует? Маленький человек Башмачкин может служить примером для многих своим трепетным отношением к труду.
Мы, такие, как есть сейчас, — обречены на исчезновение. Нужно небывалое, абсолютно беспримерное изменение человеческого интеллекта, переубеждения людей. Мыслимо это? На плечи ни одного поколения ранее еще не ложилась подобная задача своей неподъемной тяжестью…
И будут ли новые убеждения людей верными? — время покажет.
http://www.rv.ru/content.php3?id=7877
