 |
| Радонеж | Алексей Харитонов | 18.03.2009 |
Норвежка сирийского происхождения Сара Азмех Расмуссен отметила международный женский день поступком, который побудил журналистов восхвалять ее смелость — она публично сожгла хиджаб, мусульманский платок, который, по ее убеждению, символизирует притеснение женщин. В Саудовской Аравии это было бы самоубийственно; в Иране — чревато очень серьезными неприятностями. Но она сделала это в Норвегии — и похвалы ее мужеству поначалу вызывают недоумение. Норвегия — европейская страна, где сожжение хиджаба, теоретически, может вызывать вопросы только у пожарной инспекции, страна, где всякий мужчина и всякая женщина вольны сами решать, во что им одеваться. В Москве на сожжение хиджаба никто не обратит внимания — да никто и не станет учинять подобную демонстрацию. Каким образом весьма продвинутая европейская страна, с однополыми «браками», гейпарадами, и прочими атрибутами торжествующей толерантности оказалась в то же время страной, где сжечь хиджаб — это смелый вызов?
На первый взгляд это кажется несочетаемым — воинствующий секуляризм, выдавливание религии из общественной жизни, отрицание традиционных христианских корней европейской цивилизации, настойчивое продвижение греха в качестве чего-то нормального и даже обязательного — и нарастающее давление религии, только другой, давление, под которым некоторые вещи становятся опасными.
В той же Норвегии чуть меньше года назад была группой экстремистов была избита до потери сознания Кадра Юсуф — норвежская журналистка сомалийского происхождения, выступавшая против женского обрезания; нападавшие пинали ее ногами с криками «Аллах Акбар». Кажется, трудно представить себе что-то более противоположное, чем секуляризм и исламизм; однако в Западной Европе они укрепляются вместе и одновременно. Бывший британский премьер-министр Тони Блэр говорит о том, что христианам приходится существовать в агрессивно-секуляристком окружении; в то же время мусульманские активисты не смущаются явиться на парад британских солдат, вернувшихся из Ирака, с плакатами «Английские солдаты — трусливые убийцы». Недавно британская газета «Таймс» поместила рассказ британки пакистанского происхождения, которая терпела побои и насилие со стороны своего отца-имама, и бежала из семьи, столкнувшись с угрозой насильственного замужества. Она обратилась в христианство и вышла замуж за христианина — но вынуждена скрываться, опасаясь быть убитой за «отступничество». Английский журналист пишет: «мы хорошо знакомы с гонениями на христиан в таких странах, как Пакистан и Афганистан; но передо мной сидит женщина, которую угрожают убить здесь, в Британии, за то, что она христианка».
У нас, в России, несомненно, предостаточно своих, и очень серьезных проблем; однако в Москве можно исповедовать традиционную для страны религию, не опасаясь быть за это убитым; в Лондоне, как видим, это не всегда так. Можем ли мы сказать, что это «их нравы» и на этом успокоиться? К сожалению, нет. Мы живем в глобализирующемся мире, где идейные и духовные тенденции, набравшие силу в Западной Европе, уже настойчиво стучатся в наши двери. В каком-то отношении мы отсталая страна — эти тенденции приходят к нам с запозданием. Однако это запоздание дает нам возможность подумать о том, стоит ли нам следовать тем путем, который в более продвинутых странах уже привел к довольно пугающим последствиям
Западноевропейский опыт показывает, что секуляризм едва ли имеет будущее; это чисто переходная идеология. Люди, которые не в состоянии смириться с тем, что в Церкви проповедуют против содомского греха, рискуют оказаться в обществе, где содомитов принято побивать камнями. Выдавливание христианства из общественного пространства не приводит к формированию секуляристкого общества, где религия сведена на уровень безобидной личной причуды. Оно приводит к тому что освободившееся пространство занимает нечто другое. Разрыв с духовными основаниями своей культуры порождает отнюдь не «дивный новый мир» безграничной свободы и всеобщей толерантности. Он уже привел в мир, где сжечь жиджаб — отчаянно смелая демонстрация, а обращение в христианство может оказаться смертельно опасным.
Есть известная максима про то, что тот, кто не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую. Похоже, она верна и по отношению к духовной культуре — люди, которые не захотели нести легкого бремени Христа, через какое-то время окажутся под куда более тяжелым ярмом. Для нас же это урок того, что идеология «многонациональности и многоконфессиональности» под лозунгами которой отечественные секуляристы стремятся не допустить Православие ни в школы, ни в армию, ни куда-либо еще, отнюдь не приводит к социальной гармонии.
Интересно, что в США, где также существует многочисленная исламская община, отношения между мусульманами и их соседями в целом лучше, а влияние экстремистов — меньше. Многие приписывают это тому, что США — все еще довольно религиозное общество; между верующими людьми существует определенное взаимопонимание, которого не существует между верующими и секуляристами. Однако на прошедшей неделе нам пришлось услышать о глубоко огорчительном акте измены, которую совершил президент Обама по отношению к христианскому наследию своей страны. Он принял решение снять запрет на финансирование исследований эмбриональных стволовых клеток из государственного бюджета. «Победа науки над верой» — отозвались либеральные СМИ. Но о чем в действительности идет речь и кто кого победил?
Одна из особенностей современных мировоззренческих и этических споров — выработка определенного языка, который помогает создать ту картинку, которую нам хотят представить ее авторы — яркую, броскую и запоминающуюся. Этот язык рассчитан на человека, проглядывающего публикации в газетах или интернет «по диагонали» или даже просто ориентирующегося на заголовки. Слова о «победе» рассчитаны на такое диагональное прочтение. Что же произошло на самом деле?
Стволовые клетки обладают уникальными свойствами, которые, как предполагают исследователи, могут помочь в лечении многих тяжелых болезней. Можно было бы только сердечно приветствовать усилия науки, направленные на облегчение человеческих страданий, если бы не одна этическая проблема — наиболее удобный источник стволовых клеток — человеческие эмбрионы. Христиане, рассматривающие человеческую жизнь как священную с момента зачатия, резко возражали против этого. Люди светские, напротив, обвиняли христиан в том, что они ставят палки в колеса прогрессу и науке ради своих иррациональных религиозных табу.
Недавно, однако, из этого противостояния стал намечаться выход — ученые обнаружили, что стволовые клетки можно получать из тканей взрослого человека, который, в отличие от эмбриона, остается после взятия клеток живым и здоровым. Это перспективное направление исследований, однако, может заглохнуть — технологически проще иметь дело с эмбрионами, и, после снятия запрета, ими, по всей видимости, и займутся.
Конфликт, таким образом, разделяет не науку и веру, а две этические позиции — можно или нельзя уничтожать человеческие эмбрионы в научных, медицинских или коммерческих целях. Для неверующих людей требование заботится о жизни эмбрионов — суеверие; для них это, в лучшем случае, потенциальная человеческая жизнь. Для христиан эта жизнь уже началась, и пресекать ее — преступление.
Этот конфликт обращает нас к основаниям нашей этики и наших представлений о мире. Человеческие эмбрионы нельзя делать предметом манипуляции, зачатая жизнь имеет право продолжаться — да, это «иррациональное табу». Но «не убий» — вообще иррациональное табу. «Людей есть нельзя» — тоже иррациональное табу. Почему нельзя-то, когда это вкусно и полезно? Этика вообще опирается на вненаучные основания; ответ на вопрос «а почему взрослых людей нельзя употреблять для опытов» столь же ненаучен, как и ответ на вопрос «почему для опытов нельзя употреблять эмбрионы». Если мы разрушаем этику, основанную на признании святости человеческой жизни с момента зачатия, мы не сможем сохранить этику, признающую святость жизни после рождения.
Кончено, разрушение этики уважения к жизни началось не вчера; аборты уже получили повсеместное распространение. Но официальное разрешение — и финансирование из госбюджета — программы, предполагающей употребление человеческих эмбрионов, это важный этап пути; ведет ли он к торжеству науки? Это не очевидно. Очевидно, что он идет к дальнейшему разрушению этики.
Цивилизация, разрушая собственные духовные основы, роет себе могилу. И мы, увы, не можем сказать «западная цивилизация». Все западные болезни — это и наши болезни тоже, иногда даже в более тяжелой форме. Нам надо отдавать себе отчет в том, что дорога, которую нам предлагают, как «европейскую» ведет не к благополучию и процветанию, а к цивилизационном коллапсу, когда на опустевших землях расселятся народы, в отличие от нас — и других европейцев — сохранившие религиозные основания своей цивилизации.
