 |
| Радонеж | Сергей Худиев | 10.03.2009 |
Как сообщает «Интерфакс», начальник столичной милиции Владимир Пронин подчеркнул, что проведение гей-парада в Москве недопустимо. «Это неприемлемо, и разрешать гей-парады нельзя. Никто не дерзнет это сделать, такого „смельчака“ порвут просто, как Тузик шапку… И пусть нас на Западе считают плохими, зато наше население будет признавать, что это правильно. Наша страна патриархальна, и этим все сказано… Я категорически согласен с Церковью, с патриархом, политиками, в том числе и с Лужковым, которые убеждены: мужчина и женщина должны любить друг друга. Это Богом отведено и природой». Мы можем только порадоваться здравым взглядам Владимира Пронина, но, возможно, для некоторых из наших сограждан будет полезно подробнее объяснить, почему этого мероприятия допускать нельзя — ни в какой форме.
Священное Писание перечисляет мужеложство в ряду с другими грехами, отторгающими человека от Царства Божия, не проводя какой-то резкой грани между гомо- и гетеросексуальными блудниками. Можно было бы относится к этому как к любому другому греху — ну, все мы тут грешники, а факты чужой частной жизни есть дело часто очень печальное, но частное и не наше. Однако проблема в том, что сами идейные приверженцы содомии отнюдь не желают оставлять ее своим частным делом. Обычные, гетеросексуальные прелюбодеи не ходят парадами прелюбодейской гордости; пьяницы не требуют ввергать в тюрьмы за «алкофобию» священников, проповедующих против их греха; и только содомский грех требует себе обязательной публичной демонстрации и одобрения, а также преследования всех, кто этого одобрения не высказывает.
Почему так сложилось? Можно сказать, что люди, страдающие этим расстройством, более склонны обращаться в своей среде и, в силу этого, более склонны объединяться для продвижения своих взглядов. Но дело, похоже, не только в этом.
В истории Европы (как и культурно связанной с ней Америки) мы можем видеть борьбу двух тенденций — одна из них опирается на христианскую идентичность нашего континента, другая — стремится эту идентичность разрушить во имя некоего светлого будущего, которое наступит по преодолении религиозных предрассудков. Парадоксально, но многие антихристианские течения в европейской культуре вырастают из ее христианского наследия, причудливо извращая евангельский идеал. Коммунизм, самое масштабное антихристианское восстание, апеллировал к идеалам справедливости, братства, ценности «маленького человека», идеалам, проведанным еще библейскими Пророками. Мало кто в советские годы знал, что популярный лозунг «кто не работает, тот не ест» — на самом деле, слова Апостола Павла. Секулярный гуманизм, утверждающий ценность отдельного человека, которого нельзя приносить в жертву обществу или идеологии, человека, который наделен неотъемлемыми правами и достоинством, вырастает из культуры, в которой постоянно читались слова «смотрите, не презирайте никого из малых сих». Отвергая христианское наследие, европейский секуляризм, на самом деле, питается им — потому, что больше питаться ему нечем. В самом деле, если Бога нет (или Он не имеет отношения к общественной жизни), на чем основаны все эти прекрасные слова о неотъемлемых правах, свободе и достоинстве? Кто наделяет неотъемлемыми правами? Кто имеет власть налагать на нас обязательства соблюдать права других людей? Где этот высший авторитет, которому мы обязаны повиноваться? Государство? Да, правильно организованное государство устанавливает законы и юридические права. Но государство может с таким же успехом повелеть нам убивать наших ближних — и в истории ХХ века делало это в ужасающих масштабах. Сама «Всеобщая декларация прав человека» была принята ООН в 1948 году, под прямым влиянием только что пережитых ужасов государственного людоедства. Как говорится в самом тексте декларации, «пренебрежение и презрение к правам человека привели к варварским актам, которые возмущают совесть человечества».
Но что такое совесть человечества? Откуда она берется? Что (или Кто) является ее источником? Кто может говорить от ее имени? Возмущает ли совесть человечества, скажем, массовое умерщвление детей во чреве? Одни люди возмущены тем, что этих детей убивают, другие, напротив, возмущены ограничениями на аборты, как попранием прав женщин. Когда люди отказываются признавать истинного Законодателя, у них не остается критериев для того, чтобы отличать в таких случаях правильное от неправильного — и даже логической возможности говорить о правильном и неправильном. Если нет Бога — а есть только группы людей с различными мнениями — то бессмысленно говорить о том, что какая-то из этих групп права, а как-то нет. Кто будет судить об этом? По какому закону?
Секулярный гуманизм, таким образом противоречив в самом своем основании — с одной стороны, он претендует говорить, как власть имеющий, с другой — не может указать на основания такой власти. Когда нам говорят, что мы должны допустить в Москве гей-парад, это немедленно вызывает недоуменные вопросы — кому должны? Кто наделил европейских секуляристов властью указывать нам, как должно поступать? Кто поставил их законодателями вселенной, полномочными указывать, что правильно и что неправильно? Когда нам говорят, что наши религиозные взгляды есть наше частное дело и не должны влиять на общественную жизнь, немедленно возникает вопрос — кто наделил наших оппонентов властью указывать, чьи взгляды должны, а чьи не должны влиять? На каком основании они решили, что именно их взгляды должны приниматься в качестве универсальной истины, которой все обязаны покоряться?
Мы, христиане, верим в универсальную, общую для всех Истину, поскольку мы верим в Бога, Создателя и Спасителя всего человеческого рода. Вместе с тем, мы не претендуем на то, что нам всегда открыта истина с маленькой буквы — истина о том, как именно должно быть устроено человеческое общество. В этом отношении мы открыты к диалогу с людьми других убеждений. Европейские идеологи секулярного гуманизма, напротив, имеют однозначное суждение об устройстве общества — от нас требуют просто покориться их суждениям о том, что есть права человека, толерантность, светское государство, как именно права человека должны воплощаться в реальности.
Но рассмотрим причины, по которым «голубая» тема оказалась в центре внимания. Христиане и оппонирующие им секулярные гуманисты во многом согласны; они согласны в том, что следует поддерживать инвалидов, а злоупотребления властью — пресекать по закону. Поскольку секулярный гуманизм, как мы уже говорили, питается европейским христианским наследием, во многих отношениях мы можем согласиться и даже признать многие усилия наших оппонентов похвальными и заслуживающими поддержки. Первоначально даже политкорректность, сделавшаяся предметом насмешек, исходила из нравственно здорового устремления — защитить слабых и обижаемых. Поскольку люди, страдающие гомосексуализмом, глубоко страдали от общественного неприятия их образа жизни, это стремление обратилось на защиту гомосексуалистов. И вот тут сказался врожденный изъян секулярного гуманизма — отсутствие понятия греха и, как результат, невозможность воспринимать грешника и грех отдельно.
Приведем пример. Люди, страдающие алкоголизмом, чаще, чем другие, делаются жертвами преступлений, жестокого и несправедливого обращения со стороны представителей власти. Они часто сталкиваются с враждебностью и презрением со стороны окружающих. Дурно ли это? Несомненно. Но можно ли помочь этим людям, борясь с «алкофобией», и настойчиво продвигая идею, что неумеренное употребление спиртного — это тоже форма здоровья, которую все должны сердечно приветствовать? Очевидно, нет. Люди могут страдать самыми разными поведенческими расстройствами — химической зависимостью, манией азартной игры, копрофагией, фетишизмом, и много еще чем. Окружащим может сильно не хватать милосердия по отношению к таким людям. Но мы вряд ли проявим это милосердие, если станем провозглашать эти поведенческие расстройства нормой, и зачислять людей, страдающих ими, в «алкопьющее», «азартноиграющее», «копрофагское» или еще какое-нибудь меньшинство. Нет никаких оснований подходить к такому расстройству, как гомосексуализм, как-то иначе. Однако здесь от нас почему-то требуют рассматривать гомосексуалиста не как «человека, страдающего расстройством полового влечения», но как «гея», как представителя какой-то особой расы, «сексуального меньшинства». Человек может страдать тем же алкоголизмом — но мы не приписываем ему «алкогольной идентичности». Есть личность, которая драгоценна в очах Божиих и должна уважаться людьми, и есть расстройство, которое вредит этой личности и искажает Божий замысел о ней. Любовь, сострадание, уважение к людям, страдающим алкоголизмом, никак не предполагает любви и уважения к алкоголю. Это очевидное соображение почему-то не распространяется на гомосексуалистов — в их случае от нас требуют одобрять их образ жизни, и когда мы не делаем этого, нас обвиняют в ненависти, нетерпимости и непризнании их законных прав.
Это можно было бы счесть курьезом — люди могут иметь самые причудливые воззрения, мы можем с ними не соглашаться — однако проблема в том, что эти воззрения объявляются обязательными, и от государства требуют, чтобы оно принимало их в качестве государственной идеологии. Гей-парады — часть усилий по продвижению этой идеологии, идеологии, выходящей далеко за рамки поощрения гомосексуализма как такового. Это идеология, после крушения коммунизма, предлагает очередной проект светлого будущего без Бога, и для успеха этого проекта нужно (в очередной раз) преодолеть европейское христианское наследие. Гей-активисты выступают тут в роли антихристианского тарана, разрушающего стену для основных войск.
Недавно в интернете появились фотографии с австралийского гей-парада — фотографии, на которых невозможно было не заметить одной принципиальной особенности подобных мероприятий: обязательно входящего в программу глумления над христианской верой. Когда пожилые, обрюзгшие мужчины наряжаются юными прелестницами, и, накрасившись, строят глазки, это можно счесть проявлением тяжелого физиологического расстройства. Но когда участникам надо обязательно нарядиться монахинями, а одной парочке нарядится Спасителем, несущим Крест, и римским легионером, (как это видно на фотографиях из Австралии) это проявление уже чего-то другого; уже не физиологии, а идеологии. Ни пьяницам, ни прелюбодеям в голову не приходит публично измываться над Крестным Путем из-за того, что Церковь не одобряет их образа жизни. Им достаточно, чтобы их оставили в покое. Гей-активисты, (и, шире, представители секуляристкой идеологии, стоящие за ними) напротив, неспособны смириться существованием людей, не одобряющих их поведения. Вы можете сколько угодно оставлять их в покое — они вас в покое не оставят. Демонстративное глумление над христианскими святынями, преследования граждан (в первую очередь, христиан) за «гомофобию» — это уже реальность более продвинутых стран. «Толерантность», которую нам настойчиво предлагают, очень быстро оборачивается свирепо нетерпимой идеологией, преисполненной волей к преследованию всех, кто не разделяет единственно верную точку зрения.
Как показывает опыт других стран, (в частности, Скандинавских государств и Великобритании) уступки этой идеологии приводят не к установлению компромисса, а к нарастанию претензий. От немногочисленных и относительно «приличных» гейпарадов — к разнузданному глумлению над святынями, и дальше, — к нападениям гей-активистов на церкви. Мы видим развитие процесса, например, в Великобритании: от однополых «браков» к притеснениям, например, католических агентств по усыновлению, которые не хотят направлять детей в однополые пары и далее — к насильственной передаче детей, при живых дедушке и бабушке, на воспитание гомосексуалистам. Несколько лет назад в Швеции уголовному преследованию за «гомофобию» подвергся, например, шведский пятидесятнический пастор Оке Грин.
Невозможно откупиться от тоталитарной идеологии, предписывающей вам, во что верить, незначительными уступками. Поэтому лучше с самого начала таких уступок не делать. Лучше не вступать на скользкий склон.
