 |
| Русская мысль | Юрий Поляков | 09.03.2009 |
— Уважаемый Юрий Михайлович! Как вы оцениваете сегодняшнюю ситуацию в России в связи с мировым кризисом?
— Я не экономист, но если меня брать как обывателя, то я, конечно, пострадал: мои рублевые сбережения и зарплата редактора стали стоить гораздо меньше, но как писатель я этого пока не почувствовал. Мой новый роман «Гипсовый трубач, или Конец фильма» за два месяца разошелся многотысячным тиражом, а на интересе читателей к моим книгам кризис пока не отразился, хотя, конечно, все мы помним дефолт 1998-го года, а до этого — 1991−92 гг., когда литература вообще оказалась обществу неинтересной, так как все пытались выжить в новой ситуации и в новых экономических условиях.
Во всяком случае, этот кризис, в отличие от 1998-го года, Россия встречает в более организованном порядке, отказавшись от этой абсолютно губительной либеральной идеи, поняв, что рекомендации американских институтов — еще не истина в последней инстанции, и свобода, демократия и либерализм — это не платиновый эталонный метр или килограмм, хранящийся в Белом доме в Вашингтоне, а более сложные вещи, и в каждой стране по-своему формируемые условия жизни.
— Есть ли в России гражданское общество и каковы его перспективы?
— Я думаю, что мой ответ газете «Русская мысль», которая была во все советские годы рупором тех, кто боролся с советской моделью, не понравится, но я, тем не менее, отвечу. Что такое гражданское общество, если это перевести на нормальный язык? Это такое общество, где маленький, обычный человек — не богатый, не имеющий крупный пост или могучие родственные связи — может добиться справедливости и отстоять свои интересы — материальные, духовные, национальные. А каким образом это делается — уже другой разговор.
Советское общество было достаточно сложное общество, которое сформировалось, основываясь на традициях дореволюционной России. Одна из его особенностей заключалась в некоторых эксцессах и периодах жесткой политической борьбы, когда наказанием за политическую ошибку была смерть или длительное заключение. Если отбросить все эти моменты, то можно констатировать: советский человек имел гораздо больше инстанций для того, чтобы добиться справедливости.
В случае, как сейчас говорят, «наезда» на человека со стороны его руководства он мог пойти в профком, партком, если не получалось — в райком, в горком и т. д. Все эти организации помимо своих идеологических функций, еще являлись и регуляторами отношений в социуме. И многие вопросы можно было решить. В суд обращались в самом крайнем случае, что являлось большой редкостью. Это не значит, что всегда люди добивались справедливости, — можно было упереться в стену, и такое случалось. Тогда литература была внимательна именно к подобным ситуациям, но, тем не менее, я прожил при этой власти довольно долго и сам решал многие вопросы — защищал обиженных и сам защищался, — находя поддержку в тех структурах, из которых складывалось тогдашнее общество.
— А что получилось сейчас?
— Сегодня маленький человек в России в случае, когда его обижают, оскорбляют и отнимают имущество, имеет только один путь — в суд. Даже милиция сейчас не вмешивается в какие-то конфликты и отсылает человека в суд, а это — очень долгая и дорогая процедура, и если у тебя нет влиятельных покровителей, то очень велика вероятность того, что ты суд проиграешь, даже когда справедливость на твоей стороне. Сейчас, столкнувшись с новой формой, очень многие не могут ничего добиться. И во многом поэтому — ностальгия по советскому периоду, которая сейчас проявляется на каждом шагу.
В этом смысле — в возможности защитить свои интересы — позднее советское общество 60−70−80-хх годов было, как это ни парадоксально, более гражданским, хотя данные функции в нем исполняли идеологизированные органы. Это — один из парадоксов той эпохи, который мало изучен, но я думаю, что пройдет еще лет десять и такое политизированное отношение к этой эпохе уйдет, и ее будут просто изучать. Я считаю, что сейчас в России пытаются создать гражданское общество, исходя из тех традиций, которые есть на Западе, но пока это не очень получается.
— Что происходит в современной культуре России в области литературы, кино и театра?
— Любой послереволюционный период, как справедливо заметил Франк, — это всегда период варваризации, когда резко падает уровень, где бы то ни было, и, к сожалению, современное кино, современная молодая литература, да и современный театр — это я говорю как драматург, у которого только в Москве идет шесть пьес, — все по уровню мастерства ниже того, что делалось в советский период. Ведь последний год существования «застоя» можно интерпретировать как стабильность, это было общество, где, несмотря на идеологический контроль, писателю давали возможность писать, живописцу — рисовать, т. е. была достаточно серьезная культура, а сейчас это, конечно, период варваризации. Остались мастера старой школы, есть и талантливые люди среди молодых, но что касается кино, то за весь этот период, может быть, был снят всего десяток картин, которые по своему уровню приближаются к шедеврам советского периода.
То же можно сказать и о литературе. Что касается так называемой премиальной литературы — «Русский Букер» или «Национальный бестселлер», — то это просто откровенная графомания. Во времена моей литературной молодости, если человек писал так, как лауреаты «Русской Букеровской премии», ему просто говорили: «Дорогой товарищ, вы еще не научились строить прозаические фразы!». Но все-таки постепенно, как это было в 20−30-е годы, культурное сообщество выходит из этого периода варваризации, что больше заметно в музыкальной культуре, потому что она меньше подвержена каким-то идеологическим колебаниям. Я думаю, что лет через десять можно ожидать выхода на уровень 60−70-хх годов прошлого века, но не по степени внешней свободы, а по мастерству!
Евгений Кудряц
