Пётр

Подниматься к источнику Пётр не хотел. За неделю, миновавшую после отъезда из Питера, они всего день провели у моря, а остальное время — в паломнических поездках… Зачем же возвращаться туда, где они уже были?

— Я что-то неважно себя чувствую, — сказал он утром в столовой, стараясь не смотреть в окно, где так заманчиво синело море, где в разрывах зелени белела пустынная коса пляжа с редкими выцветшими на солнце грибками зонтиков.
—Ой, Петенька! — воскликнула Ольга. — Как же мы без вас поедем?!
—Да, Пётр! — сказала её мать, Тамара Алексеевна. — Это такая святыня… Этот источник чудотворным считается.
Её муж — Валентин Михайлович Толкунов поддержал их:
—Надо ехать, Пётр, — сказал он, хотя сам же и жаловался вчера, что устал от православного экстрима. — Мы ведь сюда не на пляже лежать ехали…

Пётр хотел сказать, что он-то как раз на море для того и ехал, но Толкунов встал, его массивная фигура загородила окно с морем и пустынным пляжем, и Пётр понял — спорить бесполезно.

Он — такой уж характер у него был, всегда старался отыскать в сложившейся ситуации положительные стороны! — подумал, что вообще-то и сам хотел подняться к источнику, просто немножко расслабился.

И вот сейчас они спускались к автобусу с горы, покрытой колючими зарослями кустов. Можно было пройти там, где пошла вся группа, но Тамара Алексеевна выбрала тропу, по которой, как сказала экскурсоводша, святой носил на гору воду.

Тропинка то ныряла вниз, то снова карабкалась на скалу. Местами она заросла, и надо было продираться сквозь колючий кустарник, идти приходилось, прижимаясь к скале. То и дело из-под ног летели в пропасть мелкие камешки. Жутковато шелестело над ущельем сдавленное эхо. И всё это на нестерпимой сорокаградусной жаре.

Наконец выбрались на поляну. Здесь, возле заброшенного сада, присели отдохнуть. Прямо из-за полуразрушенной ограды из зарослей кустарников свешивались виноградные кисти.

Внимание Петра привлёк камень. Ему показалось, что это какое-то изделие, но это был простой кусок кремня, только отполированный колёсами телег и подошвами путников. Пётр взял его в руки, и какая-то смутная, как во сне, горная даль возникла на поверхности камня. И чем дольше он вглядывался в неё, тем явственней становилась картина, различимее отдельные уступы, берег моря, какие-то люди. А вот — смутно возникло из кремниевой глубины лицо и, пытаясь разглядеть его, Пётр провёл ладонью по коричневой поверхности.

Лицо пропало, картина изменилась, но морская даль не исчезла…
—Смотрите, как красиво, — сказал Пётр.
Вообще-то Пётр мог бы ответить Тамаре Алексеевне, что да, он православный, хотя и не часто, но ходит в церковь, и паломничества ему нравятся, но тоже — в меру.

Ну, съездили в монастырь, и слава Богу.
А что ещё? Еще неплохо бы и в море поплавать.
И можно было не ездить сегодня к источнику. Что они там увидели, что запомнят, кроме колючек, через которые пробирались, спускаясь вниз?

Пётр сорвал несколько листьев с виноградной лозы и вытер ими руки, потом, не вставая, сорвал гроздь «изабеллы». Виноград был тёплым, но таким вкусным, что жалко было прерывать его терпкий вкус во рту.
Он отщипнул ещё одну ягодку и протянул гроздь Ольге.
—Нет-нет… — отказалась за дочь Тамара Алексеевна. — Не надо немытые фрукты есть.
—Это же не с базара… — сказал Пётр. — Это прямо с ветки…
—Какая разница? — поддержал жену Толкунов. — А пыль? А ядохимикаты, которыми кусты опрыскивали?!
—Так вроде бы сад заброшен… — сказал Пётр. — Какие тут ядохимикаты?
Но есть виноград расхотелось и ему.
—Всё! — сказал Толкунов, вставая. — Подъём! За разговорами и на автобус опоздаем…
—Дальше быстрее пойдём… — сказала Тамара Алексеевна. — Экскурсовод говорила, что тут уже хорошая дорога начинается…
Валентин Михайлович Толкунов вполне нормальным мужиком был.

Пётр уже второй год работал в его фирме. Валентин Михайлович строг был, но только когда дело касалось работы. Правда, и Пётр не зарывался… Хотя и не заискивал, но и панибратства не позволял.

Другое дело Тамара Алексеевна, жена Толкунова. С нею было сложнее. Она относилась к Петру то как к родному сыну, то как к прислуге мужа. И главное — никогда нельзя было понять, в кого она превратит Петра в следующую минуту? Тут всегда приходилось держаться настороже…

Случилось это за поворотом горной тропы…

Пётр, замыкавший шествие, — впереди него, заслоняя Ольгу и Толкунова, шла Тамара Алексеевна! — не сразу и понял, что произошло. Только когда догнал своих спутников, разглядел троих, похожих на чеченских боевиков, местных парней, сидевших на корточках посреди дороги.

Одежда на парнях была обычная, городская: джинсы, яркие рубахи, — но лица чужие, глаза недобрые. И по тому, как сидели они на корточках, нагловато перегораживая дорогу, и по тому, как смотрели, Пётр понял, что встреча не предвещает ничего хорошего.
—Что встал как бяран, дарагой?! — обращаясь к остановившемуся Толкунову сказал горбоносый парень, заросший жёсткой, как проволока, щетиной. — Иды сюда… Расскажи, кто такые…
—Мы — паломники… — не сдвигаясь, сказал Толкунов. — Туристы то есть… Наша группа уже к автобусу спустилась, а мы здесь решили пройти…
—Паломник, да? — сказал другой парень. — А эти с тобой, паломник, кто?
—Жена… — ответил Валентин Михайлович. — Дочь… Товарищ по работе…

Толкунов говорил совсем не то, что нужно было сейчас говорить, просительный голос не вязался с его массивной фигурой и поэтому слова его казались особенно жалкими. Пётр двинулся было вперёд, чтобы по-мужски поддержать Толкунова, но Тамара Алексеевна схватила его за руку.

Это движение не ускользнуло от внимания горбоносого. Он косовато ухмыльнулся и, вставая, что-то сказал по-своему. Низкорослый парень, быстро взглянув на Тамару Алексеевну, что-то от¬етил, сопроводив свою реплику неприличным движением. И тоже встал, бесцеремонно уставившись на женщин.

Потом, яростно жестикулируя, вскочил третий парень, с золотыми коронками на зубах. Горбоносый начал возражать ему и тоже принялся размахивать руками. К ним присоединился и низкорослый… Нестерпимо унизительно было ждать, пока закончится этот разговор, который Пётр слышал, но ничего не понимал.

Должно быть, так же вот чувствовали себя невольники, когда их продавали в рабство в чужой стране, но Пётр не собирался уподобляться невольнику.
—Надо прорываться, Валентин Михайлович! — шепнул он.
Прекрати немедленно! — одернула его Тамара Алексеевна. —Валя! Попробуй без глупостей договориться с ними. Как ни увлечены были спором парни, но они услышали эти слова Тамары Алексеевны.
—Да! Давай договырываться! — обращаясь к Валентину Михайловичу, сказал низкорослый парень. — В общем, слушай конкретно, Вы шлы там, где с крестами нельзя ходыть! Вы наших богов обыдели! Панымаешь?
—Но мы не знали, экскурсовод не сказала нам… — воскликнула Тамара Алексеевна.
—Малчы, женщин, пока тебя не спрашивают! — прервал её горбоносый. — Ты, дядя, товары, что думаешь делать теперь…
—Но я не знаю… — растерянно сказал Валентин Михайлович. —А в чём, собственно, проблема?
—Проблема в том, что мы обязаны поступить с вами по нашему древнему обычаю. Или вы сейчас кресты в пропасть выкыдываете, или мы вас вместе с крестами туда отправым.
—Да вы что?! — воскликнула Тамара Алексеевна. — Да как вы смеете?!
—А вот так! — горбоносый схватил массивного Валентина Михайловича и, зажав ему локтем горло, подтолкнул к краю обрыва.
—А-а! — закричала Тамара Алексеевна. — Не трогайте его!
—Крест снымай, тогда и не тронем!

Жара стала ещё тяжелее, а время как-то замедлилось. Пётр словно со стороны наблюдал, как дрожащими пальцами пытается Тамара Алексеевна нащупать замочек на цепочке с крестом…Тамара Алексеевна… — тихо проговорил не он, а кто-то другой его голосом. — Не делайте этого, Тамара Алексеевна!
-Не делать?! — Тамара Алексеевна, забыв про замочек, яростно сорвала с себя крестик вместе с цепочкой. — А что мне ещё делать? И она протянула крест горбоносому.
-На! Бери!
—Зачем мне крест, женщина?! Туда кыдай! — кивая на пропасть, потребовал тот.
—Но он золотой!
—Ну, ты конкретно глупый женщина! Зачем ты о золоте думаешь, когда конкретно о жизни своего мужа беспокоиться надо! Ты не хочешь, чтобы он жил?!
—Хочу…
—Я не слышу тебя, женщин…
-Хочу! Хочу!!!
-Ну, так делай тогда, что тебе говорят! Тамара Алексеевна дернулась и обессилено кинула крестик в сторону обрыва. Крестик, блеснув на солнце, скользнул в пропасть.
—Теперь ты! — обращаясь к Ольге, потребовал горбоносый.
-Я…
—Оля! — простонала Тамара Алексеевна. — Оленькаа!
—На! — Ольга сорвала с себя крестик и всунула его в руку матери.
Слёзы брызнули из её глаз.
—Так надо, Оля… — Тамара Алексеевна вытерла слёзы и уже спокойнее кинула крестик в сторону обрыва. Потом она посмотрела на горбоносого, словно ожидая похвалы.
—Правыльно сделала! — похвалил тот и, освободив шею Валентна Михайловича, почти дружески похлопал его по плечу. — Давай, дарагой, теперь твоя очередь… Если сам умереть не боишься, о женщинах подумай своих… Что с ними будет, когда они с нами без тебя останутся?

Спутники горбоносого весело загоготали.
И третий крестик, блеснув на солнце, пропал в пропасти.
—Ну, а тебе что? Тебе особое прыглашение надо? — услышал Пётр голос горбоносого и не сразу сообразил, что это относится к нему. — Ты крест снымать будешь?

Пальцы Петра с такой силой сжали кусок кремня, поднятого у полуразрушенной ограды сада, что уже не различить стало, где рука, а где камень…

Никто из Толкуновых не загораживал сейчас горбоносого, и Пётр шагнул к нему, заранее отводя назад руку с камнем.
—Вах-вах! Какой джыгыт, а! — горбоносый перехватил руку Петра, а низкорослый обхватил его сзади за шею и вот — не прошло и мгновения, как Пётр был поставлен на краю обрыва.
Закружилась голова — такая пропасть открывалась внизу…
—Может, передумаешь, а?
Пётр попытался шевельнуть рукою, но ничего не получилось — так крепко зажимали его запястья.
—Нет… — прохрипел он.
—Ну, тогда прощай, дорогой… — проговорил горбоносый, и Пётр замер, ожидая толчка сзади, но тут заговорил низкорослый.
—Погоды! — сказал он горбоносому. — Зачем торопыться… Объясни ему, что если он не боится умереть, пусть о блызкых подумает…Они же умрут все, джыгыт, если ты креста не снымешь!
—Причём тут мы?! — закричала Тамара Алексеевна. — Мы же всё сделали, как вы говорили!
—Вы сделалы, глупый женщина… — сказал горбоносый. — Но сейчас надо, чтобы и он сделал… Поймы такой простой вещь… Если мы его убьём, надо будет и вас конкретно убивать!
—Петя… — проговорила Тамара Алексеевна. — Я прошу тебя, Петенька, сделай, ради Бога, то, что они говорят…

Жара стала ещё тяжелее. От зажимавшей горло руки нестерпимо пахло чем-то резким и неприятным.

Пётр мучительно пытался вспомнить, что нужно делать перед смертью, что надо говорить в последнюю минуту, что надо чувствовать, он ведь знал, он читал об этом, но нет, вспомнить не мог.

Раскалённым был воздух, раскалёнными — камни, раскалённым — небо. Что-то возникло в дрожащем воздухе, как в том отполированном кусочке кремня, который Пётр по-прежнему зажимал в руке.
Что это было? Лицо? Чьё лицо?
—Ты выкинешь крест, последный раз спрашиваю?! — раздался голос горбоносого.
-Нет!
—Нет?! — взвизгнула Тамара Алексеевна. — А ты, ты, Валентин, чего молчишь? Нас же убьют из-за него! Прикажи ему!
Но Пётр не слышал, что говорил ему Толкунов. Он вглядывался в возникший лик, пытался рассмотреть и — почему-то он твёрдо знал сейчас, что это очень важно! — запомнить его, но лик растворился в дрожании воздуха.
—Ну так что, джыгыт? — спросил горбоносый. — Бросать их в пропасть, или ты сделаешь то, что тебе говорят?
—Ты совершаешь ошибку… — Пётр прямо взглянул на него. — Это чужие мне люди.
—Значит, бросать? — как-то нехорошо усмехнулся горбоносый.
—Поступай, как знаешь… — Пётр закрыл глаза, чтобы не видеть мерзкой усмешки.
—А ты не снимешь крест?
- Нет…
—Ну, тогда всё!
Руки, сжимающие запястья Петра, ослабли, потом разжались совсем, и он напрягся, ожидая, что вот сейчас и начнётся его падение в пропасть…

Но ничего не случилось.
—Ты в штаны-то не наделай, джигит! — раздался со стороны голос горбоносого. — И от края отодвинься, а то сам упадешь ненароком!
—Что?! — Пётр быстро обернулся.
Парни почему-то отходили от него.
—Да ничего! — уже не коверкая русского языка, сказал низкорослый. — Иди, гуляй дальше. Мы конкретно пошутили.
—Пошутили?! — кулаком с зажатым в нём куском кремня, Пётр бросился на низкорослого, который стоял к нему ближе других, но он успел увернуться, и удар пришёлся ему по плечу.
—Ты что?! — закричал низкорослый, отскакивая. — Ты что, сумасшедший совсем? Приколов не понимаешь, да?
А горбоносый вытащил из нагрудного кармана рубашки тёмные очки и, надев их, сразу превратился в обычного городского парня.
—Ты такой дикий, джигит! — сказал он Петру. — Наверное, в горах здесь живёшь, да? Телевизора не смотришь?

И он двинулся по тропинке к заброшенному саду…

Пётр смотрел вслед, парни исчезли за выступом скалы, и пусто стало на тропинке, словно здесь ничего и не было. Только взрывом гортанного хохота рвануло из-за скалы, где скрылись они.
—Пошли… — тронув Петра за плечо, проговорил Валентин Михайлович. — Мы напрасно задерживаемся…
—Да… — Пётр с трудом разжал сжимавшие кремень пальцы. Кмень упал на дорогу, а на ладони закровоточила царапина. — Да… Надо быстрее спустится к стоянке. Я парней возьму, и мы заставим этих козлов крестики отыскать!
Они уже подходили к стоянке автобусов, когда Валентин Михайлович придержал Петра, пропуская вперёд женщин.
—Погоди… — сказал он. — Не торопись…
—Как не торопиться? Надо скорее собирать мужиков и идти разбираться с этими козлами, пока они не смылись…
—Не надо… — сказал Валентин Михайлович. — И возвращаться не будем. И рассказывать тоже ничего не надо.
—Не надо?!
—Нет. Не надо. Ты слышала, Оля?!
—Да… Мама сказала мне…
—А ты?! — Валентин Михайлович заглянул в лицо Петру. — Ты сделаешь, как я прошу?
Какое-то полное опустошение охватило Петра.
—Сделаю… — еле слышно проговорил он.

В этот день Пётр долго сидел на берегу моря.

Вначале уплыл далеко, потом просто лежал на остывающей гальке, потом, когда стало холодно, собрал возле зарослей сухие ветки и развёл костер. Когда костёр разгорелся, море, такое большое и в сгущающихся сумерках, сразу прижалось к берегу…

Время от времени Пётр подкидывал в огонь сухие ветки и смотрел, как вспыхивают они, как поднимаются в тёмное южное небо тысячи искр, как медленно истаивают они в темноте, и ни о чём не думал, ничего не вспоминал…

Зато утром, когда он проснулся, сразу вспомнил всё, и, хотя ужасно хотелось есть, так и не мог заставить себя встать и пойти на завтрак. Он понимал, что глупо прятаться от Толкуновых в крошечном пансионате, но совладать с собою не мог.

Неизвестно, сколько бы времени мучился он, но тут в дверь постучали.
—Входите… — натягивая на себя простынь, сказал Пётр. — Открыто.
Дверь открылась, и в номер вошёл Толкунов.
—Извини, если разбудил… — спросил он, поздоровавшись.
—Ну что вы, Валентин Михайлович… — сказал Пётр. — Я собирался одеваться, чтобы на завтрак идти…
Он говорил, стараясь не смотреть на Толкунова.
—А я телеграмму, Петя, получил… — сказал он, подойдя к окну. —
У нас ЧП на фирме. Мне надо в Петербург возвращаться…
-А я…
—А что ты? У тебя ещё на целую неделю пансионат оплачен… Отдыхай… купайся в море…
—Тамара Алексеевна с Ольгой тоже уезжают? — чувствуя, как сваливается с его плеч тяжесть, спросил Пётр.
—Да… Мы вместе решили ехать…
—Я сейчас оденусь и спущусь проститься…
—Они уже в такси сидят… — сказал Толкунов, протягивая руку. —
В городе свидитесь…

Вот так легко и началась курортная, уже без всяких паломнических экстримов неделя у моря. Без той тяжести, которую чувствовал Пётр с самого начала поездки.

А в конце недели, перед отъездом, подул после грозы сильный ветер, и стало холодно. Пётр смотрел, как облетают с олеандров на ступени лестницы, ведущей в пансионат, белые лепестки цветов, и вдруг неожиданно сообразил, что в Петербурге ему надо будет просто перейти на какую-нибудь другую работу. И сразу почувствовал, как хорошо он отдохнул за эту неделю у моря.

Явившись в понедельник в офис, Пётр сразу почувствовал неладное.
Коллеги, с которыми он здоровался, торопливо кивали в ответ и тут же отводили глаза.
—Что это с ними? — спросил Пётр у секретарши Леночки, с которой он был в дружеских отношениях.
—Так… — неопределённо ответила она. — А тебя Валентин Михайлович просил сразу зайти, как появишься…
—Он у себя?
—Ждёт тебя…
Пётр, когда входил в увешанный иконами кабинет Толкунова, обдумывал, сразу ли объявить, что он уходит с фирмы или поработать несколько дней, а заодно и подыскать подходящее место?
Толкунов встал из-за стола, но пошёл почему-то не к Петру, чтобы поздороваться, а в угол, где стоял приоткрытый сейф. Вынул оттуда пакет и положил его на стол.
—Это твоё… — отворачиваясь к окну, сказал он. — Извини, но так надо, Петя… Извини…
Пётр заглянул в конверт. Там лежала его трудовая книжка и пухлый конверт с деньгами. Ещё из конверта выпала незнакомая визитка.
—Кто это? — спросил Пётр, поднимая ее.
—Это человек, которому я рекомендовал тебя на работу… Работа там примерно такая же, а оклад больше…
—Спасибо… — сказал Пётр. — Ну, я пойду…
—Иди, Петя… Иди…
И Пётр вышел из кабинета Толкунова.
Быстро собрал свои вещи и, не прощаясь с сослуживцами, заглянул к Леночке.
—Ты не переживай… — попросила она.
—А я и не переживаю. Устроюсь куда-нибудь…
—Ещё бы ты и не устроился… — искренне сказала Леночка. —
Но ты и за тот случай тоже не переживай…
—За какой случай?
—Ну там, у источника, на юге… Подумаешь, испугался ты… Ну и что? Если бы со мной такое случилось, я бы тоже испугалась…
—А кто тебе рассказал, что я испугался?
—Почему мне? — удивилась Леночка. — Тамара Алексеевна, когда они вернулись, собрала всех наших и рассказала, что произошло… И про то, как ты крестик свой выкинул… Валентин Михайлович тебя защищал ужасно, он рассказывал, какие это отморозки были. Он сказал, что если бы они у него потребовали крест снять, он и сам не знает, как бы поступил… В общем, он ужасно не хотел тебя увольнять, но коллектив так решил… Ты извини нас, ладно…

Пётр вздохнул и медленно обвёл взглядом помещение приёмной, словно пытаясь вспомнить, где он сейчас. Глаза его зацепились за образ Спаса, висевший между Леночкиным компьютером и стенным зеркалом. Он удивлённо сморгнул. Такое ощущение было, что уже видел эти наполненные милосердной печалью и животворящим состраданием глаза. Там на краю обрыва, к которому его подтащили эти отморозки, и видел…
—Ты не сердись на нас, Петя… — повторила Леночка.
—Я не сержусь… — сказал Пётр и медленно осенил себя Крестным Знамением, глядя прямо в наполненные милосердной печалью и животворящим состраданием глаза.
Он хотел уже идти, но Леночка задержала его.
—Возьми… — сказала она и положила на стол кусок кремня, который зажимал Пётр в руке у обрыва, который там и уронил на землю. — Это Ольга просила тебе передать…

http://www.russdom.ru/node/1345