 |
| Радонеж | Сергей Худиев | 09.03.2009 |
Самыми важными в уходящей неделе для православных христиан были, кончено же, события богослужебный — начался Великий Пост, в это воскресенье мы празднуем Торжество Православия. Празднование установлено царице Феодоре в 842 году в память восстановления почитания святых икон. Это событие ознаменовало завершение долгого периода борьбы с различными ересями, потрясавшими весь христианский мир. Во время праздничного богослужения в церкви читается 12 анафематизмов, касающихся различных отвергнутых Церковью лжеучений. В наше время слово «анафематизм» людей скорее пугает; духовный мир видится нашему современнику как некий супермаркет, в котором не бывает «правильных» и «неправильных» товаров, а бывают только устраивающие или не устраивающие данного конкретного потребителя. Кто-то удовлетворяет свои духовные запросы в буддизме, кому-то больше нравится Ислам, а самый лучший вариант — всего понемножку, духовный салат, оставленный из отрывков несовместимых верований. Когда Церковь торжественно провозглашает, что люди, приверженные таким-то и таким-то взглядам, находятся вне ее, это вызывает недоумение и обиду. Где же христианская любовь, всепрощение и всеприятие? Почему Церковь ограждает себя такими четкими, резкими границами? Почему бы Православию не раствориться в мире ласковой всетерпимости, которую проповедуют телеэкраны?
Чтобы найти ответ на это недоумение, нам понадобиться разобраться с вопросом, который наши современники избегают себе задавать — вопросом об истине. Правда ли то, что Господь Иисус говорит о Себе в Евангелии? Когда мы от различных — и часто просто ложных — пересказов обращаемся к самому Евангелию, мы сталкиваемся с Личностью, не поверить которой невозможно, а поверить — значит полностью изменить свои взгляды на мир. Как писал английский писатель Джон Толкин (получивший всемирную известность благодаря своей книге «Властелин колец»), «Нужна фантастическая воля к неверию, чтобы предполагать, что Иисуса никогда „не случалось“ в действительности, и еще более фантастическая — чтобы считать, будто Он никогда не говорил того, что за Ним записано, то есть таких слов, каких никто из живших тогда в мире людей даже и выдумать не смог бы — например, таких: „Прежде, чем был Авраам Я есмь“ (Иоанн, 8) или таких: „Видевший Меня видел Пославшего Меня“ (Иоанн, 10), или о Св. Таинах у Иоанна (6): „Тот, кто ест мою плоть и кровь мою пиет, будет иметь жизнь вечную“. Поэтому мы должны либо поверить в Него и в то, что Он говорил, и принять на себя все последствия этой веры, либо же отвергнуть Его и Его слова — и принять на себя все последствия такого шага.»
В свете слов Спасителя жизнь каждого из нас приобретает невероятную глубину и значение; решения, которые мы принимаем здесь, на земле, определяют не только нашу временную участь, но и вечность. Мы оказываемся перед выбором, перед четкой и острой, как меч, гранью, по одну сторону от которой — вечная жизнь, которую нам принес Христос, жизнь, которую мы призваны обрести покаянием и верой, а по другую — вечная смерть.
Евангелие говорит о вечной радости; о том, что мы призваны обрести немыслимое, невыразимое счастье, такую полноту жизни, любви и ликования, которую мы на земле даже не можем себе представить. Однако таково бедствие человеческого рода, бедствие, в которое мы ввергнуты грехом, что люди, как пишет как пишет Апостол, и от истины отвращают слух и обращаются к басням. (2Тим.4:4). Мир всегда был полон басен и «учений различных и чуждых». Грехопадение глубоко повредило человеческую природу, и даже духовные поиски народов несут на себе его печать; проблески божественной истины в нехристианских учениях оказываются погребены под толстыми слоями человеческих заблуждений или даже бесовских внушений. Когда речь идет об учениях явно внецерковных, нет необходимости в анафематизмах — всем итак ясно, что эти учения не имеют отношения к нашему Спасителю; часто они на это и не претендуют. Другая ситуация возникает, когда Церковь сталкивается с ересью — не просто религиозным заблуждением, но заблуждением, которое мимикрирует под христианство. О еретиках святой Апостол Иоанн говорит: «Они вышли от нас, но не были наши: ибо если бы они были наши, то остались бы с нами; но [они вышли, и] через то открылось, что не все наши. (1Иоан.2:19)». В этом случае возникает необходимость ясно и четко сказать — нет, это не Евангелие, это чуждое учение, которое использует имя Христово для проповеди заблуждения.
Ереси древности, победу над которыми мы празднуем в этот день, оспаривали либо Божество Христа, либо Его человеческую природу; для докетистов (и позже, катаров) человеческая природа Христа была иллюзорной; ариане, хотя и признавали Христа сверхъестественным Сыном Божиим, отказывались видеть в нем Бога, совечного Отцу.
То и другое лишало нас надежды спасения; если Иисус — не человек, то никакого Искупления не произошло, Он остается глубоко чужд тому человеческому роду, который, вроде бы, пришел спасти, Гологофа — не высшее проявление спасающей любви Божией, а иллюзия, голограмма, киношный спецэффект. Если Он не Бог, то никакой Божией любви в Голгофе нет — более того, есть ее отрицание. В этом случае вовсе не Бог в плоть облекся, и был распят и погребен за нас, неблагодарных и злонравных, а Бог отдает на смерть глубоко преданного Ему праведника. Является ли этот праведник просто человеком (как полагают либеральные богословы) или высшим из ангельских творений (как полагал Арий и полагают современные Свидетели Иеговы), в любом случае он — не Бог, и его жертва — это никак не жертва со стороны Бога.
И вот чтобы защитить нашу надежду, Церковь четко формулирует свою изначальную веру в то, что Господь Иисус — совершенный Бог и совершенный человек, принимая также и все то, что неизбежно вытекает из этого, в частности, такое свидетельство о Боговоплощении, как святые иконы.
Отвергнув все лжеучения, Церковь свидетельствует о Боговоплощении — вечный Бог, не переставая быть Богом, стал человеком. В Воплощении Бог воспринял человеческую природу; человеческое тело, способное испытывать боль, и человеческую душу, способную испытывать горечь предательства и смертную тоску. Это тело — полностью Его; боль от бичевания и гвоздей — полностью Его, Его единая личность претерпевает страдания. Именно в этом смысле мы говорим о том, что Бог страдал и умер, и воскрес. Человек, который умер на кресте, личность, пережившая опыт муки и смерти — эта личность была (и остается) также и Богом. Иисус Христос — одновременно Бог и человек; Ему принадлежит все то, что свойственно Богу, и то, что свойственно человеку (кроме греха). Как Бог, Иисус принимает поклонение от Ангелов; как человек — Он пострадал, умер, был погребен и воскрес из мертвых.
Сохраняя верность апостольскому свидетельству, Церковь провозглашает, что «Пришел от Девы не ходатай, не ангел, но Сам, Господи, воплотился, и спас всего меня, человека. Посему взываю к Тебе: слава силе Твоей, Господи!»
