 |
| Столетие.Ru | Валентин Распутин | 05.03.2009 |
Так уж у нас повелось, что почему-то ещё со времён расцвета «деревенской прозы» 60−70-х годов прошлого века проблемы человечности, нравственности, доброго отношения к людям лучше всего удаются современным писателям на примере провинции, глубинки.
— Валентин Григорьевич, почему же на городской основе не получается у писателей нравственные проблемы так глубоко раскрывать?
— Город всё-таки живёт больше другими проблемами и живёт в другом ритме. А ритм, когда он, как говорится, выше среднего, мешает людям задуматься о самом главном, необходимом, духовном в том числе. Я не имею в виду обращение многих наших современников к религии. Это-то как раз для нас спасение и в городе и в деревне. Но в сравнении с деревней, где сама природа заставляет человека быть нравственным, город проигрывает. Это, конечно, не значит, что в деревне все люди — нравственные, все духовно благополучные. Вовсе нет. Много людей искалеченных совершенно. Но ведь искалеченных только потому, что их оторвали от земли. Вот я могу судить по своей родной деревне, по Аталанке, что в Иркутской области. Я всё-таки нередко бываю там и вижу, что происходит сейчас, когда людям нечего делать.
Одни как раз бросили, что называется, баловство с водкой, а другие уткнулись совершенно, уже окончательно. А те, кто тоже был, как бы не прочь, уже понимают, что сейчас им — или жить, или погибать. А погибать таким образом — это всё-таки стыдно. Но стыдно не стыдно, а в безволии гибнут и физически и морально. Слышишь, что один «сошёл с круга» от пьянки, от водки, что другой застрелился, а кто-то попал в страшный переплёт, — и сам чувствуешь себя виноватым за эту жизнь.
— Но ведь в городе — те же проблемы. И, пожалуй, проявляются они не менее, а зачастую более остро! Соседи, до которых не достучаться. А если в доме нет лифта, то годами немощные старики сидят в замкнутом пространстве, как под арестом.
— Город, разумеется, есть город. Город всегда был ближе к тому, чтобы подвергнуть человека всяческим искушениям, чтобы человек перестал быть настоящим. Да, проблемы везде одни, но атмосфера в городе более соблазнительная и более болезненная. Тут даже и уличная обстановка развращает: бесстыдная реклама, до которой почему-то ответственным людям нет дела, так называемые культурные заведения, старые и новые, от которых несёт неприятным душком.
— Сколько времени прошло, а всё вспоминаем Достоевского, как пронзительно описал он пагубность городских «каменных мешков». Недаром сегодня даже из городских новостроек вполне благополучные горожане стараются убежать — кто на скромные шесть соток, кто в престижные загородные дома. Возникают целые модные посёлки. Правда, туда сразу перекочёвывают городские нравы. Чего стоит хотя бы нашумевшая Рублёвка.
— Но есть и другие примеры, они подтверждают вашу мысль о благотворном влиянии на человека природы, труда на земле.
Земля — кормилица, но она же и наставница, в ней издавна существуют воспитательные родительские начала. Вот недавно президент Медведев сказал, что примерно 60−70 процентов населения должны заниматься бизнесом. Не много ли это?
Прежде, когда люди в колхозах и совхозах трудились, экономисты с сожалением твердили о том, как много требуется рабочей силы, чтобы производить совсем немного продуктов. Но дело ведь в том, что эти люди были заняты полезной деятельностью. Когда-нибудь мир придёт к тому, чтобы технику, которая всё делает быстро, но и уродует землю, всё-таки немножко унять.
Нужно, чтобы человек тоже работал, чтобы он шевелил мозгами, руками и общался с землёй. Ведь нравственное воспитание, мне кажется, в деревне происходит благодаря близости к земле, работе в поле, в огороде.
— Получается, что нравственность неотделима от экологии труда. В развитых западных странах Европы: Франции, Испании, Италии, Великобритании существует довольно много мелких фермерских хозяйств, более того, они-то и дают сегодня основную часть сельскохозяйственной продукции, причём в большинстве случаев — экологически чистую.
— Одно дело — работает та же доярка в хлеву, где вообще нечем дышать и коровы, как в концлагере стоят. И совсем другое дело, когда человек на лугах ухаживает не за безликим стадом, а наблюдает за определённым числом животных, узнаёт их повадки, природное поведение. Не хотелось бы представлять сельскохозяйственный труд как пасторальную идиллию, но можно вспомнить и о том, что именно общение человека и животного в естественной природной среде было основой жизни фольклора.
— До таких ли высоких материй, как фольклор, экология, тем, кто сейчас уже действительно старается просто уничтожить деревню.
— Ради чего? В Сибири-то, например, вообще просторы необъятные, осваивай.
— Но ведь легче взять, что плохо лежит. Сначала разорят, забросят, а потом будут продавать. А земля сегодня — на вес золота. Там же у нас китайцы, которым нужна земля. И не только китайцы. Если вести такую политику, это всё, в конце концов, приберётся к чужим рукам. Но дело-то в другом. Россия без деревни — это не Россия. Она уже и сейчас не похожа на себя, большая часть деревень опустошена, пашни заброшены, а зерно в Россию везут из Канады или Америки.
— Деревня почему-то мешает сегодня. Мешала она и в 80-х годах минувшего столетия, когда десятки, сотни тысяч деревень исчезали с лица земли. Хлеба это не прибавило — напротив, вот тогда-то Россия и пошла на поклон к хлебным державам. Окончательный удар по деревне был нанесён при Ельцине.
Никто не возражает: пусть существуют отруба, фермерство, но зачем же было разгонять общину, колхозы, если люди в них сработались и не надрывали землю, когда не мешали им, и урожай получали богатый. Столыпинская реформа при разных мнениях, тогда существовавших относительно общины и отрубов, позволяла то и другое. И мудро поступала.
Она давала свободу переселенцу: зачинай новую деревню, или соседствуй с сибиряком в старой, или ищи свободы на отрубах. И эта политика дала поразительные результаты. Начиная с 1906 года при Столыпине население Сибири увеличивалось на полмиллиона человек в год. Валовой сбор зерна поднялся со 174 миллионов пудов в год до 287 миллионов. Чтобы ограничить хлебный вал из Сибири, пришлось в Челябинске вводить таможенный барьер. В огромных количествах пошло за границу сибирское масло.
Вот ведь какие творились чудеса. И при этом не было никаких надзирателей, никаких уполномоченных. Не было бойких учёных, администраторов, которые добивались бы покончить со старой деревней как с пережитками прошлого. Не было никого, кто природный календарь сельхозработ подменял бы административным.
— Но ведь чтобы сегодня так развернуться, нужны работоспособные люди. А молодёжь остаётся ли сейчас в деревне, в глубинке, или всё-таки соблазны города многим милее?
— Остаётся, но всё-таки немного. Молодые рвутся в город, чтобы стать предпринимателями. Сейчас это модно. Им кажется, что это легко. Но это ведь совсем не просто. Опыта нет никакого, да и совесть требуется не та. Может быть, молодой деревенский житель уже несколько и извратился, но всё равно у него — совесть. Она не позволяет ему вот так сразу нырнуть во всё это дело — а это ведь действительно отчаянный поступок — уехать из деревни и заняться предпринимательством. Но всё-таки есть и хорошие примеры: если деревенский житель и разбогател, у него многое от прежнего сознания сохранилось. Знаете, ведь я собирал деньги на строительство православного храма на родине и очень скоро разобрался, к кому идти — не в банки, не куда-то ещё, а к таким вот совестливым людям. Стал обращаться к ним, и дело пошло.
— Всё-таки может быть общность в отношении к миру и жизни у тех, кто трудится на земле и у городских предпринимателей. А могут ли быть общие основания для создания полнокровной гармоничной жизни и в городе и в деревне?
— Общей гармонии для жизни в городе и деревне, мне кажется, быть не может. Гармонию сельского жителя, прежде всего, составляет природа — красота окружающего его божьего мира, леса и реки с их обитателями и дарами, сезонные работы на земле, радость от урожая, жизнь не столько по часам, сколько по солнышку, подчинение забот и хлопот годовому циклу, братство с животным миром, молитвенное замирание перед заходящим солнышком. В деревне человек самостоятельней и чувствительней, мастеровитей и полновесней. И сам он приходит здесь в этот мир точно из родной земли, и дальнейшее отцовство его и материнство — от них же, от земли и неба. Здесь он может быть дома в вековечности.
Но для этого надо, чтобы рядом с ним не убивалась природа, не загрязнялись реки, не затмевалось солнце. Чтобы власть через каждые двадцать-тридцать лет не набрасывалась на деревню, как на дармоедку, то обрекая её на повальную коллективизацию, то сгоняя в сельхозгорода, то обрекая на верную смерть. И чего добились?! На былых пашнях — бурьяны и бурьяны в душах людей.
Гармония города — это безопасная в условиях многолюдья и нравственной свободы жизнь, значительный перевес порядка над анархией и добра над злом и, конечно же, культура. Культура градостроительства, охрана памятников былых времён, культура быта и поведения и — художественная культура (в музыке, архитектуре, кино и во всех иных искусствах).
Надо ли говорить, что в мегаполисах, да ещё в современных условиях этой гармонии достичь невозможно.
— И всё-таки с чего-то надо начинать. Как вы думаете, кому в первую очередь нужна помощь?
— Сейчас, в пору мирового кризиса, прежде всего крестьянину помогать надо. Много без чего можно обойтись — но без хлеба, молока, всего остального, что производит деревня (а она веками отбирала, что полезно человеку и что действительно ему необходимо), — без этого не обойдёмся. Без родной деревни-кормилицы нам никак нельзя. И, кажется, было достаточно времени, чтобы в этом убедиться.
Беседу вела Тамара Приходько
