Дела давно минувших дней.

Солдаты, призадумавшись, ушли, а я попросила батюшку рассказать нашим читателям немного о себе — о жизненном пути, о том, как пришел к вере и стал священником, о друзьях и людях хороших, которых господь посылал ему.

— Я родился, — начал батюшка свой рассказ, — в 1924 году; вот 31 января, если доживу, будет 82 года. Да… Из них 56 лет я отслужил Господу и людям как священник. А родом я из Псковской области, скобарь. Семья наша была верующей. Помню из детства такой случай. Когда утвердилась советская власть, маму в рамках ликбеза заставили в школу ходить. Но однажды задали им выучить стихотворение «Нынче Бога нам не надо, мы без Бога будем жить…» Мама и скажи им: «Я такое стихотворение учить не буду. И в школу вашу больше не пойду». Подруга стала стращать: «Твоего мужа уже посадили, свекра в тюрьму загнали, на север выслали. Тоже хочешь?» Тогда мама пошла в соседнее село к юристу, объясняет, так, мол, и так, что мне будет, если я в школу ходить не стану? Юрист: «Да ничего не будет. Просто неграмотной останетесь». Мама успокоилась и в школу больше ни ногой.

Потом уехали мы в Сланцы, на хутор — разработали землю, пахали, сеяли, скот разводили. Раньше ведь в каждом деревенском доме были коровка, лошадь, овечка, соха, плуг, борона… Советы все забрали, разграбили. И что? Едешь ныне по Псковской области — всюду мерзость запустения: где деревенька была — лесок вырос, кругом поля без конца и краю, а на них — трава. А не разорили бы крестьянства, и сейчас бы хлеба в полях колосились. Город кто кормит? Деревня. Мужик русский, потом пропахший. А теперь покупаем продукты за границей, едим, Бог знает что… А вдохновителем этого развала был — главный бес Ленин. Не знаю, ведаете ли, что как-то в мавзолее прорвало канализацию и труп понесло с нечистотами. Ну, как говорится, по мощам и миро…

Потом, еще до войны, переехали мы в Толмачево под Лугой, где мамины родственники жили. Там церковка была, и я зачастил в нее. Батюшка заприметил меня, пригласил: «Зайди в алтарь, я тебя со своим сыном Толиком познакомлю». Подружились мы, стали вместе в алтаре прислуживать — кадило раздувать и подавать. Так мне это нравилось! Вскоре в Вильнюсе богословские курсы открыли, и о. Геннадий благословил меня и сына своего ехать учиться. К тому времени уж война началась. И вот я уехал, а Толик задержался, хотел попасть на день рождения любимой девушки и выехать следующим рейсом. Но следующего рейса не случилось: поезда перестали ходить, фронт придвинулся. Позже я узнал, что Толик погиб во время взрыва моста через реку Лугу…

А меня Господь спас. И это не единственный случай, когда Господь меня, недостойного, спасал и хранил. Помню, проучившись зиму в Вильнюсе, на каникулы хотел ехать домой, но через фронт невозможно было перейти. Меня пригласил друг к себе в Ригу. Там я тяжело заболел. А надобно сказать, что в Риге очень красивая больница, не раз мимо нее проходил — вокруг здания вились аллеи, засаженные жасмином и белыми, фиолетово-красноватыми сиренями, и сад был прекрасный… как в раю. Но меня привезли в маленькую неказистую больницу на окраине города. И я возроптал: «Я имею право лежать в той, красивой, у меня ведь прописка есть… так нет, завезли в какую-то богадельню. Если бы был Бог, я бы в ту, красивую, попал. Наверное, Бога нет…» Вскоре немцы ушли из Прибалтики, а меня навестила мама моего друга и говорит: «Хорошо, что тебя не положили в городскую больницу, от нее куча кирпичей осталась. Попало несколько бомб… всех больных засыпало». У меня сердце захолонуло, шепчу онемевшими губами: «Господи, прости меня за мой ропот, за маловерие…» Меж тем доктор советовал маме друга: «Везите его домой. Но одного не отправляйте, не доехать ему до Толмачево, не жилец он — очень больное сердце». Но я выжил. А потом в Питере семинария открылась, и я поступил туда, сразу на третий курс.

— Вы вместе с нынешним Патриархом Алексием II учились?

— Да. Он очень хорошо знал эстонский язык и меня учил. Каждый день я должен был несколько слов по-эстонски запомнить. Он хотел, чтобы мы вместе потом поехали служить в Эстонию. Мы хорошо дружили, он у меня и шафером на свадьбе был. И сейчас еще друг друга со всеми праздниками поздравляем…

— А правда, что вы в свое время у Патриарха невесту отбили?

— Ну что вы! Господь с вами! Это он у меня пытался отбить девушку. Пошел с ней в кино, а мне не сказал. Но я узнал и за волосы его оттрепал… я на пять лет старше его. А вообще-то нам не до невест было: учебы много, а хлеба — малый кусочек давали. Но моя мама привозила в семинарию круглый хлеб и немного масла. Мы это богатство между рамами держали, холодильников не было. А как поссоримся, бывало, Алексей к хлебу и маслу не притрагивается. Только подойдет, посмотрит и шепчет мне: «Масло уж пожелтело, а хлеб и не разрезать…» А мое дело было хлеб резать и маслом мазать. Ну я быстро хлеб нарежу и ему масла поболе намажу, он же младше. Но Алексей требовал, чтобы было одинаково, иначе не ел. Хорошо дружили… Я к ним в Таллин не раз приезжал, мама и папа его — тоже священник — как родного меня принимали… Семинарию я закончил с правом поступления в академию вне конкурса. Алексей просил тогда: «Останься, ради Бога!» Я объяснил: «Мама больная, тяжело ей после войны, хлеба нет. Я буду служить на приходе, поддержу ее». И я ушел…

— Сейчас Русь наша не шибко верующая, но все же храмы стоят и люди ходят в них. Нам надо крепко стоять за веру православную, в ней наше спасение. И не слушать всяких баптистов, адвентистов и прочих сектантов, ибо от этих «божиих людей» плачет Господь и радуется-хохочет сатана. Вот, помню, лежал я не так давно в Военно-медицинской академии, что напротив Витебского вокзала, — здоровье уж сдавать стало. Во время очередного обхода врач говорит: «У нас сегодня служба будет, приходите…» Прихожу, а там сектанты какие-то играют, песни поют — и все это службой называется почему-то. Я начальнику клиники выговорил: «Вы знаете, что в этом помещении раньше было? Храм Божий! Смотрите — вот тут иконостас был, а вот тут еще клирос сохранился… А вы сюда бесов допустили. Что, в России православные священники перевелись?» Когда выписался, привез им большую, размером со стол, икону св. блгв. князя Александра Невского. Ее в актовом зале повесили. Отслужили молебен и освятили все палаты и операционные. Теперь там везде иконы — на постах медсестер, в столовой.

Врачей, кто крещен, я просил крестики нательные носить. И вот однажды во время утреннего обхода подходит ко мне врач и вдруг ойкает: «Я сегодня мылся и в ванне крестик забыл». — «Тогда сегодня осмотра не будет, — говорю. — Так что не задерживайтесь, без креста ко мне не подходите». И они надевали кресты, боялись, видят — поп старый, злой… Я пытался объяснить им, что всегда надо быть с Богом: родиться с Богом, жить и умереть с именем Божиим на устах. Как говорил св. Иоанн Кронштадтский: «Утверди, Боже, святую православную веру во веки веков».

— А вот ныне отдельные мусульмане требуют убрать с герба российского православный крест…

— Ну, это уж не впервой мусульмане подмять нас пытаются… Поэтому повторяю: «Русь, храни Православие. В нем твое утверждение». А если сдадимся, крест уберем, сделаемся мусульманами… тут и конец, превратимся в Бог знает кого. Один русский проповедник о. Иннокентий во время отпевания любил говорить: «Гроб бывает лествицей к Небу, а бывает и лествицей в ад». Когда гроб возносит душу в Небесную торжествующую Церковь? Если человек, живя на земле, не забывает, что он странник и временный гость на этой планете; когда он имеет общение с Богом — очищает душу в Таинстве покаяния. Ведь душу ни мылом, ни порошком, ни водкой не очистишь. Надо принимать Святое Тело и Кровь Христа Спасителя, памятуя слова: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во мне, и Я в нем» (Ин.6.56), а «Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни» (Ин.6.53). Нельзя быть мертвецом для будущей жизни, надо сохранить в себе душу живую, жить по заповедям Божиим и верить во единую, святую, соборную и апостольскую Церковь. Без Бога — не до порога, а с Богом — за море и дальше…

Вот я уже пожил достаточно, пора умирать, а не хочется зимой, дожить бы до весны, чтобы меня в Сиверскую свезли, где я прослужил 28 лет, там и мама моя, и жена, и другие родственники похоронены. А мне говорят: «Люди и до ста лет живут». Боже упаси! Так долго только закоренелые в грехах могут жить. 75−80 лет — и достаточно. А батюшки тем более грешные — у них и свои грехи, и чужие еще на себя берут… Да и я, бывает, согрешу — то на красивую старушку загляжусь, то еще что-нибудь. Нагрешу, найду пожилого порядочного батюшку — и исповедуюсь. Батюшки ведь тоже всякие бывают — и с гордыней, и изменники…

— А когда вы исповедуетесь, вас священник ругает, отчитывает за что-нибудь?

— Нет, — смеется о.Евгений. — Им стыдно меня ругать, они сами грешные. Без греха один Господь только… А я всем читателям желаю жить в мире, здравии и духовной собранности.

Адрес: 198 320, СПб, Красное Село, ул. Шуппа, 10. Тел.741−46−16.

Записала Ирина РУБЦОВА

http://www.piter.orthodoxy.ru/pspb/n169/ta006.htm