 |
| Православие.Ru | Елена Лебедева | 28.02.2009 |
70 лет назад, 27 февраля 1939 года, в день своего 70-летия, скончалась Надежда Константиновна Крупская, чье имя связано с созданием советской атеистической системы образования. Ее педагогическое наследство не изжито до сих пор, и именно его пытаются преодолеть введением ОПК. Советская школа никогда не была «светской», напротив, она строилась как мощнейший очаг пропаганды коммунистической религии.
Истоки
Основы советской школы вырабатывались русской социал-демократией задолго до революции и во многом были связаны с личным жизненным опытом Н.К. Крупской.
Она родилась 26 февраля 1869 года в Петербурге в семье «потомственных революционеров»: ее дед Игнатий Крупский был сослан в Казанскую губернию под надзор полиции за участие в движении декабристов. А отец Константин Игнатьевич, хотя и участвовал в подавлении польского восстания, тоже считался «неблагонадежным», так как поддерживал народников, читал Герцена, верил в науку и насмехался над религией. Мать же Елизавета Васильевна, напротив, была религиозна, хотя не соблюдала постов, не молилась дома и «по настроению» посещала церковь, но иногда брала с собой дочь, а у ее кроватки повесила семейный образок на голубой ленточке. Девочка росла вроде бы верующей. «Потихоньку, чтобы не посмеялись», читала Евангелие и по вечерам молилась Богу. Однако еще ребенком она инстинктивно возненавидела всякую мистику, рассказы о чудесах, предчувствиях, знамениях и тому подобное, хотя почему-то с большим интересом слушала сказки о нечистой силе. Будущая патологическая ненависть Крупской к фантастическим сказкам зародилась именно в то время, и она вынесла из своего детства много педагогических уроков.
Как и следовало ожидать, ее детская вера была надорвана в семье. Отец, имевший на нее огромное влияние, однажды посмеялся над дочкой во время вечерней молитвы: «Будет тебе грехи замаливать-то, ложись уж спать!». Тогда девочка оказала сопротивление: отец перестал быть для нее авторитетом в области религии, и она говорила с ним о чем угодно, только не о вере. И когда приятель, мальчик Боря, сын нигилистки княжны Долгорукой, предложил ей плюнуть на образ, поскольку «мама говорит, что Бога нет», Надежда запротестовала самым решительным образом: «Ну мало ли что мамы говорят!».
Она оставалась религиозной, по ее воспоминаниям, до двадцати с лишним лет, тогда как многие ее товарищи и сам супруг порвали с верой гораздо в более юном возрасте. Сама Крупская говорила, что, конечно, не «мистика» была причиной ее религиозности, а чувство одиночества. У нее было много подруг, но их общение не затрагивало личного, сокровенного, ибо она не умела выразить свои переживания так, чтобы они были понятны другим. В одиночестве она и испытывала потребность в Боге: «Он, по тогдашним моим понятиям, должен понимать, что происходит в душе у каждого человека». Крупская вспоминала, как она любила часами смотреть на лампадку перед образом.
Марксизм оказался проще и доступнее веры. Достаточно было осознать естественную, закономерную связь явлений, чтобы излечиться от остатков зыбкой религиозности, так как одиночество кончилось. Потом Надежда Константиновна будет намеренно лишать детей одиночества, настаивая на коллективе, чтобы они не нуждались в Боге.
Школьная политика Крупской формировалась под влиянием марксизма, педагогического образования и идей Ленина. В 1887 году Крупская окончила частную гимназию, получив звание домашней учительницы, и ударилась в толстовство. Увлечение было недолгим — на смену всем заблуждениям навсегда пришел марксизм, который дал ей «величайшее счастье, какого только может желать человек: знание, куда надо идти, спокойную уверенность в конечном исходе дела, с которым связала свою жизнь. Путь не всегда был легок, но сомнения в том, что он правилен, никогда не было». Это отдаленно напоминало веру. Потом Крупская, всецело поддерживая Ленина, боролась с убеждением, что марксизм — это новая коммунистическая религия, хотя эти убеждения и подтвердила созданная ей система советского обучения.
В 1889 году Крупская поступила на Высшие женские курсы в Петербурге, но, познакомившись там с марксистками, через год бросила учебу. И поступила учительницей в вечерне-воскресную школу для рабочих не только ради преподавания, но и ради пропаганды, целенаправленно выбивая из слушателей религиозные убеждения и проповедуя марксизм. Кому же тогда его было проповедовать, как не рабочим? Там она серьезно усовершенствовала свой педагогический опыт: увидев, что рабочая масса насквозь пропитана «религиозными предрассудками», она стала оттачивать методы антирелигиозной пропаганды, внимательно изучая, что привлекает рабочих к вере, дабы знать, «с какой стороны подойти», и усилено разъясняла именно «классовую сущность» религии. Надо признать, что ей многое удалось. Из ее учеников никто не посещал уроки закона Божия, которые вел священник. Она даже уговорила рабочих ходить туда по очереди, в порядке повинности, чтобы не закрыли школу, да заодно и узнать «аргументацию попа», чтобы знать, как ей противостоять. Рабочие, возвращаясь с этих уроков с улыбкой, рассказывали, как священник опровергает эволюционную теорию Дарвина: «Брось, говорит, курицу в воду, разве у нее вырастут перепонки?» Впоследствии Крупская ввела обязательное изучение эволюционной теории в советской школе как одно из важнейших средств антирелигиозного воспитания. Другой ее ученик, прежде искавший у Бога защиты от капиталистов и узнав, что «Бога нет», решил, что «рабом человечьим быть легче», ибо с таким рабством возможна борьба, — и ударил ножом особо ненавистного, издевавшегося над рабочими мастера. Опытом преподавания в этой школе Крупская очень дорожила, потому что он позволил ей на практике исследовать религиозное сознание и уяснить его происхождение.
Таким образом, ко времени встречи с Лениным, Крупская была человеком вполне сформировавшихся убеждений. Только близкая по духу женщина могла стать его женой, а сложно было отыскать женщину, более преданную делу революции, чем Крупская. Их знакомство с Лениным состоялось в феврале 1894 года в Петербурге на квартире инженера Классона. Была масленица, и встречу петербургских марксистов в целях конспирации устроили под предлогом «блинов». Чувства оказались взаимными. Ленин стал наносить визиты к Крупским по воскресеньям, а Крупская угадала в нем лидера. Вместе с ним она создавала «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», за что оба были арестованы. Из тюрьмы Ленин сделал ей предложение. «Что ж, женой, так женой», — ответила она. 10 июля 1898 года они повенчались в Петропавловской церкви села Шушенского.
Критику буржуазной «классовой» школы начал Ленин. В самом начале XX века были разработаны три базисных постулата школьной реформы, которые после революции легли в основу советской школы: требование придать школе светский характер, сделать ее общедоступной (бесплатной) и трудовой — соединить процесс обучения с производительным трудом, что стало основой будущего политехнизма. Уже тогда преподавание религии в школе было под огнем сильнейшей критики, потому что религия воспитывала у подростков монархическое и национально-патриотическое сознание, которое называлось «проповедью великодержавного шовинизма», и мешала критически относиться к окружающей действительности, то есть серьезно препятствовала революционной пропаганде. Национально-патриотическое воспитание порицалось как чуждое «истинному классовому» и как присущее «буржуазной культуре попов и капиталистов», призванное растить их покорных прислужников, а не человеческую личность. В будущем о человеческой личности тоже будут выражаться в ином ключе, и старой школе, которую уже назовут «школой учебы», решительно противопоставят «школу жизни», но в ту пору Ленин призывал взять из нее все хорошее, что необходимо для коммунизма.
Ленинские идеи были основой педагогического учения Крупской. В эмиграции она профессионально изучала педагогику и школьное дело в Европе с марксистской точки зарнеия. В 1915 году появился ее первый капитальный труд «Народное образование и демократия», вкотором онадоказывала свою вожделенную идею «трудового метода обучения», то создания трудовой школы, где учащиеся могли бы приобретать трудовые навыки и применять полученные знания на практике. Существовавшая школа повергалась критике, помимо вышеизложенного, за ее изолированность, за одиночество детей, которые никому не интересны, за индивидуалистический характер воспитания и за оторванность от реальной жизни. Школа с «полноценным воспитанием» и принципиально новой задачей могла быть создана только при социализме.
Дети имеют право на счастье
После Октябрьской революции большевики смогли приступить к воплощению своих педагогических идей. Перед советской школой, устроенной на марксистских основах, отныне ставилась глобальная задача воспитания нового человека, и школа должна была стать «орудием коммунистического перерождения общества в целях воспитания поколения, способного окончательно установить коммунизм». Крупской с товарищами отчасти удалось сделать то, что совсем не удалось Екатерине Великой с ее просветительскими помыслами — взращивать в Воспитательном доме третье сословие свободных граждан. Школа превратилась в питомник по выращиванию «нового человека», которому предстоит завершить строительство коммунизма, поэтому ему следует овладеть всеми навыками от материалистического мировоззрения до трудовой специальности.
Так антирелигиозная проповедь вышла на первый план, исходя из главной задачи воспитания, сформулированной Крупской: «Воспитывать — значит планомерно воздействовать на подрастающее поколение с целью получить определенный тип человека». Революция только что свершилась, и социализм только начинали строить. А «необходимой предпосылкой социализма является человек, способный осуществить социализм». Отсюда следовало, прежде всего, изменить его мировоззрение и воспитать в коммунистической морали, которая пришла на смену религии. Обычно, рассуждая об антирелигиозном советском воспитании, забывают эту вторую важнейшую идеологическую составляющую. Согласно ленинскому учению, вечной морали не существует, а существует только классовая. И если буржуазная мораль гласит: «Либо ты работаешь на другого, либо он на тебя», то в основе коммунистической морали лежит борьба за разрушение старой жизни и за построение коммунизма. Оттого коммунистическая нравственность должна быть направлена «против эгоистов и мелких собственников», то есть против индивидуалистской психологии. Таким образом были заложены основы атеистической, следовательно тоталитарной, коллективистской и антинациональной системы советского воспитания.
Перед ее творцами стояла грандиозная задача: уничтожив на корню старую школу с ее методами, выработать кардинально новые принципы обучения. Таковыми стали воинствующий атеизм, внедрение в умы материалистического мировоззрения, коллективизм, политехнизм (знакомство в теории и на практике с главными отраслями производства), детский труд, школьное самоуправление, физвоспитание, имеющее целью подготовить молодежь к трудовой деятельности и защите социалистического отечества. Эти памятные многим громкие абстракции изначально были полны конкретного содержания. Требовалось решить проблемы с учебниками, школьными программами и дисциплинами, с методикой их преподавания и с учителями. За время жизни Ленина и Крупской сущность текущего политического момента менялась неоднократно — гражданская война, военный коммунизм, электрификация, мирное строительство, НЭП, индустриализация, коллективизация и т. д. Оттого видоизменялись со временем и некие конкретные педагогические установки, но концепция образования оставалась неизменной: «школа должна не только обучать, она должна быть центром коммунистического воспитания».
Генеральная стратегия образования определялась марксизмом и Лениным. Крупская вкупе с Луначарским и другими коллегами только интерпретировала ее на практике со своими конкретными добавлениями. Ей выделили под контроль школу именно как основоположнику марксисткой педагогики. С первых дней революции Крупская работала в Наркомпросе, заведовала внешкольным отделом, являлась членом Государственной комиссии по просвещению, стала председателем Главного политико-просветительного комитета (Главполитпросвета) и затем председателем научно-методической педагогической секции Государственного ученого совета (ГУСа), занимавшегося в числе прочего и разработкой новых школьных программ. Для ясности упомянем, что осенью 1918 года была одобрена система единой школы с двумя ступенями: I ступень — 5 лет (начальная школа) и II ступень — 4 года (средняя школа). Вместе обе ступени составляли девятилетнюю среднюю общеобразовательную школу, что обеспечивало единство школьной реформы, которую можно условно разделить на два больших раздела: собственно преподавание и устройство школы как детского коммунистического коллектива.
Основополагающему педагогическому принципу — воинствующему атеизму — было подчинено все образование в силу идеологического характера советской школы. Даже попытки создания просто «безрелигиозной» школы были приняты Крупской и иже с нею в штыки. Крупская считала, что антирелигиозная пропаганда должна начинаться в дошкольном возрасте, когда эти вопросы только начинают интересовать детей, однако настаивала на крайней осторожности ее проведения среди учащихся, потому что иначе можно добиться противоположного результата — религиозности. Оттого методы расстрела икон в школах или насильственного снятия нательных крестов она строго порицала, так как после этого многие крестьяне забирали детей из советских школ, и учила обращаться с «орудием насмешки» правильно. Во-первых, полным изгнанием прежних учебников и хрестоматий, написанием новых детских книжек и учебников, созданием «правильных» библиотек и учебных программ. Во-вторых, воспитанием материалистического мировоззрения за счет широкого преподавания эволюционной теории, естественнонаучных дисциплин и марксистского обществоведения и изучения всех предметов в диалектической связи: то есть исследование явлений в их причинно-следственной связи, уяснение их взаимозависимости и итоговое понимание закономерности. «Только изучая явления в их развитии, в их динамике, можно понять закономерностьявлений. А там, где есть это понимание, там нет места религии». В-третьих — воспитанием в духе коммунистической морали и, следовательно, усиленным внедрением коллективизма, призванного развивать детские общественные инстинкты, учить детей понимать и творить окружающую жизнь. Тут явилась ее любимая идея, выношенная из личного опыта: не будет детского одиночества — не будет у подростка ипотребности в религии, а значит и антирелигиозная пропаганда со временем станет ненужной: «некого будет пропагандировать». По мысли Крупской, ведь и рабочий безбожнее крестьянина потому, что он член коллектива — «ему Бога не нужно». Тогда как крестьянин пока еще мелкий единоличник, и его дети приходят в школу религиозными, но школа должна их перевоспитать.
Разумеется, что от самого учителя требовались активные атеистические взгляды, но и старого квалифицированного преподавателя, «зараженного религией», Крупская призывала пока не отстранять от дел в силу острого дефицита учительских кадров. Пусть он оставит свои религиозные воззрения при себе и займется обучением ребят в той области, в которой он хороший специалист, например садоводству. К новому же учителю, подготовленному советской властью, предъявлялось категорическое требование — быть убежденным антирелигиозником, то есть лично не сомневаться в отсутствии Бога.
Теперь о практике. После революции вопросе о детской книжке стал больным. Старые учебники были противопоказаны для советского преподавания, хотя на первых порах их пытались как-то садаптировать к новым условиям, например, заменить некрасовскую фразу «по своей и Божьей воле» на «по своей мужичьей воле» и т. п. Однако такие фразы не были единичными, поскольку в старой школе, по словам Крупской, все было проникнуто религиозным духом, особенно литература и история. Например, книга для чтения весьма почитаемого ею К.Д. Ушинского «Родное слово», предназначенная для детей в возрасте от 9 до 11 лет, была буквально испещрена напоминаниями о Боге, вроде: «Мама, мама! В Божьем небе Божьи ангелы поют, ходят розовые зори, ночи звездные плывут», и иллюстрациями на тему сочельника, Рождества, Пасхи. Книжка по истории для детей старшего возраста содержала рассказы на тему «Крещение Руси», «Владимир-христианин», «Основание Киево-Печерской лавры». Классики тоже подавались в религиозном ключе — «Всенощная в деревне» Аксакова, «Песня бедняка» Жуковского. Отсюда вывод: все советские декреты сводятся на нет, если дети продолжают учиться по таким учебникам.
Учебники отменили, новых пока не было, и детская книжка стала самым востребованным средством коммунистического воспитания. Крупская всегда придавала колоссальное значение книге, которая может быть «организующая» или «дезорганизующая», может формировать мировоззрение, тем более у детей. Старая школа страдала разрывом книги с практикой жизни. Известен поход Крупской на сказки, большинство которых она отмела столь же категорически, как и старые учебники, отнюдь не настаивая на полной замене сказок былями, но призывая отделять форму от содержания. Недопустимы не только мистика и вредная фантастика, неприемлема мораль, так как большинство старых сказок содержат «классово чуждое нам содержание», да еще и подают его в чудесной фантастической форме более влияющей на детское сознание. Старую собственническую и рабскую мораль надо вытравлять. Мистические сказки с феями, русалками и лешими следует выкинуть в мусорную яму вместе со страшными сказками, травмирующими детскую психику, и впредь не будить к небылицам нездоровый интерес. По мнению Крупской, каждый несуществующий в действительности образ задерживает развитие ребенка.
В рассуждениях Крупской чувствуется некий привкус толстовства: знает ли ребенок, что ему поднесут под видом желанной сказки? «Обычно он просто хочет почитать интересный жизненный материал, а мы вместо этого ему преподносим всякую фантастику, которая ему не нужна». Сказка должна быть «не фантастическая, а бытовая, схематизирующая известные социальные отношения», ибо и сказка призвана помогать познанию мира. Оттого в хрестоматиях разгрому подверглись не только пресловутая «птичка Божия не знает», но и басни Крылова «Ворона и лисица» или «Лисица и виноград» с их «практической житейской мудростью, которая так чужда детям».
Крупская предлагала отобрать из имеющегося арсенала приемлемые сказки. Например, сказка «Три медведя» полезна, потому что детям интересна проблема о большом и малом. В ней фигурируют медведи разной величины с соответствующим бытом. «Девчурка примеривает себя к бытовым условиям жизни существ разной величины. Ей подходит маленький столик, маленькая мисочка и ложка, маленькая кроватка». Ребенку эта сказка близка. А вот сказка «О рыбаке и рыбке» вредна своей идеологией, потому что, оказывается, учит: «будь скромен в своих желаниях, не гонись за многим, иначе останешься у разбитого корыта», и эта ее скрытая мораль имеет мало общего с моралью коммунистической, хотя ребята и интересуются рыбкой больше, чем моралью. Надо попытаться создать современную сказку — детскую по форме и коммунистическую по содержанию, то есть дающую детям «те понятия и живые образы, которые помогут им стать сознательными коммунистами. Ребят постарше следует защищать уже не от мистики, а от чуждой морали и от дезориентирующих оценок социальных отношений. С этой целью Крупская предлагала переписывать популярных детских классиков, например Жюля Верна, выбрасывая из них буржуазное содержание.
Но главное — писать современные детские книжки по установке: «старая книжка давала только материал для чтения, а новая учит, как жить». Книжки должны быть «не про кошечек и собачек», а об окружающей жизни, с картинками фабрик, которых многие крестьянские дети и не видывали, о героических революционерах, например о Софье Перовской, книжки должны проповедовать коммунистическую мораль в ярких, живых, правдивых образах, а не в сухих постулатах.
Крупская очень предостерегала от мистификации образа вождя. Например, в одной книжке рассказывалось, как хулиган видит во сне Ленина, который велит ему ходить в школу и не обижать парнишку-бедняка.
С учебниками дело обстояло еще сложней. Первые советские учебники Луначарский назвал «опилками с вазелином» по степени интереса, и Крупская с ним согласилась — она вообще была очень критичным, требовательным и по-своему умелым педагогом. Считая, что современный учебник должен быть коммунистическим, то есть формировать у ребенка материалистическое мировоззрение, она все же похвалила эти первые опыты за отсутствие Божественной темы и за обучение ребенка внимательно всматриваться в жизнь и устанавливать правильную связь явлений. Ее требования к учебнику сводились к следующему: чтобы весь учебный материал был диалектически взаимосвязан, чтобы антирелигиозная пропаганда была связана с мировоззрением во всех областях знания, и чтобы дух коллективизма проповедовался ребенку не через скучные назидания, а через доступные увлекательные формы. В качестве удачной хрестоматии Крупская приводила в пример книгу Блонского «Красная зорька». В ней не было рассказов о Пасхе и Рождестве, о бабочках и зайчиках, но говорилось о временах года, о сезоном труде, о железных дорогах, об Октябрьской революции. Там не было мистики, но имелся здравый сказочный элемент: мальчик во снах уносится то в неведомый тропический лес, то на берег моря, то в страну будущего. Вместо «Вороны и Лисицы» дети знакомились с текстами «Интернационала», «Смело, товарищи, в ногу», «Мы — кузнецы»..
Столь же ответственным был вопрос о методах преподавания. В 1923 году появились программы ГУСа — комплексные подходы, то есть преподавание не отдельных предметов с сообщением систематических знаний, а марксистское нагромождение общественных понятий, поясняемых конкретными фактами (например, математика и химия преподавались в комплексе «труд и общество»). Так пытались представить предметы в диалектической взаимосвязи и в связи с конкретной жизнью. Весь учебный материал был построен на главной теме — трудовой деятельности людей. Промах обнаружили быстро — во-первых, выявились искусственные, надуманные связи. Сама Крупская однажды наблюдала в школе, как детям на уроке рассказали про Ленина, а потом предложили провести грамматический разбор рассказа. Во-вторых, у школьников не оказалось систематических научных знаний. Крупская признала промах. И на 1927/28 учебный год Наркомпрос утвердил новые единые учебные планы.
Преподавание каждого предмета насквозь «пропитывалось» общими задачамиатеистического коммунистического воспитания. Для этой цели Крупская предлагала преподавать в первую очередь естественнонаучные дисциплины, которые в силу исследовательского метода познания приводили к установлению взаимосвязей и закономерностей явлений. Так воспитывалось умение наблюдать, ничего не брать на веру и все проверять опытным путем. Крупская требовала, чтобы такой подход пронизывал всю жизнь ребенка. Даже знаменитые юные натуралисты изначально были частью плана правильно поставленной антирелигиозной пропаганды, и на юннатах Крупская особенно настаивала, как и на технических кружках. Участвуя в них, дети выходили за пределы свой школы, делясь опытом со сверстниками из других школ, и кружок превращался «в очаг пропаганды определенных методов естествознания».
Гуманитарные предметы пострадали наиболее сильно. Исторические факты брали только для изучения современности. Литература стала иллюстрацией обществоведения. Крупская настаивала на преподавании обоих предметов на марксисткой основе. Правильное преподавание истории как этапов развития человечества и классовой борьбы даст понимание основ исторического материализма и взаимосвязей общественных процессов «вместо длинных анекдотов какого-нибудь Иловайского». Для правильного преподавания литературы она предлагала, во-первых, «вытащить из подполья» все прежде запрещенное — Радищева, Герцена, Чернышевского, Белинского, Добролюбова, Писарева и Льва Толстого, который может быть доступен читателю «только в результате установления социалистического строя». Во-вторых, пересмотреть отношение к классикам, многие из которых сами были дворянами, и подойти «к оценке произведений наших писателей с точки зрения масс», то есть провести новых подбор программных литературных произведений. Рабфаковцы «гибнут над „Войной и миром“, — сетовала Крупская, — а мы не даем толстовское обследование домов на Хитровом рынке, мы не преподаем „Что делать?“, а морим молодежь на Онегине и Печорине. Классиков нужно изучать, чтобы они способствовали пониманию текущего момента. Оттого фон преподавания литературы должен оставаться обществоведческим».
Вот характерное наставление Крупской. Как надо проходить «Ссору Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем», чтобы ребенок понял слова Гоголя «оба — прекрасные люди» и «такие разные люди»? «Пускай он напишет сочинение, опишет жизнь рабочего и сравнит ее с жизнью Ивана Ивановича. Тогда он поймет, какая коренная разница между жизнью тунеядствующего мелкого местного обывателя времен крепостного права и жизнью рабочего. После такой работы ученик совсем по-другому начнет смотреть на Ивана Ивановича и поймет, что между Иваном Ивановичем и Иваном Никифоровичем ничтожная разница, что это люди одного класса. После такой самостоятельной работы он по-новому подойдет к творчеству Гоголя». Естественно о России — даже в освещении Щедрина — нет ни слова. Так гуманитарное образование было фактически сведено к нулю.
То же касается и искусства. Старое следует осмыслить по-марксистски, как продукт идеологического творчества данного класса в определенный исторический период, и преподать его в том виде, в каком оно подобает задачам современности. Вместо наполненных слезами глаз Марии Магдалины надо показать верещагинские картины, демонстрирующие неравенство на войне «выхоленного офицерья» и простого солдата.
Детское изобразительное творчество само подчиняется насущным вопросам современности, например индустриализации. Крупская отмечала возрастание темы труда в детском рисунке. Если дореволюционные школьники рисовали цветочки и самоварчики, то «наши рисуют плуги и тракторы».
Так мы подошли ко второму разделу школьной темы — организации учебно-воспитательной работы.
За походом на православную религию неминуемо следовал поход на личность. Из коммунистической морали вытекал важнейший принцип построения советской школы — коллективизм, сколько бы его теоретики не твердили, что и задачи индивидуального воспитания ребенка имеют огромное значение. Да, но в пределах служения коллективу. Как уже говорилось, коммунистическая мораль была призвана переродить индивидуалистскую психологию, сообщаемую капиталистическим частным хозяйством, в коллективистскую психологию, вытекающую из потребностей коллективного труда. Социализм строит общественную жизнь на началах коллектива, и также «во образ» должна быть устроена школа.
Крупской надо отдать должное. Иные советские педагоги и вовсе уверяли, что школа — это буржуазный метод воспитания, а истинно социалистический — народные детские дома. Не согласившись с таким мнением, Крупская стала внедрять в школу коллективизм — то есть воспитание людей, умеющих «подходить ко всякому вопросу с точки зрения целого», умеющих подчинять свою волю коллективу.
Коллективизм распространялся на все сферы школьной жизни, от методов ведения занятий до введения школьного самоуправления. Построение учебного процесса в противовес старой школе становится коллективным. Если раньше школьный мир был разделен на два враждебных лагеря — учитель и ученики, где каждый всячески выгораживал товарища перед педагогом, то теперь эти миры объединялись.
В старой школе каждый учился сам, сам делал уроки, отчитывался за пройденный материал, получал свои оценки, то есть отвечал сам за себя. Это воспитывало индивидуализм. В старой школе на первое и главное место была поставлена учеба, простое получение знаний, имеющее целью подготовить к поступлению в университет или просто дать хорошее среднее образование.
В советской «школе жизни» вводился коллективный метод усвоения знаний и отчета по ним, чтобы приучить ребят работать вместе и помогать друг другу, кто в чем сильнее. Но Крупская не была бы Крупской, если бы все так было просто. Она учитывала наличие в школах детей «лишенцев» (священников, жандармов, буржуазии) и указывала на программу партии, обязывающей ко всеобщему обучению детей до 17 лет, и на поставленную советской школе задачу быть проводником «идейного, организационного, воспитательного влияния пролетариата на полупролетарские и непролетарские слои трудящихся масс», чтобы воспитать поколение строителей коммунизма. Таким образом, по мысли Крупской, школа должна воспитывать и детей «лишенцев», а это может сделать только такая школа, где все ребята связаны в один дружный товарищеский коллектив. «Это ведь в древности Моисей и другие пророки проклинали ослушников до седьмого колена, а мы, чай, безбожники; для нас все ребята — наши родные советские дети. Воспитывать из них надо строителей социализма. А это, уж, какое воспитание!»
А воспитание это было трудовое — для всех. Педагогическая мечта Крупской о единой трудовой школе включала в себя три тезиса: всестороннее изучение человеческого труда в прошлом и настоящем, построение процесса обучения на принципе политехнизма и организация детского коллективного производительного труда. Это было увязано не только с идеологией, но и с прямыми потребностями страны — электрификацией, индустриализацией, развитием сельской техники. Школа должна была готовить не только в вузы, но и на производства. Отсюда вытекает всесторонняя прямая связь школы с фабриками и заводами.
Политехнизм есть система обучения, при которой подростки знакомятся в теории и на практике с главными отраслями производства, учатся понимать связь между отдельными отраслями, изучают технику во всех формах, от сельского хозяйства до промышленности, плюс учатся видеть применение полученных в школе знаний. В результате появляется представление о народном хозяйстве, а также личная заинтересованность в нем учащегося, и в коммунистической перспективе — стирание грани между физическим и умственным трудом.
Важен и моральный момент: социализм, по словам Крупской, не терпит барчат и белоручек в республике труда. Отсюда логически вытекает следующий принцип советской школы — тесная связь обучения с детским трудом как условие всестороннего развития личности и воспитания коллективизма. Он имел целью приучить детей к коммунистическому труду — бесплатному, добровольному и производительному на общую пользу, как «потребность здорового организма». При этом Крупская запрещала использовать бытовой детский труд ради заводских нужд в отрыве от учебно-воспитательных целей. Труд осуществлялся в различных школьных мастерских или на пришкольных земельных участках, где выращивались овощи для завтраков, но главной была школьная кооперация, основанная на ленинском учении о социалистической кооперации. «Может ли школа не заботиться о том, чтобы ребята вырастали «цивилизованными» кооператорами, умеющими объединять свои хозяйственные усилия? — задавалась вопросом Крупская. Практика тут же выявила опасный момент: не все ученики могли внести первоначальный пай, поскольку кому-то родители не дали денег, а ребенку взять негде. В целях эксперимента Крупская даже предложила организовать при школах платную работу, где дети могли бы заработать своим трудом и сделать взнос. Главное, чтобы в кооперативе работали все ребята и чтобы кооператив имел целью не получение дохода, а старался бы обслужить нужды коллектива, — иначе будем воспитывать купцов. Кооперативы мыслись в виде трудовых кружков, например цветочный, куроводческий, переплетный, огородный, швейный кооперативы, где работу могут исполнять дети. Кружок, заработавший определенную сумму, сам и определяет, на что расходуется заработок. Плюс метод школьного социалистического соревнования.
Последний коллективистский метод, доживший до конца советских времен — школьное самоуправление в образе учкомов, старост, звеньевых, командиров октябрятских звездочек. Так детидолжны были учиться организации совместной жизни. Но Крупская предостерегала от копирования политической системы и от детского администрирования. Школьное самоуправление было призвано выявить и воспитать детей-вожаков, детей-организаторов, умеющих стремиться к цели и увлекать за собой других. На первых же порах выявились и первые отрицательные опыты, вроде насильного умывания грязнуль. А потом началась настоящая борьба за власть.
Крупская стояла у истоков детского коммунистического движения — пионерии, где наиболее сильно воплотились ее марксистские и педагогические идеалы. Крупская видела в ней, с одной стороны, необходимый детям элемент игры, а с другой — высшую форму детской политической организации. Задачи перед пионерией стояли те же, что и перед школой: создать новое поколение, но если в школе основное внимание уделялось все-таки учебе, то пионеры наиболее были призваны к воспитанию.
А начинать коммунистическое воспитание Крупская предлагала с детских садов, где следовало обеспечить всестороннее развитие у детей «общественных инстинктов» — чувства товарищества, волю к труду, к учебе, и сообщить им начатки правильного представления о советской жизни. Она просила только избегать образа благословляющего дедушки Ленина и не преподавать малышам «основы ленинизма».
Конечно, на практике из всего этого получилась довольно жестокая, убогая система, о которой больше вспоминается плохого, чем хорошего. Без религии иначе быть и не могло. Хотя некоторые педагогические тезисы Крупской не были воплощены в жизнь, по крайней мере так, как она предлагала, или были отменены со временем. И все же ее методы очень скоро дали горькие и грозные плоды.
Как известно, Крупская поддержала кампанию против сказок Корнея Чуковского, которого обвинила в мещанской идеологии, пародии на Некрасова и буржуазной мути. Другие критики уже углядели, что Чуковский ни словом «не упоминает. о детстве, организованном через детский коллектив». Крупская сама занималась чисткой библиотек, запрещая «дезорганизующие» труды Достоевского, Карамзина, Владимира Соловьева, Лескова, Лосского, Платона, Канта, Декарта, басни Крылова.
Смерть ее была загадочной. Днем 26 февраля 1939 года в санатории в Архангельском друзья собрались отметить ее 70-летний юбилей. Сталин прислал в подарок торт. На столе стояли пельмени и кисель. По легенде, кто-то из гостей, увидев кисель, удивился: «Словно поминки». Вечером Крупской стало плохо. Вызвали врача, который долго не ехал, а срочную операцию по поводу перитонита делать не стали. К утру следующего дня Крупская скончалась.
Ее педагогическое наследие не будет изжито до тех пор, пока сохраняется анахронический принцип советской системы антирелигиозного воспитания, ныне именуемого «светским». Введение ОПК необходимо вести в школах как культурологический предмет, с которого может начаться возвращение разумных начал дореволюционного классического образования.
