«Но ты-то веришь, что я жив?»

В 1976 году пришли в дом Александра Яшина к его вдове, Злате Константиновне, писатель Владимир Николаевич Крупин и вологодский писатель Владимир Леонидович Шириков. Говорили о Вологде и о Николае Рубцове — в тот год отмечалось его сорокалетие. Злата Константиновна спросила: «Отпет ли Рубцов?» «Нет, не отпет», — ответил Володя Шириков. «А крещён был?» «Крещён», — ответил он же. «Точно?» — переспросила мама. «Точно, был разговор об этом при жизни Николая». Шириков, теперь, к сожалению, тоже покойный, тогда возглавлял газету «Вологодский комсомолец». Когда мама была проездом в Вологде вместе с отцом Александром, которому папа поручил нас, свою семью, то остановились они у Шириковых. Батюшка окрестил тогда сына Володи, и, пока это всё происходило, Володя ушёл из дома. Он был рад, что появилась возможность крестить сына, и хотел этого, но боялся потерять работу — вот как это опасно тогда было. Надо сказать, что и священники очень рисковали, когда крестили дома или совершали какие-либо требы без официального оформления, но многие шли на это. И вот через пять лет после кончины Рубцова мама договорилась об отпевании без регистрации в храме, в который мы ходили. Храм этот недалеко от нашего дома, на Новокузнецкой улице. Он так и называется: храм Святителя Николая Чудотворца в Кузнецкой слободе.

Дождавшись конца службы, когда почти все ушли, мы прошли вперёд, в четверик храма Святителя Николая Чудотворца. Так получилось, что Николая Рубцова отпевали в храме его ангела и в том же храме, где за три года до этого отпевали Александра Яшина. Мы стали по краю четверика свободно, полукругом: Крупин, Шириков, Василий Оботуров, критик из Вологды, мой брат Михаил — все рослые, красивые, статные — молодцы. Рядом с ними стояли мама — Злата Константиновна, я и моя подруга Лидия Алексеевна Головкова, художница, которую мы позвали, так как она любила стихи Рубцова. И церковь как-то заполнилась, не казалась пустой. Хор — студенты Гнесинского института, подрабатывавшие в храмах, уже ушли, но когда мы объяснили регенту Валерию, какого замечательного поэта будут отпевать, он остался. Тогда Рубцов ещё не был так известен и издаваем, как сейчас. Оботуров с Шириковым обещали прислать ему потом сборник его стихов, чтобы познакомить с творчеством Рубцова. Позже они выполнили своё обещание.

Отпевал протоиерей Владимир Тимаков, первый священник, пришедший к нам в дом на сороковой день после кончины отца. А отец Александр Куликов, исповедовавший, причащавший и отпевавший папу, встал отпевать Николая Рубцова вместе с регентом и диаконом Николаем Кречетовым. У отца Владимира очень красивый певучий голос, и отпевание было такое светлое, стройное, не знаю как и сказать: благодатно-благолепное, что подошла незнакомая старушка и спросила: «Кого же так отпевают и что надо сделать, чтобы так отпевали?» После отпевания отец Владимир сказал слово, что поэты первые идут за ними, за священниками и что Николай шёл не с Христом, но следом за ним и что многих привёл к Христу своим талантом, который он приумножил и возвратил сполна… Батюшка говорил очень хорошо, но, к сожалению, передать это трудно. Мама просила отца Владимира записать то, что он сказал, но он объяснил, что второй раз так не получится. Вернулись мы домой в очень светлом, возвышенном состоянии с чувством исполненного долга. Было общение, единение с ушедшим поэтом. Мы почувствовали что действительно у Бога все живы, только одни по ту сторону, другие по эту. И до сих пор мама всегда молится и подаёт на литургии и панихиды за убиенного Николая.

В нашем доме при жизни отца много бывало писателей, друзей и просто знакомых Александра Яшина. Особенно вологодских. Некоторые останавливались у нас. Со многими мы дружили. Тогда ещё совсем немного времени прошло, как ушёл из жизни отец, и вологжане не оставляли нас. Незадолго до отпевания Рубцова мой брат Михаил Яшин написал два стихотворения, объединённых одним названием-именем:

РУБЦОВ
1.

Прощаюсь.
Погиб мой любимый поэт,
Простой и прекрасный,
Как утренний свет.
Он где-то недавно,
Он где-то…
А песня его недопета.

С тоской
И с любовью
Один на один,
Он сам себе — раб,
Сам себе — господин.
Дождусь ли,
Добьюсь ли ответа:
— За что вы убили поэта?

2.

Его убили за надежду,
За веру, за любовь, за боль,
За то, что он стоял не между
Всех остальных,
А сам собой.

Убили.
Всё как по заказу.
Убили —
Можно восхвалять,
И можно не бояться сглазу,
И можно памятник ваять.

А на стихи насыпать пыли —
Пускай покуда полежат…
— Да… говорят, тебя убили?
— А!.. Пусть болтают, что хотят.

Мы целый век куда-то плыли
Сквозь бесконечность лиц чужих.
— Да, говорят, меня убили.
Но ты-то веришь, что я жив?

1975 г.

http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg012006/Polosy/7₃.htm