Столетие.Ru | Юрий Болдырев | 25.02.2009 |
В День защитника Отечества, мы поздравили всех, для кого Отечество — не пустой звук, всех, кто по роду своей профессиональной деятельности или же по призванию (пусть даже и не являясь военным) имеет к защите и охране интересов нашей страны какое-то реальное отношение. Но после праздника вновь возвращаемся к нашим будням и проблемам. С чем мы столкнемся завтра, что нам необходимо решать сейчас?
Слава Богу, как ни обсмеивают «либералы» наши доктрины национальной безопасности и оценки потенциальных угроз, тем не менее, ключевые слова сказаны: будущее — в борьбе за контроль над мировыми природными ресурсами; из-за этого и вокруг этого могут возникать и локальные конфликты и даже конфликт глобальный. Наша же особенность в этой системе координат в том, что мы — не столько субъект борьбы (хотя и заявляем свои претензии, например, на Арктику), сколько объект: за нас, за контроль, в том числе, и над нашими недрами ведется и будет вестись борьба. Как мы должны учитывать это в своей военной стратегии и доктрине?
На полный ответ я, разумеется, не претендую, но некоторые выводы и реакции на предложения наших партнеров, думаю, вполне уместны.
Нам необходимо реагировать на предложение нового президента США Б. Обамы о взаимном сокращении ядерных арсеналов США и России до одной тысячи боеголовок с каждой стороны. Казалось бы, хорошо, казалось бы, и мы всегда выступали за сокращение вооружений и за разоружение. Значит, должны поддержать и согласиться? Но давайте не торопиться.
Мне в жизни повезло — волею судьбы я был знаком со многими интересными и выдающимися людьми. Был я знаком и с ныне уже, к сожалению, нас оставившим академиком Никитой Николаевичем Моисеевым — тем самым, группа под руководством которого занималась в восьмидесятые годы прошлого века расчетом на математической модели последствий глобального ядерного конфликта. Тогда, на основании представленных этой группой убедительных материалов, в общественном мнении, наконец, восторжествовала идея принципиальной недопустимости ядерного конфликта между СССР и США — в этом конфликте не могло быть победителей. Отсюда и перенос центра тяжести в системе обеспечения безопасности с вопроса о взаимном сдерживании, неотвратимости ответа и противоракетной обороне (которая в рамках сценария глобального конфликта все равно защитить планету не может) на вопрос о специальных мерах, принципиально не допускающих ошибочных реакций, случайных запусков, а также о целесообразности радикального сокращения ядерных арсеналов двух сверхдержав. Все логично и, главное, соответствовало тогдашней ситуации. Тогда было ясное ощущение, что основная угроза миру исходила из чрезвычайно разросшихся ядерных арсеналов сверхдержав, и эту основную угрозу стремились ограничить или предотвратить.
С тех пор прошла уже четверть века, мир радикально изменился. И нет уже полного стратегического паритета между двумя ядерными сверхдержавами, как нет уже и вообще одной из этих сверхдержав. Но откуда теперь проистекают основные угрозы миру? В частности, является ли объем накопленных запасов ядерного оружия у практически прежних США и у нынешней России первоочередной или хотя бы существенной угрозой для современного мира? Нет, угрозы мы видим совершенно другие. Но тогда зачем же формулируется новым президентом США это предложение?
Может быть, руководство США исходит из того, что угроза взаимных ядерных арсеналов России и США, пусть не первоочередная для дела мира во всем мире, но все-таки реальная, и потому и ее надо исключить? А мы, всегда готовые поддержать «полноправный диалог с США» на любую тему (нам такое внимание и признание нашей значимости, безусловно, лестно), должны с этим согласиться и внести свой вклад в исключение, пусть не первоочередных, но все же для всего мира угроз?
Чтобы определить собственную рациональную позицию, давайте представим себе ситуацию наоборот, зеркально перевернутой. Давайте представим, что все эти четверть века мы бы интенсивно развивались, а США — деградировали. Представим себе, что мы овладели за это время технологиями неядерного оружия высокой точности и, соответственно, эффективности, позволяющими палить не по площадям (в расчете на то, что под огонь попадется и то, что надо уничтожить), но по военным объектам противника, да еще и при вероятности точного попадания и их уничтожения в результате более 50, а то и 70%. Представим себе, что мы за это время провели сначала операцию «Буря в пустыне» в Ираке, затем масштабные учения по применению высокоточного оружия в Югославии, затем стремительную оккупацию Ирака (понятно, названия конкретных стран в этом случае нужно было бы изменить), а США вынуждены были бы защищать какую-либо покровительствуемую ими территорию (вроде того, что для нас Абхазия и Южная Осетия) и при этом убедились бы, что воинский дух солдат на высоте, но фронтовая и разведывательная авиация — отстали, а связь и управление войсками — вообще ни в какие ворота. Как Вы думаете, стали бы США в этом случае предлагать нам сокращение ядерных арсеналов? А если бы и не стали предлагать, чем ответили бы на наше соответствующее предложение?
Можно себе представить. Причем, ответ, скорее всего, был бы ясный и однозначный (какового мы пока американцам не дали), без обиняков. Почему? Да потому, что у США в подобном диалоге много мотивов, в чем-то даже и схожих с нашими, но кроме одного — кроме желания понравиться партнеру по переговорам, заслужить его одобрение.
Какой же ответ дадим мы? Согласимся содействовать предложенному Обамой «прогрессу» в деле общемировой безопасности? Или втянемся в продолжительные и бесплодные (для страны, но не для переговорщиков) переговоры?
Но если даже нам хватит воли и решимости отказаться от предложенного сокращения ядерных арсеналов, то мы это сделаем с какой формулировкой? Что-то типа американских же «надо обдумать» или «время еще не пришло»?
Чем хороша новая американская инициатива, так это тем, что она позволяет, при желании, разумеется, начать широкий диалог не только по вопросу о ядерном оружии, в частности, об арсеналах США и России, не только о подключении к переговорам других ядерных держав (Франции и Великобритании — как союзников США, а также отдельно Китая), но и по более базовому вопросу: что в современном мире угрожает этому самому миру. И вот здесь стоит обратить внимание на парадоксальность мирового развития.
Когда-то только впервые возникшее оружие массового уничтожения — химическое оружие — было признано крайне негуманным. И от него, после опыта его применения Германией в Первую мировую, отказались, подразумевая, что все остальное (уничтожившее только во Вторую мировую полсотни миллионов жизней) — нормально и относительно гуманно. Позднее же взгляд изменился. Появился опыт применения США ядерного оружия в Японии, были оценены катастрофические последствия применения такого оружия, после чего в связи с появлением этого оружия почти одновременно у двух основных противников это самое разрушительное из возможных оружие массового уничтожения из негуманного превратилось, напротив, в инструмент гуманизма — в оружие сдерживания масштабной войны, не позволившее ни одной стороне впасть в безумие иллюзии возможности победы.
Вот это стоит повторить: страшнейшее оружие массового уничтожения, по мере овладения им противоборствующих сторон, превратилось в величайший инструмент гуманизма — в механизм сдерживания и недопущения глобальной войны. Оружие массового уничтожения стало самым гуманным не по Оруэллу, но по реальной практике владения им (во всяком случае, после американского его испытания на Японии). И вот этот инструмент реального, проверенного временем практического гуманизма США предлагают нам сейчас ограничить — для чего?
Чтобы война в принципе не могла возникнуть?
Или же, напротив, чтобы война вновь стала возможной?
Но в рамках такого широкого диалога, который, равно как и диалог узко ядерный, сегодня уместно вести отнюдь не в двухсторонних рамках Россия-США, не уйти и от другого фундаментального вопроса: если чрезвычайно разрушительное, не оставляющее никому никакого шанса (при нынешних его объемах) оружие массового уничтожения стало инструментом гуманизма, то что же стало или остается инструментом варварства, инструментом антигуманизма?
Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно обратиться к практике последних локальных войн, прошедших у нас на глазах или даже с нашим участием.
Во время операции «Буря в пустыне» в Ираке, как известно, США использовали «обычные» заряды с. обедненными ядерными материалами. Что впоследствии привело к массовым заболеваниям, причем, не только среди иракцев, но и среди американских военнослужащих, участвовавших в операции. Что же позволило США так рискнуть — ведь в ответ Садам Хусейн мог использовать химическое оружие? Ответ известен: уверенность не просто в многократном, но в абсолютном превосходстве, которое должно было не позволить Ираку ответить всерьез.
Во время операции НАТО в Югославии впервые преимущественно использовалось высокоточное оружие, что позволило свести операцию к минимуму потерь со стороны военнослужащих НАТО. С учетом того, что у объекта нападения подобного оружия не было, война для одной из ее сторон (для государств и войск НАТО) перестала быть высоко рискованным делом, влекущим за собой массовые потери собственной «живой силы» — масштабные потери среди граждан стран-агрессоров. Но если война стала таким увлекательным и сравнительно безопасным делом, почему бы не расширять сферу ее применения как универсального средства разрешения любых конфликтных ситуаций?
Вторая война США и их союзников против Ирака, завершившаяся его оккупацией и казнью Саддама Хусейна, а также практическим взятием под контроль США богатейших нефтяных запасов Ирака, была проведена с грубейшим нарушением международного права и вопреки решениям ООН. Что позволило за это взяться? Исключительно уверенность в безусловном подавляющем превосходстве и полной и абсолютной безнаказанности — международного права как такового с этого момента просто нет. А что могло бы сдержать агрессора? Ответ известен: если бы у Ирака на тот момент на самом деле было ядерное оружие и средства его доставки, никакой войны бы не было.
В преддверии и в ходе летнего грузино-осетинского конфликта, в который вынуждена была вмешаться и Россия, с грузинской стороны сбивались в основном маленькие беспилотники (как сообщалось, израильского производства), то есть, терялась техника, терялись деньги, но не люди. С нашей же стороны — налицо потери самолетов (в том числе, использовавшихся с разведывательными целями) со всеми экипажами. Да, в целом в ходе операции в очередной раз были продемонстрированы лучшие качества российского солдата, а боевой дух грузинской армии был сломлен очень быстро. Но извлекать уроки-то необходимо. Пока беспилотники использовались лишь как разведчики, но что помешает завтра их массово использовать и как штурмовики и, тем более, как бомбардировщики? И тогда вопрос господства в воздухе — лишь вопрос денег и технологий.
Во время недавней израильской операции «Литой свинец» в Палестине соотношение погибших со стороны Палестины и Израиля дошло почти до сотни к одному. Согласитесь, независимо от исходных причин войны, она перестала быть примерно равно опасной для участвующих в ней сторон, превратилась по соотношению потерь во что-то наподобие тщательно организованной карательной операции по усмирению бунтующего практически невооруженного населения. Это ли не искушение для продолжения вновь и вновь и распространения подобной практики на весь мир?
А в это время новые сообщения:
— скандинавские страны, с которыми (в частности, с Норвегией) у нас есть неурегулированные вопросы по водной акватории, создают собственные вооруженные силы (напомню, что именно эти страны на сегодняшний день представляют собой сочетание высочайшего уровня научно-технологического развития с не менее высоким и даже исключительным уровнем реальной эффективной самоорганизации, а значит, при необходимости, и способности к мобилизации);
— Япония, настаивающая на своих территориальных претензиях к России, технологически способна в течение кратчайшего срока создать до пяти тысяч боевых ядерных зарядов;
— Иран, которому мы то поставляем ракеты ПВО, то приостанавливаем поставки в пользу «диалога с Вашингтоном», вывел на орбиту собственной ракетой свой спутник;
— КНДР, с которой у нас, слава Богу, пока споров нет, поставила на вооружение баллистические ракеты, способные доставить боеголовки весом до 650 кг на расстояние до 3 тыс. км.
Про Индию, Пакистан и Израиль в этой части уже давно и не говорят — и так все ясно. И в этих условиях все еще актуальны двусторонние переговоры США и России об ограничении ядерных арсеналов?
Переговоры, конечно, необходимы, но о другом — о сдерживании того, что представляет миру реальную, уже исчерпывающе проявившую себя в последнее время угрозу — об ограничении высокоточных и высокотехнологичных вооружений, беспилотных систем и всяческих «невидимок».
Понятно, подобные переговоры с нами вести откажутся — что ж, тогда позиция должна быть простой и ясной: всякие дебаты об ограничении ядерных вооружений и даже об их нераспространении (при том, что мы их, понятно, специально не распространяем) возможны и уместны исключительно в одной связке с ограничением их высокоэффективных альтернатив — высокоточных вооружений. Любая иная позиция — принципиально несправедлива и потому в рамках глобального мира практически бесперспективна.
На сегодняшний день необходимо признать, что ядерное оружие — это пока ничем не заменимый инструмент сдерживания агрессии, причем незаменимый не для самых богатых и сильных, а, напротив, для относительно бедных и слабых. Каковыми мы пока (в научно-технологическом и военном отношении) вынуждены признать и себя.
Вывод: главное направление необходимого нам действия, разумеется — возвращение на путь интенсивного научно-технологического развития. Как бы мы ни заклинали, что в новой гонке вооружений участвовать не будем, тем не менее, никто не вправе из этой вечной гонки выйти в одностороннем порядке. Другое дело — правильный выбор направления приложения усилий: не наращивание объема вооружений вчерашнего дня, но работа на прорыв в будущее.
Пока же и, что немаловажно, в обеспечение самой возможности самостоятельного технологического развития, нам остается одно: ни в коем случае не спешить отказываться и от «оружия для бедных» — самого бесконечно разрушительного, но потому и, при относительном паритете, в силу невозможности применения, самого гуманного из всех, изобретенных человечеством.
http://stoletie.ru/poziciya/ocherednaya_ulovka_lozhnogo_gumanizma_2009−02−24.htm