 |
| Православие и современность | Анна Захарченко, Протоиерей Михаил Воробьев | 25.02.2009 |
Православие, несомненно, является наиболее консервативной из всех христианских конфессий. И когда Церковь решительно выступает против любых отклонений от сложившихся веками традиций, у многих людей, особенно тех, кто совсем недавно начал приходить в храм, возникает вопрос: «Почему богослужения не могут проходить на современном русском языке?».
В большинстве случаев пришедший на службу невоцерковленный человек не понимает ни единого слова, а крестится и кланяется, оглядываясь на стоящих рядом с ним. Сегодня многие современные люди, считая себя верующими, очень часто не воспринимают и не понимают до конца церковной традиции. Часто люди говорят: «Я верю в Бога, но не хожу в церковь, потому что не понимаю ни языка, ни смысла обрядов, поэтому уж лучше я буду верить дома». Вообще, позиция «для разговоров с Богом мне не нужны посредники» становится все более популярной. И пусть это мнение в корне неверно, проблема ли это отдельно взятого человека, или это беда и нашей Церкви?
В недавно выстроенном в одном из новых районов Саратова храме, после обряда крещения младенца, вышедший на улицу попрощаться батюшка сказал: «Видите, прихожан у нас пока немного. Я бы очень хотел проводить богослужение на русском. Ведь многие к нам не идут, потому что не понимают языка». Крестный отец малыша потом долго возмущался, собирался даже пожаловаться в епархию на «еретика», аргументируя свое недовольство так: «Кому надо — тот поймет». Но богослужение — не арт-хаусное кино, поклонники которого чувствуют себя «выше» тех, кто не понимает такого искусства, более «продвинутыми» интеллектуально и духовно. Но мы же верим, что Господь любит и прощает нас всех: ленивых и усердных, умных и глупых, вдумчивых и ветреных, и Сам идет к нам навстречу: «Се стою у двери и стучу, и к отворящему Мне войду и с ним буду» — слова Иисуса Христа. Да, достучаться до сердца современного человека не просто, тем более, если обращаться к нему на языке, которого он не разумеет. Но значит ли это, что Церковь не должна предпринимать попыток все же достучаться до него, оставляя это право миссионерам многочисленных западных конфессий, которые ищут новых прихожан на улицах, в кинотеатрах и магазинах?
Сейчас наша страна в очередной раз переживает непростые времена. На сердце у людей неспокойно, и им, как никогда, необходимо духовное наставничество. Очень многие нуждаются в поддержке, утешении и хотели бы услышать ответы на вопросы о том, как жить дальше? Наступает время растерянности, время очередного переосмысления жизненных ценностей, когда человек открыт для любого нового знания. Не самый ли это подходящий момент сделать шаг навстречу человеку, который может стать верным прихожанином Православной Церкви, и тем самым спасти его бессмертную душу?
Церковь несовременна и говорит на мертвом языке? Нет ли в этом утверждении некоторого лукавства? Некоторого передергивания карт, нехитрого приема, позволяющего выдать желаемое за действительное? Полноте, да вы просто не хотите слышать голоса Церкви, который обращается к вам на самом живом, современном русском языке.
Не будем пока говорить о богослужении, которое действительно совершается на церковно-славянском. Но зайдите в любую церковную лавку. 90 процентов книг, которые вы там найдете, изданы на самом современном русском. Не говоря уже о периодике, сотнях православных журналов, газет, и все на русском. Зайдите в Интернет, и вы обнаружите сотни епархиальных и приходских сайтов, живых, регулярно обновляемых, с самым современным дизайном и опять на живом русском наречии.
Сейчас православного священника нередко можно встретить и в школе, и в вузе, и на телевидении, и в воинской части, и в тюрьме. Придет ли кому-нибудь из нас в голову изъясняться с аудиторией исключительно при помощи лексики «непщуя вознепщевах» и «дондеже есмь»?
Вот в ноябре в шестой уже раз проходили в Саратове Пименовские чтения. Форум вполне церковный, хотя среди его участников священников было куда меньше, чем профессоров наших саратовских вузов. И, разумеется, ни одного доклада на церковно-славянском, все по-русски.
Зайдите в любой православный храм. Священник разговаривает с прихожанами по-русски, проповедует по-русски, проводит занятия в воскресной школе на русском языке.
Батюшка жалуется, что к нему никто не ходит, потому что ему не позволяют служить на современном языке? А почему к другому ходят? А не пробовал ли этот батюшка, в котором я узнаю кое-кого из наших непробиваемо ленивых и нелюбопытных семинаристов, проповедовать так, чтобы захотелось снова придти в этот храм? Уж проповедовать на русском ему никто не запретит. Так же, как проводить после окончания службы беседы с прихожанами или завести в своем приходе воскресную школу.
Теперь о богослужении. Вот начинается Литургия. Звучит первый антифон: «Благослови, душе моя, Господа, и вся внутренняя моя Имя Святое Его..» Что тут непонятного? Все понятно, красиво, возвышенно. Попробуем представить, как бы это звучало на русском: «..и вся внутренность моя..». Какая внутренность? Кишки, что ли, какие?
Один профессор-филолог, специализирующийся в области лексики современных субкультур, «перевел» «Евгения Онегина» на тюремный жаргон. Такая вот постмодернистская затея. Означает ли это, что ветераны наших пенитенциарных учреждений приобрели вкус к классике? Что, оставив отмычки, фомки и прочие спецприспособления, они засели за изучение нашей великой литературы? Ответ, я думаю, очевиден.
Так вот, для меня столь же очевидно, что перевод православного богослужения на русский язык не только не облегчит вхождение наших современников в Церковь, но еще более затруднит. Дело в том, что церковно-славянский язык создавался как язык богослужения. Как язык литературный и богослужебный, он очень заметно отличается от разговорного старославянского языка. И в первую очередь своими выразительными средствами!
Возможно, православное богослужение, так, как оно сейчас совершается, до конца непонятно даже постоянным прихожанам наших храмов. Каждый, кто изучал иностранный язык, знает: текст, понятный при чтении, не всегда понятен на слух. Но дело в том, что богослужение и не должно быть дословно понятным! Вот, приходя в храм, мы зажигаем свечу. Зачем? Чтобы осветить икону? Но наши храмы давно оснащены электричеством. Чтобы совершить некое жертвоприношение? Но христианство далеко ушло от языческих и ветхозаветных представлений о жертве. Мы интуитивно чувствуем, что горящая свеча каким-то образом связана с нашей молитвой. И это действительно так. Очень часто наша молитва не может быть выражена только в словах. Мы не можем ни на одном человеческом языке точно и полно выразить состояние нашей души и наше отношение к Богу. И символом этого невыразимого в словах чувства становится живое, колеблющееся пламя церковной свечи.
Точно так же не до конца воспринимаемое чтение и пение в храме оставляет место для личной молитвы. Молящийся не порабощен звучащим текстом. Он опирается на знакомые имена: «Господи Иисусе Христе Боже наш..», «Пресвятая Богородице, спаси нас..», которые не позволяют его уму рассеяться и уйти слишком далеко; он понимает Евангелие, ектенью, постоянно звучащие песнопения. Вместе со всей Церковью он молится: «Господи помилуй!», и это прошение наполняется тысячекратной силой. А там, где наступает непонимание, где звучит это самое «непщуя вознепщевах», появляется возможность ввести в общее богослужение свою личную молитву.
Церковь несовременна? В определенном смысле — да. Причем не только сейчас, в начале XXI столетия, но несовременна всегда. Но в этом состоит не недостаток, а напротив, достоинство Церкви. Вспомним слова апостола Павла, обращенные к христианам столицы Римской империи: «умоляю вас, братия, милосердием Божиим. не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная» (Рим.12, 1−2).
Христианская Церковь была несовременна в Римской империи, потому что не разделяла известного лозунга «Хлеба и зрелищ!», не одобряла увлечения гладиаторскими боями, жестокости рабовладения и разрушительного сластолюбия римской знати. Церковь оставалась несовременной и в средневековой Руси, не соглашаясь с междоусобными войнами удельных князей, предательством национальных интересов, доносами в Орду. Церковь была несовременна в эпоху прорубания окна в Европу, когда увлечение западной цивилизацией оборачивалось подавлением своей собственной православной культуры. Церковь оставалась несовременной в блистательный век Екатерины Великой и Александра Благословенного с поголовным увлечением высшего общества масонством и вольтерьянством. И уж конечно, Церковь была ужасающе несовременной в эпоху Советской власти, этого нового средневековья с пыточным следствием и тотальным преследованием всякого инакомыслия.
Церковь и сейчас остается несовременной. Она не может согласиться с тем, что смыслом жизни наших соотечественников становится так называемый жизненный успех, что традиционные устои семейной жизни сменяются безответственными отношениями, лицемерно называемыми «гражданским браком», что представление о качестве жизни сводится к идеалу все более глобального и утонченного потребления.
Россия пока еще называет себя православной страной, но жизнь в ней в сущности все меньше отличается от Запада, который уверенно называет себя постхристианским.
И в этих условиях «несовременная» Православная Церковь неустанно, с использованием всех современных средств коммуникации, на самом современном языке напоминает «городу и миру» об одной простой истине: «какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (Мф. 16, 26).
http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=6179&Itemid=3
