 |
| Русское Воскресение | В. Голодных | 24.02.2009 |
ПОСЛЕДНИЙ ПРИЮТ
В Болхове начинается новый период деятельности о. Макария, внутренняя его миссия, как пастыря-просветителя, но уже не алтайских язычников- инородцев, а русских православных христиан, которые, несмотря на свое давнее имя христиан, мало чем отличались от суеверных алтайцев. Вместо того, чтобы пользоваться отдыхом после тринадцати с половиной лет апостольских трудов и подвигов, он с присущей ему энергией принимается за духовное просвещение православных, которые, как он не раз и высказывал, нуждались и нуждаются в Проповеди не меньше язычников. О первом впечатлении, произведенном о. Макарием на болховитян по приезде в Болхов, и о встрече болховитянами своего нового настоятеля, узнаем из рассказа болховского купца Попова: «Вот, батюшка, Господь- то посетил наш город Своею милостью! Какого архимандрита послал к нам в монастырь! Что за святой муж! Что за умница!.. Расскажу вам, батюшка, как мы его встретили в Болхове. Услышавши о приезде новаго архимандрита, мы, служащие в ратуше, пошли, по обыкновению, с градским головою, поздравить новоприезжаго и принять его благословение. Взяли с собой, как водится, сахарку, чайку, и отправились. Нас принял так ласково старичок, постник, посадил всех, поговорил немного о городе, о своей дороге, а потом спросил градского голову: что же, у вас в Болхове все православные знают Символ веры? Голова молчит. Он опять погромче спрашивает: знают ли у вас Символ веры? А градской голова наш, признаться, человек простой, неученый, как и мы все грешные. Он не понял, что такое Символ и спросил что ж это, батюшка? Верую, что ли? Да, да — верую во Единаго Бога, — или не слыхал слов: Символ веры? — Где нам, грешным, слышать, ответил голова. — Покойный мой родитель отдал меня дьячку и заплатил ему за выучку два с полтиной. Вот и вся моя наука! — Ну, да знаешь ли сам-то Верую? — спросил о. Макарий. — Верую не прочитаю; а Вотчу знаю. — Какую Вотчу? воскликнул о. Макарий, вскочив с дивана. — Что за вотча?- всплеснул он руками, — до чего мы дожили! Градской голова не знает ни Символа, ни молитвы Господней. — Да как начал нас учить, начал толковать: мы стояли как вкопанные, и не знали, что сказать.- Нет, православные! У меня, чтобы все вы знали Символ и молитву. Прошу объявить об этом всем вашим гражданам. Пусть и сами приходят, и детей ко мне присылают. Буду сам учить вас. Так нас, батюшка, озадачил, что мы не знали, как подать ему свои гостинцы. Только уж, как стали выходить все, так я остановился подле кулечка, и, указывая на него, говорю: «Ваше Высокопреподобие! Простите нас, грешных. У нас такой уж обычай, приносить хлеб-соль новоприезжему своему архимандриту «- Спасибо, говорит, спасибо за усердие. Возьми, отнеси это монахам, они скушают за ваше здоровье. Так и ушли мы от него в большом раздумье о своем невежестве».
Об отношении о. Макария, по прибытии в Волхов, к тому же городскому голове узнаем из рассказа его жены Анны Михайловны: «По приезде в г. Болхов о. Макария, я с мужем Космой Васильевичем поехали в монастырь поздравить нового настоятеля с поступлением в нашу обитель и получить его благословение. Привезли ему хлеб- соль (голову сахара с чаем). Сверх всякого чаяния, о. Макарий принял нас очень сурово. Мужу и мне наговорил много неприятного и оскорбительного. Хлеб — соль отверг, и мы оставили покои о. Макария, дав обещание никогда не безпокоить его своим посещением. Отдав хлеб-соль о. казначею Иеремии, впоследствии архимандриту Оптина же нашего монастыря, мы отправились домой в печальном настроении духа. Через год в тот же самый день и час, когда мы у него были, без приглашения к нам приезжает о. Макарий. Мы его приняли с радостью и глубоким уважением. Благословив меня и мужа, о. Макарий сказал: «Косма, Васильевич! В дураках-то остался не Косма Васильевич, а архимандрит Макарий. За что я оскорбил вас, когда вы приезжали засвидетельствовать свое уважение и приветствие по прибытии моем в г. Болхов! Простите меня, Господа ради! И низко нам поклонился. Не знаю я, как изгладить мою вину пред вами, Косма Васильевич! Я проведу у вас весь этот вечер и даже всю ночь «.
Мы усердно поблагодарили о. Макария и он весь вечер и всю почти ночь утешал нас такою душеспасительной беседой, что не видали, как наступил следующий день. Утром, во время чая, ни с того, ни с сего, он говорит: «Косма Васильевич! Скоро угрожать будет тебе опасность, беда, — прошу тебя, дорогой мой, не страшись и не безпокойся, а только читай и повторяй слова молитвы Господней: да будет, Господи, воля твоя, яко на небеси и на земли, — не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго!» И все время за чаем повторял это с особенным нам внушением. Прощаясь с нами, благословляя нас, садясь в экипаж, все говорил: да не забудьте ж, рабы Божий, читать молитву Господню по моем отъезде. Удивил нас о. Макарий этим наставлением; все у нас обстояло благополучно, никакой беды мы не ждали, никакая опасность нам не угрожала, а о. Макарий постоянно о них напоминал нам.
Глубокое невежество представителей города страшно взволновало о. Макария и мысль, что это глубокое невежество отдаляет от Бога целый город, подняла в отце Макарии остаток сил, чтобы оставшиеся дни догоравшей жизни употребить на возможное просвещение и исправление! болховитян. Со свойственным ему жаром и любовью принялся он проповедовать в церкви, растолковывать народу слово Божие и назидать приходящих у себя в келиях, чем так привлек к себе обывателей города Болхова, что в монастыре с утра до вечера толпился народ: шли к о. Макарию кто за советом, кто за утешением, а кто за наставлением. «И всех он, родимый, — рассказывает тот же купец Попов, — принимает, со всеми беседует, да как сладко, как умно беседует. Заслушаешься, батюшка! Это нам отца роднаго послал Господь!»
Как учил о. Макарий с церковной кафедры народ и какое действие производила его проповедь на слушателей, свидетельствует другой очевидец, прибывший с своими родными на богомолье в монастырь. «После того как пропет был причастный стих, и о. Макарий, сделав три поясных поклона иконе, взошел на амвон, мгновенно вся масса народа сдвинулась с места, так что о. Макарий окружился слушателями со всех сторон. После этого о. Макарий начал тонким, замирающим голосом произносить: «Во имя Отца и Сына, и Св. Духа «, — кладя на себя медленно крестное знамение. Затем взяв книгу и, разогнув ее, прочитал: слышасте, яко речено есть: возлюбиши искреннего и возненавидши врага твоего. Аз же глаголю вам: любите враги ваши, благословите кленущия вы, добро творите ненавидящим вас и молитеся за творящим вам напасть и изгоняющие вы: яко да будете сынове Отца вашего, иже есть на небесах…
«А вы, небось, думаете, что не знать, какое большое делаете добро, если любите любящих вас? Я же скажу вам, что в такой вашей любви нет христианского добра. Почему? А потому, что и язычники, не знающие Иисуса Христа, делают то же самое, т. е. любят тех, которые и их любят. Да что я говорю, что такая любовь — языческая любовь? Нет, такая любовь есть и у всех животных — безсловесных. Разве вы сами не видели или не слыхали, что овца любит своего ягненка, корова теленка, волчица волчонка, львица львенка? Да, всякое животное любит свое дитя, а дети — свою мать.
Нет, православные, мы веруем в Иисуса Христа, мы христиане, а потому и любовь наша ко всем, без разбору, людям должна быть христианскою, евангельскою, Божиею. Вы спросите меня: какая же это любовь такая? А вот та самая, о которой написано в этой книге, в Евангелии Господа нашего Иисуса Христа, и о которой вы слышали давеча. То есть: если вы будете всем сердцем любить своих врагов, благословлять проклинающих вас, делать по возможности добро тем, которые ненавидят вас, и если вы будете молиться за обижающих и гонящих вас, — ну вот, такая-то ваша любовь и будет любовью Христовою. Вы, пожалуй, скажете: да как же это можно полюбить своего врага, да еще от всего сердца? Нет, это выше наших сил!.. Да я вам не говорю, что можно это сделать зараз, легко и скоро, и не уверяю вас, что вы можете это сделать одними своими силами. Для этого надобно призвать в свое сердце, на помощь себе, благодать Святаго Духа.
Что же нам нужно сделать, чтобы благодать Св. Духа вошла в наше сердце и помогла нам полюбить своего врага? Вот что: утром или вечером, словом, когда тебе свободнее, где удобнее, стань наедине на колени пред образом Спасителя твоего или Его Матери, или какого-либо угодника Божия и помолись, да подоле и потеплее помолись, говоря: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, умерший за нас грешных на кресте, помоги мне Твоею благодатию полюбить мне моего врага, да и его сердце расположи ко мне! Помолись час, другой и третий, помолись полгода, помолись год, и, когда выйдет годовщина, именем Божиим уверяю тебя в том, что Дух Святый сойдет на тебя и расположит тебя к твоему врагу, а его к тебе. Притом, молясь о нем, ты не будь невнимателен к нему.
Идешь ты, положим, по улице и встретишься с врагом своим, — ты возьми, да поскорей, скинь пред ним свою шапку и, поклонясь ему пониже, скажи: здравствуй Иван Иванович! Остановись, поведи с ним речь, а если тебе свободно, то и позови его к себе, хоть на чай. Пойдет — значит, что он желает с тобой помириться; иначе он не только не пошел бы к тебе, но и не заговорил бы с тобою. Дома же постарайся его угостить любовно и расстанься с ним мирно, не на одних словах, но и в сердце. Положим, что тебе сразу не удалось этого сделать, — не отчаивайся, а повторяй это всякий раз, как случится тебе сойтись с ним. Таким образом поступая, уж непременно расположишь его к себе и помиришься с ним. Ведь если ты будешь отвращаться от своего врага, избегать его, злиться на него и ненавидеть его, то знай, что напрасно ты молишься, напрасно ходишь в церковь, ставишь пред иконами свечи, напрасно говеешь и приобщаешься Св. Тайн, потому что Господь не услышит, твоей молитвы, не примет никакой твоей жертвы, не пошлет своего благословения на дом твой и самое принятие тела и крови Его послужит тебе в суд и осуждение. А если, чего Боже сохрани и помилуй! — ты умрешь, не помирившись с твоим врагом, с чувствами ненависти и злобы к нему, то лучше бы тебе не родиться на свет Божий: не увидать тебе царствия Божия. Аминь «.
.Глубоко было внимание народа и сильно западало в его душу слово испытаннаго проповедника; я долго потом не мог придти в себя от сердечнаго умиления. У многих слушателей видны были на глазах слезы, а некоторыя из женщин плакали".
ШКОЛА БЛАГОЧЕСТИЯ
На сколько радовались благочестивые прихожане, на столько же проповедь была страшна и трепетна для неверных.
В Болхове была одна бесноватая. Она не могла спокойно слушать наставления отца Макария: то озиралась по сторонам, то отворачивала от проповедника свое искаженное злобой лицо. Отец Макарий давно ее заметил. Наконец, решился подозвать к себе. Та подошла.
— Что это ты ходишь к бабкам для ворожбы?! Отчего не придешь к Господу Иисусу, чтоб Он, Милостивец, исцелил тебя?
— Не ходят наши к нему, и я не пойду, — дерзко отвечала женщина.
— Так что ж, что не ходят? Самой-то тебе разве не нужен Христос?!
— Нет, — грубо и громко ответила она. — Для меня Он не требуется, — и вдруг упала, начала биться о пол и страшно кричать.
— Бог наказал, — пронесся в толпе шепот народа. Но здесь раздался голос отца Макария.
— Господь Иисус Христос да простит тебя и помилует…
Мгновенно женщина стихла, и отец Макарий продолжал свою, прерванную было, проповедь.
Так-то жил и спасался в Болхове великий подвижник о. Макарий.
Другой свидетель, иеромонах Паисий Пылаев, о своем посещении Оптина монастыря рассказывает: «В Тихвинском монастыре Бог привел меня в простой день выслушать слово настоятеля здешняго монастыря, исполненное силы и жизни. Это некто о. Макарий, прежде миссионер. Он импровизировал из текста: творите молитвы, молеша и прошения за Царя и за вся человеки, иже во власти суть… О. Макарий говорит так ежедневно, и владеет удивительным искусством передавать самыя высокия истины простым и общепонятным словом. На него смотрят, как на святаго. Он привлек к себе всю окрестность своими беседами. Говорил в простой день, а церковь была полна народу. Между прочим, в беседе со мной жалел о том, что между пастырями в настоящее время нет общения, какое было в первой Церкви. По его словам, тогда каждый бы мог делиться своею опытностью с другими и жизнь шла бы полнее и обширнее.
Проповеди о. Макария были большей частью импровизацией на текст Евангелия или Апостола. Когда некоторые спрашивали его, отчего он не говорит проповедей из книг, он отвечал таким: «Книжныя проповеди, написанныя св. отцами и учителями, хороши и необходимы для просвещения народа, но мне неприлично повторять чужия слова, так как для благовествования сам поставлен, и горе мне будет, если благовествовать не стану. Формальныя проповеди проговариваются скоро и не всякий их может понять, а простому человеку надобно говорить просто и долго, пока он хорошо не заметит». Любимым предметом проповеди о. Макария была любовь к ближним, в особенности к бедным и убогим и вообще к страждущим и изнемогающим под тяжестью жизненных невзгод. «Не забывайте, — говаривал он часто, — убогих и нищих наших собратий, подавайте милостыню, кто сколько может, и всегда во всем прославляйте имя Иисуса Христа «, — и сам первый подавал пример такой любви. Очень часто в воскресные и праздничные дни, выходя из церкви, он брал с собою какого-нибудь нищаго, увечнаго слепца или дряхлаго старца; приводил его к себе в келию и сажал на переднее место; потом угощал первою чашкою чая, сам ставил пред ним кушанье и сам служил ему, без помощи келейника.
В то время в Болхове существовал еще грубый обычай, по которому девушки до своего замужества считали за стыд ходить в церковь. Вместе того, чтобы идти в храм, они выносили перед воротами скамьи и садились в полном наряде. Тут же являлись молодые люди и «невестились». Такими скамьями, во время всенощного богослужения, уставлялись все улицы города. О. Макарий с посохом в руке обходил в это время город, и своими убеждениями, а также и пастырскими поучениями с церковной кафедры не только искоренил этот обычай, но и заставил всех: и малых и старых, — кого только не удерживала насущная необходимость дома, ходить в церковь.
Уча и просвещая словом и делом старших, о. Макарий не забывал в то же время и малых сих — детей, ласковым и любовным обращением с которыми он умел так привязать их себе, что они сбегались к нему со всего города. И всех их он сам учил, иным раздавал книжки, другим — крестики, иных ставил на молитву и учил молиться, а иных приказывал своим послушникам учить грамоте; для детей о. Макарий превратил келии свои в постоянную школу. По свидетельству очевидцев, по белым стенам довольно просторной залы его были развешаны разной величины картона, исписанные разными библейскими изречениями, взятыми из священных книг — Премудрости Соломона и Иисуса сына Сирахова; десять заповедей Моисея красовались на огромном картоне с буквами более, нежели в вершок. Они первые должны были бросаться в глаза каждому, входившему в эту комнату. Каждаго ребенка, приходившаго к нему, спрашивал: знаешь ли ты какую-нибудь молитву? Как молишься Богу, умеешь ли читать? Если оказывались знающие молитву Господню и Символ веры, то заставлял всех петь и сам пел вместе, а знавшим молитвы нетвердо подсказывал. Словом, Болховской Оптин монастырь при о. Макарии обратился в школу благочестия, учиться в которой стекались со всех сторон и богатые, и бедные, и знатные и незнатные, и старики и дети. О. протоиерей Остромысленский, посетивший, по приглашению о. Макария, Болховской монастырь так описывает все то, что пришлось ему увидеть:
«С радушием принял меня батюшка и провел через залу в гостиную. Там опять увидел я толпу граждан: какой- то слепой старец с поводырем сидит на диване, другие стоят. Всем им приказал о. Макарий подойти ко мне под благословение, и, посадив меня на диван, сел сам посреди комнаты в кресло, и, обращаясь ко мне, начал говорить: «Вот, о. протоиерей! Никак не выучу болховитян: не слушают меня! «Затем, обратившись к одной женщине, спросил: «Ты почему не выучила молитву Господню? »
Это было началом продолжительной его беседы с своими учениками и ученицами. Преназидательная и претрогательная беседа!
. С особенною лаской и кроткой улыбкой подзывал к себе о. Макарий малых деток и, благословляя каждаго, спрашивал: «Знаешь ли ты молитву Господню? знаешь ли Верую? Прочитай мне «. А как скоро слышал умные ответы и замечал в ком особую охоту к учению, тотчас выносил из другой комнаты книжки и раздавал их маленьким ученикам своим. — Приходи же, — говорил каждому, — ко мне; да смотри же приходи почаще; я еще дам тебе книжку »
Одна из матерей подвела к нему маленькую свою дочку, и когда о. Макарий стал хвалить умную малютку ее, которая внятно и без ошибки прочитала и молитву Господню, и Символ веры, мать ее стала говорить о. архимандриту: «Она-то, батюшка, девчонка хорошая, да я- то вот, мать ее, великая грешница. Я так вчера рассердилась на нее, что сказала: ох, мору на тебя нету»! Услышав слова эти, о Макарий так и вскочил с своих кресел. «Как?- закричал, — ты, мать, да сказала на свое дитя: мору на тебя нет! на наследницу царствия Божия говорить: мору на тебя нет! — Да я батюшка…, хотела она что-то сказать в свое оправдание. — Да что мне там батюшка? Ты скажи, как смела дочери своей пожелать мору? Иди, молись Богу, молись Матери Божией!» Взял ее за руку и поставил на колени пред иконою Богоматери. А сам стал ходить по комнате и громко учить предстоящих: «До чего мы доводим себя? До чего не удерживаем языка своего от зла? Материнския уста изрекают мор на дитя свое! — Остановившись потом, сказал женщине: «Иди ко мне». Стал опять учить ее. А та в свое оправдание захотела сказать что-то: «Ведь она, батюшка…» «Молчи, молчи'», — сказал. «Да ведь она…» «Говорю тебе, молчи!» Зажал ей рот, и стал учить. Но как скоро отнимал руку ото рта, женщина опять начинала жаловаться на девочку. О. Макарий снова зажал ей рот и говорит: «Ну, что так-то бедному мужу делать с такой женой, не хочет слышать наставлений. Язык мой — враг мой!» Долго говорил на эту тему и отнял руку ото рта. Женщина замолчала. Тогда и он замолчал и, смотря на нее сострадательным взглядом, переменил тон своей речи и стал говорить тихо: «Вот, видишь ли, как ты поумнела, как поразумней стала, когда замолчала!» Женщина заплакала. «Или не знаешь, что в молчании и кротости весь ум и красота женщины? «Долго учил. Женщина упала ему в ноги; он благословил ее и малютку, дал и им книжку и отпустил.
Так продолжал о. Макарий духовную беседу с гражданами Болхова от 12 часов утра до 5-го часа. Потом повел всех в комнату; пропели Верую и молитву Господню, — и отпустил всех. После обеда мы пошли было посмотреть монастырь; но только что вышли на крыльцо, как увидели толпу граждан обоего пола, с духовными своими нуждами и просьбами пришедших к о. Макарию. Его снова на дворе монастырском окружили алчущие и жаждущие Слова Божия «.
Естественно ожидать, что при столь высокой духовной жизни, при таких истинно пастырских отношениях к людям, о. Макарий приобрел громадное влияние на народ. Обаянию его личности всецело поддавались все те, которые встречались и говорили с ним.
«Бывало, — свидетельствует протоиерей Остромысленский, — как скоро узнают в Орле, что приехал о. Макарий, тотчас наполнится мой дом и старцами, и старицами, и семинаристами и чиновниками. И какая сладостная речь лилась тогда из уст его! Какая дивная прозорливость блистала в очах его! Помню, как один молодой человек, кончивший курс учения в высшем заведении, пришел к о. Макарию, для любопытства ли или для совета о чем-нибудь. Благословив его, он устремил на него, молча, яркие глаза свои и, после долгаго молчания, стал говорить, постепенно возвышая тон голоса: «А?.. Что?.. Понимаешь? «И грозит на него пальцем. Молодой человек побледнел. «Понимаешь? «Тот зашевелил было губами, и хотел что-то сказать: «…Ц, ц, ц!» И молодой человек залился слезами… Тогда о. Макарий переменил тотчас грозный вид на сострадательный и с глубоким вздохом тихо сказал ему: «Не плачь, молись Господу Иисусу, взявшему грехи мира и на крест пригвоздившему», благословил его и отпустил с миром «.
Проникая своим умным оком во внутреннее человека, или иначе, владея даром прозорливости, чему свидетельств мы имеем не мало, о. Макарий в тоже время удивительно умел обращающихся к нему располагать к обнаружению самых тайных поступков и, как опытный духовный врач, искусно целил застаревшие раны греховной души.
«Почти за год до своей кончины о. Макарий на несколько недель собрался в Москву, а в городе, — рассказывает о. протоиерей Остромысленский, — пронесся слух, что он вовсе уезжает из Болхова и не воротится назад. Надо было видеть, как этот ложный слух поразил граждан, которые, провожая своего настоятеля, кричали: «Не покидай нас, батюшка! Воротись к нам, родимый!» Тогда из толпы народной, когда о Макарий остановился возле дома помещицы г-жи Жедринской, вышла одна женщина и, упадши к нему в ноги, стала пред всеми просить его со слезами: «Исповедай меня, батюшка! Бога ради исповедай! Я такой имею тяжкий грех на душе своей, что никому не могла до сих пор открыть его: ходила я по монастырям, везде говела и причащалась Святых Тайн, а греха своего никак не могла исповедать. Так он связал и так изсушил мою душу, что я не могла рта разинуть, чтобы высказать его. А тебе теперь выскажу.
О. Макарий сказал ей: «Как же тебя исповедывать? Ведь таинство исповеди совершается, по церковному чиноположению, в епитрахили пред крестом. Но знаешь ли ты, что сказано в слове Божием: исповедайте друг другу согрешения ваши, и молитеся друг за друга? Не можешь ли ты исповедать своего греха пред всеми нами? И мы все помолились бы о тебе «. «Соблазна-то от моего греха никому не будет, — сказала женщина, — да как-то стыдно, батюшка, признаться пред всеми'». «А если соблазна не будет, — учил о. Макарий, — но только стыд один мешает тебе выбросить змею из-за пазухи, значит, ты не боишься этой змеи, ты не боишься прятать и греть ее! Чего стыдишься?» «Ну если так, то расскажу. Я была работницей, у одного богатаго купца. Хозяин и хозяйка меня любили, на меня во всем полагались, и всем меня хвалили, а я, грешница, а я, окаянная, — зарыдала женщина, — я украла у них горсть жемчугу. И хозяин и хозяйка те умерли, а жемчуг этот измучил мою душу: вот так и лежит крупными зернами на сердце моем; замучил он меня, батюшка, пуще змеи; помоги мне от пего «. «Где ж этот жемчуг? «- спросил о. Макарий. «Я его продала «. «За сколько? «. «За 500 руб. Ассигнациями «. «Станьте же все на колени «, — сказал о. Макарий и стал тихо молиться. А потом говорит женщине: «Вот что я скажу тебе: иди ты теперь побираться, как нищая; ходи по подоконьям и проси милостыни, и все, что ты соберешь и выпросишь, раздавай убогим, слепым, калекам. Когда ты наберешь и раздашь так 500 руб. ассигнациями, тебе легче станет на совести; Господь успокоит тебя». «Да уж я пробовала, батюшка, — говорила женщина, — подавать и милостыню, а все не помогает». «Да ты, — сказал, о. Макарий, — подавала милостыню от 'тех же 500рублей, которые украла, или которые деньги своей работой приобретала. А теперь говорю, будь ты, как нищая, калека и убогая, и в этом виде, со стыдом, трудом и слезами, выпроси и выходи 500 рублей. Вот так, например, протяни-ка руку твою, и проси: «Пожалуйте нищей Христа ради «. Та протянула руку, заплакала, и стала подходить ко всем, повторяя со слезами: «Пожалуйте нищей». Когда же собрала она несколько копеек, о. Макарий сказал: «Вот теперь пойди, раздай свои копеечки тем слепцам, которые пришли сюда с сумками; собери так-то и раздай 500 рублей; а между тем приходи ко мне в церковь, когда будешь говеть, я еще поговорю с тобою «.
Трогаемый сильною любовью народа слушать и принимать за руководство все, что касается божественнаго и спасения души, при глубоком его религиозном невежестве, о. Макарий сильно скорбел, что современные ему духовные пастыри мало заботятся о просвещении своих пасомых. «Зачем мы, духовные пастыри, — часто повторял о. Макарий, — так нерадим об образовании духовных овец, от Бога нам вверенных. Зачем не сближаемся с ними, как отцы с детьми, не входим к ним в дома для беседы, не учим их на площадях и улицах, на полях и лугах? Зачем не растолкуем им даже молитвы Господней, не переведем для них по-русски слова Божия? «Глупое вотчу так больно отзывалось в его памяти, что он с сердечною скорбью повторял о нерадивых пастырях слова Христа Спасителя: «Горе вам, законникам, что вы взяли ключ разумения: сами не вошли и входящим воспрепятствовали «(Лук. XI, 52).
ИЕРУСАЛИМ
Всего около трех с небольшим лет настоятельствовал о. Макарий в Болховском монастыре, но и в это короткое время он успел оставить по себе благоговейную память у жителей не только Болхова, но и у населения далеких окрестностей. Слава его, как необыкновеннаго вдохновеннаго проповедника, великаго нравственнаго учителя и прозорливца широко разнеслась по святой Руси, и никогда еще богомольцы не стремились в таком множестве в Болховской монастырь, как это было при о. настоятеле Макарии.
Возвратившись в Болхов из своей последней поездки в Москву, о. Макарий продолжал по-прежнему проводить дни в беседах с посещавшими его, а ночи — в пересмотре своего перевода Библии и в переписке с разными лицами. Наконец давно лелеемая мечта о. Макария осуществляется: Св. Синод разрешает ему путешествие в Палестину, и он с радостью готовится к нему. Но перед самым отъездом, когда все сборы были уже окончены и о. Макарий распростился с болховитянами, он вдруг простудился и смертельно занемог. 5 мая, после ужина, почувствовав себя нехорошо, так что не мог принять всех, желавших видеться с ним, о. Макарий, по рассказу Орлова, келейника его, 6-го еще был у ранней обедни, поучал с церковной кафедры народ, а после обедни уезжал по своим делам в город. Вечером того же дня, после исповеди одной больной, он почувствовал себя сразу нехорошо, у него открылась рвота, так что его привезли в монастырь в сопровождении местного доктора. Рвота и желудочные спазмы, несмотря на все старания докторов, не прекращались, к ним присоединилась и икота, не прекращавшаяся до самой смерти. 9 мая после исповеди и причастия Св. Тайн о. Макарий стал допускать к себе народ, благословляя, с возложением на голову рук, всех, приходивших проститься с любимым батюшкой, а 14 сделал духовное завещание.
По свидетельству Филимонова, Митрополит Филарет, узнав о болезни о. Макария, прислал к нему из Москвы своего врача. Когда врачи сказали, что воспаление может быть, прекращено только свежим виноградом, котораго, как оказалось, нельзя было достать в такое время не только в Болхове, но и в других городах, то о. Макарий, продолжает Орлов, зная свое безнадежное положение, призвал своего келейника и приказал ему ехать в Москву с письмами и книгами к Митрополиту Филарету и другим знакомым лицам; потребовал он также от его врачей и записку о ходе своей болезни, чтобы показать ее в Москве какому-то знаменитому доктору. При отъезде келейника в Москву, о. Макарий, благословляя его, сказал ему: «Если Митрополит Филарет спросит, не намерен ли я по случаю тяжкой болезни отложить свою поездку в Иерусалим, то ты скажи ему, что я еду неотложно, и если еще спросит: «А по возвращении из Иерусалима, где он намерен оставаться? «- то скажи ему, что я там намерен остаться, где Богу будет угодно. Если угодно будет Богу остаться мне в Иерусалиме, я там останусь; если же угодно будет Богу, чтобы я возвратился назад, я назад возвращусь, и где угодно будет Богу: в Киеве ли мне быть на покое, в Москве ли, или в Сергиевской лавре, в скиту ли лаврском, мне и там очень нравится; или в Болхов возвратиться, я и в Болхов возвращусь: мне болховский народ полюбился, и они меня полюбили и почитают; здешняя братия для меня хороша и послушлива, я ими доволен. Врагов у меня уже давно нет, я со всеми мирен; я умираю спокойно, душа моя полна мира, и ничто смертное меня не смущает «.
Во время его болезни приехала к нему для исповеди одна госпожа, духовная его дочь, которую о. Макарий оставил при себе до своего выздоровления. Когда она однажды сидела в его комнате, он потребовал клочок бумаги и карандаш и написал следующее четверостишие:
Мой Бог, мой Царь-Отец! Спаситель дорогой,
Пришел желанный день! Паду перед Тобой!
Еще я на земле! Но дух Тобой трепещет!
Зрю! Светит горний луч! Заря безсмертья блещет!
Эта же госпожа 17 мая, сидя днем в другой комнате и задремав от усталости, почувствовала, что какая-то невидимая сила толкнула ее, и когда она открыла глаза, то увидела необыкновенно яркий свет и неподалеку стоящего о. Макария, поднимающагося кверху. Приотворив тихонько дверь, чтобы посмотреть лежит ли он на постели, она, по знаку его, подошла к нему и он приказал братии принести к нему с колокольным звоном икону Тихвинской Божией Матери. Когда икона была принесена, о. Макарий встал с постели почти без помощи других, пал на колена и долго молился, поддерживаемый братией, а по отнесении иконы приказал вымыть уксусом всю комнату, стол, стулья и самую койку, на которой лежал. К вечеру у него началась предсмертная агония; братия, видя приближающийся конец, поспешили отслужить раннюю обедню, чтобы напутствовать умирающего Св. Тайнам, а в 20 минут 11-го часа пополуночи 18 мая 1847 года о. Макарий, громко и твердо сказав: «Свет Христов просвещает всех», тихо скончался, 55 лет от роду.
Настала та великая и торжественная минута, которую, еще будучи на Алтае, описывал сам о. Макарий: «Придет время, когда и меня позовет к себе Господь: Макарий! — Я, Господи! — Иди сюда! И стряхнет гнилую плоть мою…»
Соборный монастырский колокол возвестил жителям Болхова, что их батюшки-настоятеля не стало в живых, и народ со всех сторон стал стекаться в монастырь, чтобы отдать своему отцу последний долг. Когда тело покойного о. Макария понадобилось положить в гроб, то не нашлось у него и другой простыни, кроме одной толстой, узенькой и короткой. Одели его в старое поношенное платье, потому что лучшего и не было, епитрахиль надели тоже старую, ту самую, которую он когда-то получил от своего духовника, о. Ливерия, находясь еще в Екатеринославле. Гроб, по завещанию самого о. Макария, приготовлен был простой и неокрашенный. 19 мая приехал в Болхов преосвященный Смарагд, архиепископ Орловский и Севский. При удивительном стечении народа из города и окрестных селений, в таком множестве, будто кто нарочно высылал его. Не только внутри монастыря не было свободного места, но и за оградой кругом пройти было трудно. На ограде и на низких кровлях — везде был народ. Вынос его совершен (от покоев до церкви — не более 15 саженей) с большим трудом, едва могли протиснуться между народом, чтобы пронести гроб.
Речь, произнесенная при погребении отца архимандрита Макария, алтайского миссионера, умершаго в Болховском Троицком Оптине монастыре, произнесенная протоиереем Казанской церкви г. Болхова Дмитрием Семеновичем Поповым, была сказана с такой любовью к святому подвижнику, и была столь трогательна, что неоднократно прерывалась рыданиями присутствующих («Орл. Еп. Вед». 1868 г ., стр. 1855).
«Итак, мы разлучаемся с тобою, высокопочитаемый отец наш! Горькое предчувствие временной разлуки с тобой, по неисповедимым судьбам Божиим, обратилось в болезненное чувство разлучения до встречи в жизни загробной. Мы даем тебе целование и целование последнее! Не в земной Иерусалим уже мы провожаем тебя, странник во всю жизнь твою, не искавший себе на земле града пребывающего, но в небесный, к которому и земной, только как путь, ты избрал! Немощны были силы тела твоего к совершению пути долгого, к перенесению в нем трудов многообразных, но бодр дух твой, всегда уготовлявший себя приступить ко граду Бога живаго, к Иерусалиму небесному, — и вот ты вземлешься туда!
Вземлшься, и увы! — вземлешь с собою образ глубоко благоговейного представления твоего во святом храме, ревность твою о совершении молитв и пения церковного в благочинии и умиленной скорби, предрасполагающей к сокрушению о грехах и покаянию.
Вземлешь твои назидательные беседы, которые во храме и повсюду почти непрестанно произносились от сердца, благодатно напитанного спасительными христианскими истинами и желавшего во всех путях вообразить Христа.
Вземлешь твои полезные и благодетельные советы, всегда духом веры и любви проникнутые и светозарно уяснявшие недоумения и затруднительные обстоятельства жизни.
Вземлешь твои сострадательные утешения и деятельное вспомоществование бедствующим и убогим.
Вземлешь твои исполненные отеческой нежности попечения о детях, которым, по слову Христа Спасителя, ты не возбронял приходить к тебе, чтобы небесное царствие, им усвоенное, сделать навсегда неотъемлемым их достоянием через утверждение их в вере и благочестии.
Но можно ли изчислить всё, что мы теряем в тебе, отец наш! Окруженные глубоким мраком скорби, мы ещё не видим всего, что теряем. Поражённые горьким чувством скорби от лишения наставника невозвратимого, мы ещё не постигаем в полной мере того, как велика потеря наша. И время, услаждающее скорби, только больше будет раскрывать раны сердца нашего. Различные обстоятельства жизни ещё разительнее покажут нам, чего мы в тебе лишились…
Но, братие, пришедшие воздать последнее целование почившему в Бозе отцу нашему, архимандриту Макарию, будем ли только скорбеть, как не имеющие упование, над телом, которое было жилищем духа, Богу всегда совершенно преданного и во всем покорного? Не должны ли мы, как христиане, с надеждой воскресения и нетленной жизни, Богу Преблагому исповедывать благодать о входе нашем, яже в мир сей, и исходех?
Не должны ли мы по сыновней любви и благодарности к почившему в Бозе отцу нашему для продолжения с ним и по смерти его, христианского союза нашего, молим Подателя блаженного безсмертия, чтобы Он дух, изшедший от тела его, упокоил со святыми?
Не должны ли притом ревностно стараться, чтобы, деятельно исполнив христианские наставления, слышанные нами из уст, ныне запечатленных безмолвием, некогда удостоиться вместе с почившим в Бозе, вечно прославлять благость и милосердие Господа в небесном царствии?
Итак, братие, укрепившись духом святой веры и преданности воле Божией, дадим последнее целование преставившемуся отцу нашему, умоляя Господа: да блаженный дух, изшедший от тела его, упокоен будет со святыми в стране живых, в рай сладости, в небесном царствии. Да воспримет он милосердное воздаяние за многолетние труды в проповеди имени Христова неведующим Его и за усерднейшее попечение о том, чтобы вообразился в нас Христос, и чтобы вера наша просияла святостью жизни, любовью к ближним.
А ты, незабвенный отец наш, прости нас, приносящих тебе дар сердечной преданности и благодарности, во веки неизгладимых в душе нашей! Не нас одних, но и на далёком от нас расстоянии, у подножия гор алтайских и во многих других местах, воспоминания о твоей ревности по Бозе, твоем благочестии и твоих благотворениях, заставят пролить слёзы о неожиданной и горестной для нас кончины твоей. О, если бы милосердный Господь благославил, чтобы теперь, когда на устах твоих печать безмолвия, глаголы живота вечного и спасения, которые ты любил возвещать нам, с большею силою воздействовали в душах наших и принесли в нас обильный плод даров духовных!
Боже щедрот и Господи милости! Прими с Твоим безпредельным милосердием душу раба Твоего, архимандрита Макария. Упокой его в обителях святых Твоих с избранными Твоими"!
Потерю его почувствовали и высшие правители нашей православной Церкви. В своем отчете за 1847 г. обер-прокурор Св. Синода писал: «Между совершившими земное поприще надлежит упомянуть об архимандритах и настоятелях монастырей: Ставропигиальнаго, Ростовского, Яковлевскаго, Димитриева — Иннокентии, и Болховскаго Троицкаго — Макарии, которые по своему духовному просвещению и высокой внутренней жизни стяжали всеобщее уважение, посвятив все дни свои назиданию, утешению и утверждению народа в благочестии».
«Усердные жители Болхова, кроме устроенного ими поминального обеда, много возов привезли калачей, булок, кто рыбы, кто вина. Всякий кто что мог из усердия своего привез: калачи, булки и баранки бросали по народу, кто что залучит, ибо постепенно раздавать было невозможно за множеством народа. Возвращались люди в свои дома со скорбью в душе о лишении такого наставника и всякий желал от души ему Царствия Небесного. Посланный в Москву келейник приехал уже на другой день похорон о. Макария». («Краткие записки» келейника Орлова).
После литургии и отпевания, Преосвященный приказал духовенству поднять гроб на руки и нести за ним в Царския Врата. Обнес его вокруг престола и, главою гроба коснувшись престола, через Царския Врата вынес из церкви. По обхождении с гробом вокруг церкви, снова через Царския Врата внесли его в алтарь и коснувшись второй раз главою гроба св. престола, понесли затем к склепу, который был приготовлен в притворе Троицкой церкви с правой стороны бывшим настоятелем монастыря, архимандритом Иринеем. Впоследствии трапеза соборной церкви была распространена и в ней устроены два придела: на правой стороне — Воскресения Христова, в котором под самым престолом находится гроб почившего о. Макария; на левой стороне — Воскрешения праведнаго Лазаря.
Невозвратимую потерю в лице о. Макария все сразу почувствовали: народ скорбел и скорбь свою выражал в слезах и рыданиях; всем стало ясно вдруг, что в лице о. Макария они лишились не просто только добраго сердечнаго человека, отзывчивого на все доброе, но своего учителя, руководителя, просветителя, что без него, привыкший к нему народ уподобляется стаду без пастыря.
***
В. Быков
Полюшко-поле
(Вместо эпилога; прошло 150 лет).
«Красив наш древний город на Нугре
И в теплый ясный день, и в непогоду.
В вечерней тихой, в утренней заре,
Прекрасен он в любое время года.
Плывут века, стремглав летят года,
Сменяются эпохи, поколения,
Но неизменно в Болхове всегда
Его земли и духа притяжение.
Земли нет, неисхоженной Христом,
Господь во всем, что Им сотворено.
Он рад войти, как в сердце, в каждый дом,
Нам счастье верить в Господа дано.
…Я вечером пойду к монастырю,
Там так красиво, тихо, благодатно.
И Господу молитву сотворю,
И все мне станет просто и понятно.
Глядит на Болхов Троицкий собор,
Намоленные стены помнят много.
Такая высота, такой простор!
С холма на луг спускается дорога.
Луг монастырский стелется, как скатерть,
А монастырь задумчив и суров.
Когда-то Тихвинская Божья Матерь
Край Болховский взяла под свой покров.
И благовест заутреннего звона
Над нашим древним городом кружил,
А Оптин монастырь хранил икону
И веру православную хранил.
Мы — мироздания мельчайшие пылинки,
И всех нас Божий промысел ведет,
Молитвами смиреннейшего инока
Наш город Болхов до сих пор живет.
Пред Господом архимандрит Макарий
Заступник наш, мы каемся в грехах.
…Спаси нас, Тихвинская Божья Матерь,
Спаси нас, Господи, помилуй грешных нас!
…Так пусть же искупается наш грех
Молитвою пред чудотворным ликом,
Помолимся, помолимся за всех!"
…На русском вольном поле диком…
Литературный редактор и составитель матушка Е. М. (Е. Мастепанова) по материалам В. Голодных, Троицкий Оптина Рождества Богородицы женский монастырь города Болхова.
