 |
| Радонеж | Алексей Харитонов | 02.02.2009 |
Большинство публикаций, посвященных избранию нового Патриарха, носит положительный характер; люди отмечают образованность, ум, и проповеднические способности нового Предстоятеля. Ряд газет (например, Комсомольская правда,)помещают на своих страницах довольно пространные интервью с владыкой Кириллом. Российская Газета приводит мнения различных известных людей относительно избрания Патриарха, и можно отметить, что в целом пресса занимает достаточно благожелательную позицию.
Однако есть и негативные публикации; некоторые журналисты задаются вопросом — новый Патриарх «за» Кремль или «против»? Некоторые уверены, что «за», что Патриарх Русской Православной Церкви — ставленник государства. Какие основания это предполагать? Чисто идеологические — мы имеем дело с авторами, которые с неприязнью относятся к государству российскому, и с неприязнью относятся к русской Церкви. В их сознании эти два объекта неприязни сливаются. Любопытно, что тут мнения отечественных либеральных журналистов расходятся с мнениями их западных коллег — по мнению, например, журналистки британской газеты «Таймс» Джеральдины Фейган, владыка Кирилл — скорее неудобный для власти Патриарх; того же мнения придерживаются и журналисты Дэйли Телеграф.
За самой постановкой вопроса — Патриарх «за» светскую власть или «против» стоит — стоит определенный взгляд на отношения с государством. Большая беда нашей страны в том, что слишком многие люди — в частности, в образованной части общества — видят отношения с властью либо в формате хамства, либо в формате холуйства. В рамках такой точки зрения можно либо беспринципно, в поисках лакомых кусков, прислуживать начальству, либо занимать яростно враждебную, непримиримую позицию, а третьего не дано. Поэтому любые хотя бы не враждебные высказывания в отношении государства толкуются как «холуйские».
Церкви, однако, чужд ложный выбор между революционностью и сервилизмом. Ища блага всех людей, Православная Церковь видит в государственных людях не хозяев и не врагов, но прежде всего, людей, созданных по образу Божию и как все мы, призванных к вечному спасению. Церковь стремится к утверждению мира и справедливости в обществе, и, естественно, обращает свой пастырский голос к представителям государства. Но важно отметить, что этот голос — а Русское Православие обрело его в Патриархе — звучит сильно и чисто, а не заискивающе. Церковь может и обличать власть имущих — но это обличение всегда исходит только из заботы о людях (и, прежде всего, о самих обличаемых), а не из сиюминутных политических пристрастий. Церковный подход непонятен людям, которые не верят в вечное спасение, не верят в человеческую душу, которую можно спасти или погубить, людям, которые полагают «житейское море, возверзаемое напастей бурею» единственной и окончательной реальностью. Такие люди будут усматривать в каких-то словах и действиях Церкви то сервилизм, то фронду, и в упор не видеть главное в жизни Церкви — ее попечение о вечном спасении людей.
Некоторые журналисты — и комментаторы в интернете — обсуждают другую сторону новоизбранного Патриарха — приписываемый ему «модернизм» и «экуменизм». Есть люди, которые — кто-то с радостью, кто-то — с опасением, ждут от Патриарха каких-то реформ, новаций, смелого сближения с инославными христианами. Владыка Кирилл еще в бытность свою митрополитом подчеркивал, что ничего подобного от него ожидать не следует: «Я выступаю категорически против любых реформ. Более того, думаю, что ни один из 145 архиереев, которые могут быть кандидатами на патриарший престол, не имеют никакого реформаторского зуда… Если реформа разрушает веру, традицию, ценности, то такая реформа называется ересью».
Представление о новом Патриархе как о «либерале» вряд ли можно вывести из его собственных слов; как возникло это недоразумение? Можно предположить, что оно явилось результатом слабой богословской образованности некоторых наших ревнителей, которые, полагая себя защитниками истинной веры и обличителями еретиков, в то же время очень слабо представляют себе, в чем состоит как вера, за которую они берутся подвизаться, так и ереси, которые они берутся обличать. Некоторые речи людей, взгляды которых близки в взглядам бывшего епископа Диомида, можно было бы счесть еретическими — но здесь, скорее, имеет место не ересь как таковая, не сознательное противление учению Церкви, а просто крайняя безграмотность. Не разбираясь в подлинных критериях Православия, они вводят свои собственные критерии, по которым отличают «истинного православного» от «либерала-экуменизта-еретика». В глазах таких неумеренных ревнителей Патриарх (тогда Митрополит) Кирилл выходил «либералом» потому что встречался и дружески беседовал с иноверцами. Но тогда мы должны записать в «либералы и модернисты» и Святых Апостолов, и многих прославленных святых нашей Церкви, которые отнюдь не уклонялись от бесед с иноверцами, но использовали всякую возможность, чтобы засвидетельствовать им истину Православия.
Эти — совершенно неосновательные — обвинения подхватили уже некоторые светские журналисты, для которых они, напротив, звучали похвалой; они, со своей стороны, хотели бы видеть «современного», и «открытого» Патриарха. Однако любому, кто хотя бы читал выступления Владыки Кирилла, очевидно, что и их надежды (как и опасения неумеренных ревнителей) совершенно неосновательны.
