 |
| НГ-Религии | Станислав Минин | 22.01.2009 |
До избрания нового Патриарха Московского и всея Руси осталась неделя. Ко времени выхода следующего номера «НГ-религий» преемника Алексия II торжественно возведут на Патриарший престол, а его имя будет включено в диптих Предстоятелей Православных Церквей. 27 января архиереи РПЦ назовут трех достойных кандидатов в Патриархи, а уже на следующий день Поместный Собор начнет голосование по этим кандидатурам. В истории Русской Православной Церкви начнется новый этап.
Ажиотаж вокруг грядущих выборов царит небывалый, и накануне Собора хотелось бы все-таки разобраться: не преувеличено ли значение этого события? Значение не для духовенства и прихожан Русской Церкви, а для людей вполне светских и вовсе неверующих. Ведь таких в России большинство, и это подтвердит любое серьезное социологическое исследование, которое будет глубже поверхностного опроса. Насколько существенно для них то, кого именно РПЦ изберет своим главой?
Многие россияне, в общем, привыкли считать Церковь институтом исторически значимым, культурообразующим и политически влиятельным. При этом единицы отчетливо представляют себе, каким образом РПЦ осуществляет это влияние или же «формирует» современную российскую культуру. Значимость Церкви присутствует в сознании россиян скорее на уровне иррациональных ощущений, нежели рационального анализа — и тем не менее присутствует. Это безусловное достижение РПЦ эпохи Алексия II, достижение Церкви, которая в современном российском обществе де-факто является одной из субкультур (пусть очень развитой и мощной) среди множества других.
Исходя из этого, на уровне ощущений выборы Патриарха естественным образом воспринимаются как нечто архиважное.
О том, сколько в России православных, можно (и нужно!) спорить. Тем не менее даже если принять во внимание, что иерархи РПЦ сегодня выражают точку зрения и интересы не 70%, а 7% россиян, речь все равно идет о довольно значимой группе, мнение которой нельзя игнорировать. Поэтому немаловажно, кто именно будет высказываться от имени этой группы, а если быть более точными — лепить из бесформенной массы «мнения» некие осмысленные высказывания, политическую позицию.
Светский человек и Церковь пребывают в состоянии регулярного диалога, дискуссии, полемики. Для демократического общества это естественно и полезно. При этом конструктивный спор возможен только тогда, когда спорящие стороны хотя бы одной ногой стоят на общей платформе — общекультурной, языковой, интеллектуальной, этической и т. д. Разумеется, из возможных кандидатов в Патриархи светский человек для себя выбирает того, кто, по его представлениям, прочнее других стоит на этой платформе. Другими словами, он выбирает того, кто способен слышать и кого можно понять.
Иерархи РПЦ начиная с декабря призывали общественность не рассматривать избрание Патриарха сквозь призму общих представлений о политических выборах. Безусловно, это была попытка заклинания реальности. Реальность же такова, что настоящих конкурентных политических выборов в сегодняшней России нет и церковные выборы стали для нас своего рода отдушиной. Тем более что и сами иерархи, конечно, лукавят, и предвыборная атмосфера в РПЦ местами была очень далека от братской любви и упования на Божий промысел.
Значение выборов Патриарха для светского общества не стоит умалять. В то же время его не стоит и преувеличивать.
Дело в том, что внутрицерковная предвыборная борьба — это вовсе не конфронтация двух или нескольких концепций взаимоотношений Церкви и общества, Церкви и государства. Это борьба амбиций — в частности, амбиций двух относительно молодых иерархов, публичных фигур, занимающих ключевые посты в структуре РПЦ. Какими бы ни были личные взаимоотношения иерархов или их позиции по сугубо церковным проблемам, Церковь была, есть и остается «группой влияния», членов которой объединяют общие интересы и стремление лоббировать их в коридорах власти. Сближается ли Церковь с властью, подвергает ли ее критике, дистанцируется ли от нее — все это тактические, а не стратегические шаги, которые в большей степени определяются конъюнктурой, нежели фигурой Предстоятеля. Фактически Церковь сегодня выбирает наиболее эффективного лоббиста своих интересов и менеджера. В этом плане церковные выборы мало чем отличаются от выборов светских, политических.
В околоцерковном сегменте интернета в последнее время все чаще можно прочитать о том, что Патриарху-менеджеру Церковь может предпочесть Патриарха-молитвенника. Если под Патриархом-молитвенником подразумевать олицетворение некой новой модели взаимоотношений Церкви и общества, то это вполне утопический проект. Причем утопична здесь не только сама перспектива самоустранения Церкви из активной общественной жизни, ее добровольный уход в своеобразное гетто. Иерарх РПЦ — это фигура истеблишмента, локального или федерального политического бомонда. Это фигура, наделенная вполне светскими атрибутами власти, органично с ними сросшаяся. Иерархов, готовых в трезвом уме от всего этого отказаться, ничтожно мало — если в порядке умственного эксперимента допустить, что таковые в нынешней РПЦ вообще имеются.
Если под Патриархом-молитвенником понимать слабую, непубличную, компромиссную фигуру, закрывающую глаза на деятельность конкурирующих внутрицерковных групп, неспособную умерить их амбиции, то это можно допустить лишь теоретически. В нынешней ситуации это маловероятно. Собор был организован настолько поспешно, что (или чтобы) равным по силе группам было бы весьма затруднительно оформиться. А компромисса достигают именно равносильные соперники. Сейчас, когда единственной реально оформленной представляется лишь «группа митрополита Кирилла», скорее, возможно говорить не о компромиссном, а о протестном голосовании. Но оно едва ли приведет на патриарший престол молитвенника.
Другими словами, сам выбор Поместного Собора едва ли будет иметь для светского общества принципиальное значение. Кто бы ни надел патриарший куколь, он будет вынужден занимать активную общественную позицию и выражать солидарную точку зрения организации, с которой мы уже очень неплохо знакомы.
